Сорок имен скорби - Джайлс Блант

Он хотел допросить Фредди Лефебра, но Шустрый Фредди после своего признания в употреблении алкоголя находился в полуобморочном состоянии и теперь постепенно протрезвлялся на хорошо охраняемой больничной койке.

Автоответчик замигал, сигнализируя о полученном сообщении. Это Кэрен Стин спрашивала, есть ли какие-нибудь результаты, просила ей позвонить, когда он сможет. Он вспомнил джинсово-голубые глаза, открытое, искреннее лица. Хотел бы он хоть что-то ей сказать, какие-нибудь слова ободрения, но поводов к этому не было никаких. Полицейские эксперты Арсено и Коллинвуд заперлись в гараже с «шевроле» Выдры. В ближайшие несколько часов бессмысленно было бы требовать от них отпечатки.

Кардинал вытащил из своей почтовой ячейки пачку бумаг. Несколько пухлых конвертов из Коронного суда, обычные извещения, анкеты, запросы об информации. Конверт с закрытым циркуляром Дайсона по отделу, где он в сотый раз заклинает всех не строить из себя идиотов в суде. Несколько раз употреблено слово «актуальнейший», да еще и подчеркнуто.

Вместе с циркуляром в конверт (по всей видимости, случайно) попал еще один лист бумаги, приклеившись чем-то похожим на медовую глазурь. Это было предписание под грифом «Из сектора сержанта уголовной полиции А. Дайсона», адресованное Полу Арсено. В ближайший уик-энд Арсено должен был поступить в распоряжение специалистов Королевской конной полиции по выемке документов. Это сочетание (конная полиция плюс эксперты по документам) могло относиться только к делу Кайла Корбетта. Уик-энд — значит, намечается крупная операция, на кону стоит что-то нешуточное.

— Господи боже. Зачем мне опять давать показания? Скоро буду как кукла вуду. Всякий норовит в меня воткнуть булавку! — орал Маклеод в телефонную трубку, роясь в куче хлама на своем столе. Чертыхаясь, он повесил трубку. — Долбаный суд. Они хотят меня довести до инфаркта.

— Может, так и есть, — примирительно заметил Кардинал.

— У меня сынок в четверг дает сольный концерт на рояле. Я уже пропустил его день рождения по милости братцев Корриво. Если я и это провороню, моя жена — пардон, моя бывшая жена, леди Макбет с судебным ордером, вообще выпихнет меня из его жизни. Готов поклясться, суд по семейным делам уже пляшет под ее дудку. По мнению этого органа, я — нечто среднее между предводителем гуннов Аттилой и Чарльзом Мэнсоном. [29] А с этими Корриво наплачешься, какой толк давать отвод свидетелю, если ты собираешься после этого каждые пять минут его вызывать?

Вдруг, без всякого предупреждения, перед мысленным взором Кардинала возникла Кэтрин. Тоскливое нытье Маклеода ушло куда-то на задний план, и он, как наяву, увидел опустошенное лицо Кэтрин и то, как она, сидя за книгой, время от времени смотрела на него поверх очков для чтения. В такие мгновения взгляд ее бывал настолько пристальным, словно она боялась, что вместо него в постели под видом ее мужа лежит какой-то инопланетянин «Ты как, все нормально?» — спрашивала она, и эти четыре простых слова было невыносимо сладко вспоминать.

— Эй, куда это ты? — окликнул его Маклеод. — Я еще не закончил жаловаться. Я даже толком и не начал.

Кэтрин Кардинал прошла по вестибюлю навстречу мужу, вытянув вперед руки. Волосы у нее были еще влажные после душа. Она крепко обняла его, и Кардинал вдохнул запах знакомого шампуня.

— Ну, как моя девочка? — спрашивал он тихо. — Как моя девочка?

Они снова сели на диван на веранде. Кэтрин было заметно лучше, и перед Кардиналом замаячил проблеск надежды. Она смотрела ему в глаза, и рука ее лишь время от времени нервно двигалась — ничего общего с прежним лихорадочным кружением. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но ничего не сказала. Потом отвернулась, и Кардинал подождал, пока жена выплачется; его ладонь мягко лежала у нее на колене. Наконец Кэтрин перевела дыхание и сказала:

— Я думала, ты уже подаешь заявление на развод.

Кардинал покачал головой и улыбнулся:

— Ты от меня так легко не отделаешься.

— Ну-ну. Если не сейчас, так в следующий раз или позже. Самое ужасное, что ни единая живая душа в мире не станет тебя за это винить.

— Никуда я не уйду, Кэтрин. Не думай об этом.

— Келли теперь может сама о себе позаботиться, и она ничуточки не будет тебя осуждать, если ты меня бросишь. Ты же знаешь — не будет. Даже я не буду тебя осуждать.

