Женщины у колодца - Кнут Гамсун

— Да, разногласия между нами не было.

— Вот видите ли!

— Но ведь это вы придумали такое соглашение!

— Ну да, об этом я не буду спорить с вами. Я больше всего говорил, — это вы правы. Я дал вам своё обещание...

«Она немного представляется», — подумал Фредериксен, но чтобы быть более уверенным, кое-что выяснить и заставить её высказаться по поводу того, что бросилось ему в глаза, он решил продолжать. Эти художники, явившиеся в дом, пожалуй могут у него из-под носа выхватить девушку. Это было бы недопустимо и вот на это именно он хотел намекнуть в своём обращении к ней.

— Я положил к вашим ногам моё предложение и оно остаётся там лежать, — сказал он и вдруг прервал свою речь: — Гм! Кто это поёт там наверху?

— Это художники. У них на чердаке мастерская.

Адвокат засмеялся.

— Ах, эти молодые беззаботные парни! Они распевают и разрисовывают холст! О другом я не говорю, но ведь ваш зять происходит из образованного дома. Я был с его отцом в университете. А что же вышло с сыном? Такой ещё молодой человек и ему не за что ухватиться, он ничего по настоящему не знает, ничему не учился. О его товарище я совсем не стану говорить, но у вашего зятя уже с самого рождения могли существовать виды на будущее. Ну, конечно, он может иметь успех и продать кому-нибудь ту или другую картину. Я сам, позднее, что-нибудь куплю у него и попрошу вас сделать выбор.

— Что такое?

— Да, я это хочу сделать, — кивнул он с важностью. — Я хочу купить картину и просить вас выбрать её. Вы согласны?

— Вы доверяете это мне?

— Я буду доверять вам ещё гораздо более важные вещи со временем. Что же касается картин, то мы купим у него не одну картину, а две, это наше желание. Я теперь опять уезжаю в Христианию, на службу моего отечества. Наше соглашение пока остаётся, но когда придёт время, то я надеюсь, что мы будем одинакового мнения. Я твёрдо надеюсь на это.

Так было дело с соглашением. В сущности адвокат только один участвовал в деле. Он устроил это дело уже несколько месяцев тому назад и притом к полному своему удовлетворению. Но сегодня ему пришло в голову, что и другая сторона должна высказаться по этому поводу. Само собою разумеется, что она не будет противиться, он только должен спросить её, немного позондировать. Это было сделано. Конечно, она немного поломалась, но всё же дело кончилось тем, что она обещала купить картины для своего дома. С этим адвокат уехал на пароход.

И вот фрёкен Ольсен опять сидела одиноко и размышляла. Что обещала она этому человеку? Ничего, ровно ничего! Но она не отвергла его с первого же раза. Некоторые девушки никого не отвергают сразу, даже самый невозможный из претендентов всё-таки годится на то, чтобы занять их мысли в течение некоторого времени, и они держат его про запас. Фрёкен Ольсен не принадлежала к расчётливым и хитрым натурам, но во всяком случае, она хотела придержать этого человека. Всё же лучше было иметь его, как опору, нежели никого не иметь. Она становилась старше, сестра её была замужем и ей надо было подумать о будущем. Государственный советник ведь представляет нечто заслуживающее внимание. О6 этом можно подумать. Она, до сих пор, ни в чём не знала недостатка, неужели же теперь она будет чувствовать недостаток в поклонниках? Всего другого у ней было вдоволь и теперь есть даже государственный советник в запасе, если только он будет им! Само собою разумеется, что фрёкен Ольсен должна была сожалеть об отъезде адвоката.

Где же ещё жалели об его отсутствии? Может быть, в доме Оливера? Ну, это вряд ли. Оливер, конечно, радовался, что его несносный кредитор уехал из города. Да и Петре, вероятно, надоела постоянная беготня к адвокату. Наконец-то кончились её переговоры! Разумеется, она не могла испытывать никаких чувств к этому человеку, который так измучил её. О привязанности тут не могло быть и речи. Этого бы ещё недоставало! Во всяком случае, если у колодца и разговаривали об удивительной и безумной любви, то конец её наступил. Адвокату принадлежала кровля над головой Петры и чтобы сохранить эту крышу над собой, Петра должна была ходить к адвокату. Что ж тут удивительного? Она должна была разговаривать с ним об этом и Оливер ворчал иногда, что она никак не может кончить. Но разве она когда-нибудь наряжалась особенно для этих визитов, старалась быть красивее? Она надевала только новую рубашку под своё платье. Она получила как-то эти новые рубашки и хотела их носить теперь. Она была замужняя женщина и никакие попытки к сближению со стороны мужчин не могут производить на неё впечатления. Ведь несколько лет тому назад она дала Шельдрупу Ионсену пощёчину за нежное словечко, сказанное ей. Может ли она поступить иначе теперь, когда волосы у неё уже начали седеть на висках и она имеет взрослых детей?

Оливер, следовательно, не имел никаких причин не доверять ей. Он спросил её:

— Он, значит уехал?

— Да, — отвечала Петра. — Я бы хотела, чтобы он не возвращался никогда!

— Ты думаешь, он уехал навсегда?

— Не знаю, но я была бы рада, если б это было так!

Оливер видел, что Петра говорит серьёзно. Она сделала жест, выражающий отвращение и даже сплюнула в сторону. Ясно было, что она ненавидит адвоката.

— Да, хорошим человеком его нельзя назвать, — сказал Оливер. — Но эти адвокаты! Разве они бывают когда-нибудь другие?

