Антонов коллайдер - Илья Техликиди

ведя безмолвный диалог с нейросетью, не отрывал палец от метки медиа-панели. Подобно статуе я стоял на паузе перед стелой, сияющей красно-белой градиентной подсветкой, которая была способна не только мыслить, но и чувствовать – иначе чем объяснить услугу, которую решил оказать мне адресат?

Я перевёл взгляд на окружающих людей: скорость их передвижения и без того была запредельно высокой, а сейчас увеличилась вдвое. Теперь я даже не видел шлейфов, что они оставляли за собой, лишь резко меняющийся калейдоскоп частиц, сложенных в абстрактные паттерны, которые транслировались моему мозгу как слайды старинного диафильма – архаичного девайса для показа статичных изображений, проецируемых на плоскую поверхность в формате своеобразных презентаций (что-то типа софта Keynote, только если бы старик Джобс придумал его лет этак на сто раньше положенного). Мне довелось повзаимодействовать с таким музейным экспонатом ещё ребёнком. Диапроектор доставал из большого платяного шкафа другой мой дедушка – отец матери, когда она оставляла нас вместе, чтобы в очередной раз поссориться или помириться с отцом без свидетелей. Пока я смотрел на пыльном аппарате старые советские диафильмы, дополняя скучные блёклые картинки яркой динамичной анимацией, рождённой моим юным воображением, дедушка вынимал из своего красивого кожаного портсигара очередную папиросу и задумчиво её выкуривал, рассказывая длинные истории о своём детстве и большой войне, которую было уготовано пережить ему и его поколению в те странные аналоговые времена. Рассказывал о многом, но я запомнил лишь одну историю. Наверно потому, что страшнее в своей жизни ничего не слышал.

Дедушка жил в Ленинграде (нынешний Путербург) в годы блокады. Немцы в течение нескольких лет держали город и его жителей в оцеплении. Голод был страшный: люди топили снег, варили клей и кожаные сапоги, жарили кошек, голубей и крыс. Дедушка (тогда ему было всего лет пять-шесть) жил со своими родителями в самом центре, в одном из питерских дворов-колодцев. В этом же дворе жила семья с несколькими детьми. Самым младшим (и самым слабым) ребёнком была девочка по имени Лиля – дедушка её, по его собственным словам, очень любил, искренне считал первой любовью. Понимая, что детям необходимо движение, общение и свежий воздух, иногда родители разрешали им вместе поиграть во дворе, но не дольше получаса – на улице было небезопасно. Такой была их детская жизнь: редкие игры во дворе-колодце да ещё возможность посмотреть друг на друга в окно, размахивая руками и отсчитывая дни до новой встречи.

А потом девочка пропала. Дойдя до этой части истории, дедушка начинал беззвучно плакать, слёзы тушили его сигарету. Тогда я вставал со стула, подходил к нему, обнимал и гладил холодные и мокрые щеки, ещё не постигая умом всего ужаса, о котором рассказывал мне дед, но чувствуя сей ужас маленьким детским сердцем. Дедушка никогда не говорил, что именно произошло с Лилей, но сейчас, находясь в самом эпицентре диафильма, который транслировало мне моё же собственное бессознательное, я всё окончательно понял: девочка «исчезла» затем, чтобы её родители смогли прокормить себя и остальных детей.

И в тот самый миг, когда подсознание из глубин выбросило на поверхность моей памяти это воспоминание и последовавшее за ним страшное прозрение, я неожиданно понял, что мне до кома в горле жаль Лилю, дедушку, а вместе с ними – миллионы людей, которых коснулась холодная рука войны. Впервые за долгое время мне стало действительно бесконечно жаль кого-то, кроме себя самого…

Тут же у меня начинается приступ паники. Сердце отстукивает зубодробильный брейкбит. В животе всё сжимается, будто чья-то невидимая рука держит внутренности мёртвой хваткой. На какое-то мгновение я забываю, как надо дышать. Такое иногда происходит со мной, в основном под влиянием наркотиков. Но сейчас я (вроде бы) чист, а приступ необычайно силён. Мне становится по-настоящему страшно. Слайды то и дело меняются: только что я стою в центре зала, убирая руку от медиапанели, и вот уже мои ноги касаются самого края платформы, теряя драгоценное равновесие. Балансируя между жизнью и смертью, я совершаю над собой титаническое усилие и пытаюсь шагнуть назад, подальше от опасного края. А сознание уже переключает реальность на следующий слайд, в котором светящийся прожекторами поезд ослепляет, безжалостно разрезая летящий воздух. Ещё мгновение – и я нахожу себя в вагоне, а поезд мчится вперёд, в мрачную бездну подземного мира. Когда слайды сменяют друг друга, словно кто-то невидимой рукой щёлкает по тумблеру и выключает свет, – на несколько секунд я оказываюсь в кромешной тьме, окружённый лишь яркими импульсами нейронов в мозгу, которые рождают абстрактные разноцветные вспышки где-то на периферии моих радужных оболочек. Но я уже знаю, что увижу на следующем слайде – её.

Она стоит в противоположном конце вагона, всё в том же комбинезоне, оперевшись спиной о дверь и глядя на меня в упор. Лицо всё так же прекрасно, а глаза – игривы, но теперь в них чётко прослеживается страх, который она всеми силами пытается подавить.

Мы движемся навстречу друг другу, осторожно ступая по полу несущегося во тьме механизма. Поезд опасно трясёт, а время всё увеличивает ход: мне сложно контролировать шаги, и кажется, будто я и она – лишь две хаотично летящие частицы, разогнанные до сверхзвуковой скорости в тоннеле огромного коллайдера. Частицы, которым суждено столкнуться в бесконечном круговороте хаоса и вновь разлететься на миллиарды лет – до следующего Большого взрыва.

И вот мы уже смотрим друг на друга в упор. Я опускаю взгляд на руки, и вижу, что крепко сжимаю её пальцы в своих, боясь вновь потерять незнакомку. Во всём этом мире, который разрушается прямо на глазах, есть только одна константа – она.

– Я… Я искал тебя.

– И нашёл. Но всё не так просто.

– Да, всё далеко не просто. Поверь мне, я знаю.

– Боюсь, что не знаешь. Антон… – говорит она, и я утопаю в глубине её зрачков, видя там не только беспросветный страх, но и печаль. – Наша встреча… Она вовсе не случайна.

Поезд трясёт всё сильнее. Еле удерживая баланс, я стараюсь улыбнуться и при этом ни на секунду не отпустить её взгляд.

– То же самое я хотел сказать и тебе. Всё это неслучайно. Как говорится, их свела судь…

– Нет, я говорю буквально. Антон… – Голос дрожит, она отводит глаза, но заставляет себя снова посмотреть на меня, не позволяя себе слабость. – Антон, прости, но всё это было подстроено. Я работаю на Code_in. Мы выследили тебя и внедрили жучок. Крошечный наноробот, который ты проглотил, когда я поцеловала тебя этим утром. Так мы узнали