— Перестань, пожалуйста. Я же сказал, что не брошу тебя.

— Может, тебе надо закрутить с кем-нибудь. Наверняка ты по работе встречаешься с массой молодых женщин, которые только и ждут, чтобы их поманили. Заведи роман, только не говори мне, хорошо? Я не хочу знать. Скажем, с одной из твоих коллег. Только не влюбляйся в нее.

Кардинал подумал о Лиз Делорм. Не склонная к сантиментам, твердо стоящая на земле Делорм. Делорм, которая за ним наблюдает. Или не наблюдает? Делорм, у которой, как отметил Джерри Комманда, классная фигурка.

— Не нужны мне романы, — ответил Кардинал жене. — Мне нужна ты.

— Господи, да ты ведь у нас никогда не поступаешь неправильно, а? Никогда не выходишь из себя, не теряешь терпения. Где тебе понять такую паршивую неудачницу, как я. Не знаю, зачем тебе и пытаться, только лишнее беспокойство. Ты же у нас практически святой.

— Ну ладно тебе, детка. Ты меня в первый раз попрекаешь святостью.

Кэтрин, конечно, не знала про те деньги. Кардинал взял их во время ее первого приступа депрессии, несколько лет назад. Ее положили в больницу, где она потом полтора года плавала в Саргассовом море [30] заблудших душ. Потом вмешались ее родители, чуть ли не каждый день названивали из Штатов, давая ему понять, какой он скверный супруг, — и он сдался. Какое-то время Кардинал убеждал себя, что причина его поступка — в этом, что его сломило помешательство жены. Но католик в нем, не говоря уж о полицейском, никогда бы этого не принял. Они не находили ему оправдания.

— Мужья часто бросают жен, это в порядке вещей, — продолжала Кэтрин. — Никто не стал бы терпеть то, что терпишь ты.

— Люди переносят вещи и похуже. — Надо мне рассказать ей про деньги, доказать, что она лучше меня: иногда она теряет рассудок, но это именно она никогда не поступает неправильно. Однако мысль о том, как она на это отреагирует, отрезвила Кардинала. — Смотри, я тебе подарок принес. Можешь надеть в день выписки.

Кэтрин разворачивала папиросную бумагу бережно-бережно, словно снимала бинт с чьей-то раны. Берет был светло-бордовый, Кэтрин любила этот цвет. Она примерила берет, лихо сдвинув набок.

— Ну как я? Как в «Руководстве для девочек»?

— Как девочка, на которой я хотел бы жениться.

Услышав это, она опять заплакала.

— Пойду принесу чего-нибудь попить.

Он спустился в вестибюль к автомату. Устройство было старого типа: сироп и газированная вода наливались в бумажный стаканчик, и никаких вам опасных банок из металла. Какое-то время он постоял в коридоре, глядя на убеленные склоны парка, на сосны с прогнувшимися под тяжестью снега ветвями. У коронерской двое санитаров устроили перекур, сгорбившись в дверях и притопывая, чтобы не замерзнуть.

Когда он вернулся, Кэтрин, съежившись, забилась в угол дивана с хмурым, застывшим выражением лица. Она не стала пить, и бумажный стаканчик на столе остался нетронутым. Кардинал побыл с ней еще пятнадцать минут, но она оставалась неподвижной и не реагировала на его слова. Когда он уходил, она все так же сидела в напряженной позе, неестественно уставившись в пол.

Дайсон втянул Делорм к себе в кабинет, а как только она оказалась внутри, стал демонстративно ее игнорировать: отвечал на звонки, искал папку, заигрывал по внутренней связи с Мэри Флауэр. Наконец повернулся к Делорм лицом, взял свой нож для вскрытия писем и зажал его между ладонями. Ей на секунду показалось, что он хочет всадить нож меж зубов.

— Поделимся свежей информацией. Как у нас дела с Кардиналом, Лиз?

Она терпеть не могла, когда он называл ее по имени, словно продюсер малобюджетного фильма.

— Эти материалы пока не много мне дали. Коронный суд такими фактами не заинтересуется.

Дайсон держал нож под углом, и тот сверкал в полдневном солнце, словно крошечный Экскалибур. [31] За окном оторвалась подтаявшая сосулька.

— Возможно, пора поставить его телефон на прослушку.

— Именно это планирует Масгрейв. Но он не собирается заняться этим немедленно.

— Да? — раздраженно переспросил Дайсон, наклоняя меч пониже. — А почему?

— Они планируют удар по Корбетту на двадцать четвертое.

— Двадцать четвертого? Господи, да что же это за работники? Почему они не могут делать все последовательно? Почему им надо обязательно делать все одновременно, притом плохо? Я хочу сказать — почему, ради всего святого, им понадобилось браться за это до окончания расследования? С чего вдруг такая спешка?