— И я говорю тебе, что в следующий раз ты можешь сам идти к нему, — заявила Петра. — Я не сделаю больше ни шага.

Можно ли было говорить определённее? Оливеру это понравилось и он тотчас же объявил с важностью, что он сам пойдёт к адвокату и выскажет ему правду в глаза. Он швырнёт этому кровопийце деньги на стол и потребует от него расписку. Да, это так же верно, как то, что его зовут Оливер Андерсен! Калека и трус, он уже рисовал себе яркими красками картину своего появления перед адвокатом.

В последнее время Оливер действительно стал более смелым. Сознание, что у него есть деньги в кармане придавало ему уверенность. В первое время после ограбления почтовой конторы, он всё же чувствовал себя не совсем спокойно и просил Петру сделать ему внутренний карман в жилете. Она посмеялась над ним, сочла это за его обычное бахвальство и он должен был обратиться к бабушке. Теперь же, когда деньги его были запрятаны, он совершенно успокоился. Никому ведь не придёт в голову обыскивать калеку, который притом ничего не сделал дурного. Деньги за пух были на самом деле его собственностью. Досадно было лишь то, что он не мог похвастать ими, покупать то, что ему вздумается. К счастью для него там были и мелкие банковские билеты и он мог, от времени до времени, вынимать их и тратить, не возбуждая подозрений. Он купил девочкам ботинки с бантами и себе новый галстук и крахмальный воротник. Оливер довольствовался малым и хотя любил лакомиться, но всё-таки не был обжорой. Петра представляла противоположность ему; она была жадна к деньгам. И как раз теперь Оливеру нужно было всё его добродушие, чтобы ладить с Петрой. Она стала такая капризная, упрямая, всё было не по ней, всякая еда была ей не по вкусу. Она не могла выносить то того, то другого, и последний кофе ей показался совершенно испорченным.

— Что за кофе ты приносишь домой? — сказала она Оливеру.

Она видела у Давидсена кусок швейцарского сыра. Вот если бы она служила горничной у консула Ионсена, как в прежнее время, то получала бы такой сыр! А у парикмахера Гольте она видела кусок золотистого мыла, который прельстил её. Оливер мог сказать ей, что она не должна быть такой жадной и довольствоваться тем, что имеет. Но Петра показала тут свой неистовый характер, бранила и насмехалась над ним и говорила, что она живёт с калекой, говорит с калекой, лежит в кровати возле калеки и умереть должна с калекой. И это жизнь! При этом она сплюнула в сторону так, как будто её тошнило.

Что же сделал Оливер? Вместо того, чтобы пустить в ход свой костыль и пригрозить ей, он совершил совершенно к

неожиданный поступок. Он пошёл в город и вернулся с куском сыра и мылом. Петра была совершенно ошеломлена в первую минуту, но затем начала плакать. Она не хочет иметь эти вещи. Как можно быть таким дураком и делать ради этого долги?

Оливер пробовал её уговаривать, но ей невозможно было угодить. По его настоянию, она взяла кусочек сыра в рот, но тотчас же должна была выплюнуть его.

— Это другой сыр! — кричала она. — Ты думаешь, что можешь меня обмануть?

Она побледнела от негодования и набросилась на маленьких девочек за то, что они смеялись. Когда же она понюхала мыло, то должна была зажать нос.

Так шли дни за днями. Семья Оливера, без сомнения, жила теперь лучше, чем многие другие маленькие люди в городе. У многих ли было постоянное место и карман, наполненный деньгами?

Несчастному почтмейстеру с его семьёй, конечно, жилось очень плохо. Доктор не замечал у больного никакого улучшения. Почтмейстер сидел, куда его посадят, неподвижный и безмолвный, точно умерший. Его жена и дочери были трудолюбивые достойные женщины. Одна из дочерей получила место в лавке Ионсена, а сын, бывший сельским хозяином, помогал матери сколько мог и благодаря этому скудной пенсии хватало кое-как на жизнь. Но, конечно, стольким взрослым людям всё-таки трудно было жить на эти деньги. Совсем было бы плохо, если б не пришёл на помощь сын, находившийся в Англии, второй штурман. Когда он узнал об ограблении почты и несчастии своего отца, то показал себя настоящим человеком. В своём прекрасном письме к своим родителям он призывал их и своих сестёр уповать на Господа в час испытания. Сообщал, что и он тоже подвергся неприятностям, на него пало подозрение и его подвергли допросу. Но, конечно, он остался чист, как был. Он прощает миру, что его подозревали и на него донесли, но право восторжествовало. В Англии всегда торжествует право. В заключение он высказал надежду, что этот случай заставит одуматься весь город, всех людей, и обратиться на истинный путь. Словом, это было письмо благочестивого человека. Какой сын! Но он ни одним словом не коснулся самого главного, того, что у него теперь больше денег. Получал ли он теперь больше жалованья или же нашёл в Англии новую угольную копь, во всяком случае, он послал матери достаточную сумму денег и обещал прислать ещё больше. Это было спасением для семьи и его прекрасный поступок доставил его матери и сестре много радости. Они пошли к отцу и рассказали ему эту великую новость. Они надеялись, что он встрепенётся и что радость повлияет на него и ум его просветлеет. Но надежды эти не оправдались. Он остался таким же безмолвным и неподвижным, как был, и разве только сделался ещё несколько бледнее. Жена его разразилась слезами при виде его такого безучастного состояния.