Ловушка для олигарха - Илья Рясной

Ему не хотелось трогаться с места. А хотелось замереть вне времени в этом шезлонге. Но он знал, что через неделю-другую, придя в себя, полетит обратно и окажется в Шереметьево-2. И будет снова играть в бесконечные игры краплеными картами, будет плести кружева из словес, информации и дезинформации, будет создавать общественные настроения и имиджи, будет оказывать влияние и, конечно, извлекать из всего этого определенную выгоду. И будет ощущать себя тайным властителем душ.

Он отлично понимал цену человеческим думам и самомнению. Каждый считает себя умным, знающим толк в чем-то. Каждый считает, что обладает своей волей. Вот она где, воля их — в этой руке, по мановению которой колеблется эфир!

Это магическая власть, когда ты можешь убедить огромную массу людей в том, что черное — это белое.

Когда ты создаешь свою реальность, которая затмевает реальность истинную, В этом есть какое-то колдовство, экстаз, непостижимая тайна, когда ты, брюхатый, стареющий, не всегда умный и находчивый, не всегда проницательный, вдруг, растекаясь по волнам эфира, преображаешься волшебным образом, включаешься в чудовищный поток миллионов мыслей, желаний, чаяний. И ты владеешь ими.

Патрюханский давно жил этим чувством. Он поднялся по телепирамиде с самого низа — начал с простого корреспондента по сельскому хозяйству и достиг вершины. Он знал эту черную магию той самой, как ее теперь называют, четвертой власти. Она как наркотик. Он не променял бы ее ни на что в мире.

Патрюханский знал, что будет держаться за свое место до конца. И дело даже не в деньгах. Дело в ощущении того, что в твоем кулаке зажато сознание миллионов, и ты можешь сдавить его, обтесать. Ты можешь все!

Хорошо считать себя властителем душ. Гораздо хуже ощущать себя жалкой тлей/когда слышишь голос Баши Бадаева и понимаешь, что заигрался в этих шулерских играх, что однажды может прийти расплата в виде бородатого горца, предъявляющего свой счет по взаимным делам.

Вспомнив Баши Бадаева, Патрюханский поежился, по коже пробежал мороз, хотя и была почти сорокоградусная жара,

— Сволочь! — воскликнул Патрюханский и запустил бокал с коктейлем в бассейн.

Бокал упал в воду, от него пошли круги. Он продержался на поверхности пару секунд, раскачиваясь, как бакен, зачерпнул воды и пошел вниз.

— Ox-ox-ox! — захлопал в ладоши Инженер. Его искренне порадовал вид руин, в которые превратилась вилла генерального директора третьего канала. — Упырю подпалили шкуру.

— Подпалили, — кивнул я, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Так его, гада, — Инженер взмахнул рукой, в которой была банка с колой — после того, как у него вчера раскалывалась голова от пива, он перешел на кока-колу. — Жалко на видик эти развалины не записали. Я бы еще посмотрел, как его дом горит.

Инженер был искренне обрадован картиной дымящихся развалин и мечущегося по ним чудом оставшегося в живых бультерьера — почти такого же, который едва не сожрал меня в доме Банкира.

— А ты замечаешь, что информация прошла только по московскому каналу? — спросил я.

— И что с того? — недоуменно посмотрел на меня Инженер.

— Значит, Патрюханскому выгоднее построить новый дом. Он вообще был бы рад, если бы никто ничего не узнал.

— Ну…

— Чего надо было этим взрывных дел мастерам?

— Я слышал, вокруг Патрюханского ичкеры крутились, — Инженер поставил на пол банку с колой и потер небритую физиономию — бриться он отказывался принципиально, как и положено узнику. Он говорил — пусть надсмотрщику будет стыдно за это попрание свободы.

— Я тоже это слышал, — кивнул я.

— И вроде бы ичкеры давили на Патрюханского. Баши Бадаев что-то от него хотел. И чуть ли не с «чучелом» это связано было.

— Да?

— Вроде бы. Как-то Путанин с Алибабой приезжали на объект, осматривали куклу и про это говорили.

— И чего ты об этом молчал?

— Я много о чем молчу. Голова — не книжный шкаф, чтобы там все по полочкам было разложено. Вспомнил — сказал тебе, — он обиделся. Обижался он часто, так что я к этому уже привык.

— Значит, дом Патрюханского взорвали ичкеры, — заключил я.

— Это почему? — заинтересовался он, потянувшись r пульту, выключил телевизор и приготовился к беседе,

— Представь такую картину — «чучело» появляется на третьем канале и объявляет о независимости Ичкерии и ряда районов Дагестана. И о подписании соответствующих указов. О выводе войск из приграничных районов.

— И что?

— И на следующий день там чертям тошно и страшно станет. Пока там Народное Собрание вой протеста поднимет, пока во власти разборки пойдут, войска уже выведут, а на освобожденной территории ичкеры поднимут на радостях такой фейерверк, И в этой неразберихе вырастает Горская Конфедерация.

— Со столицей в Ставрополе, — кивнул Инженер.

— Им Грозного пока хватит.

— А что, — кивнул Инженер, кругозор которого явно превосходил требуемый для выполнявшейся им работы. — У Патрюханского и Баши Бадаева давние связи.

— Вместе керосинчику в ичкерскую войну подливали.

— Да. Значит, теперь табачок врозь.

— Баши Бадаев выдает Патрюханскому аванс. Но операция накрывается. Баши требует деньги обратив, а Патрюханский уже разорился на небольшой замок в Европе. И денег ему отдавать ох как не хочется.

— Да, Баши — маниакальный психопат, подкладывает ему фугасную бомбу под фундамент. — Инженер на радостях забарабанил ладонью по подлокотнику дивана. Мы видим дымящиеся руины. И теперь директор третьего канала будет искать деньги.

— Наверняка с процентами…

Таким образом мы расписали четко и понятно сложившуюся ситуацию, и эта версия впоследствии подтвердилась вплоть до мелочей.

— Следующий разбор у Баши, думаю, с самим Пауком будет, — Инженер отхлебнул колы и засветился довольно, как лампочка.

— Думаешь?

— Должны же они наконец вцепиться друг другу в глотку. Столько терпели.

— Помню, друзья были не разлей вода, — сказал я.

— И все равно мечтали вцепиться друг другу в глотку. Нежить людей не любит. Но себе подобных вообще ненавидит люто.

Еще в те времена, когда Путанин работал вице-премьером России, они организовали бойкий бизнес. Баши Бадаев воровал людей, угонял их, как скот. Рабы строили в Ичкерии дороги, ремонтировали мосты, всячески ублажали гордых горцев. Кто выживал, тех Путанин, получив из казны деньги, выкупал у своего приятеля. Деньги делили поровну. А еще через банки

Олигарха сейчас идет финансирование из российского бюджета мятежной территории, которое осуществляется гораздо более регулярно, чем финансирование, например, Тверской области. Да еще прокачивались одно время ичкерские деньги за рубеж — расчеты за оружие и за кредиты на войну с раненым российским медведем. Все у них было просто прекрасно, пока Баши Бадаев не положил глаз на «чучело».

— Они на войне миллионы делают, — Инженер встал и подошел к окну. — Знаешь, как нежить любит кровь. Нежить любит затевать войны, например, схлестнуть ичкеров с русскими, чтобы на этом здорово заработать.

— Те, кто считают, что деньги это все, без сомнения готовы на все ради денег, — процитировал я французского писателя-моралиста Пьера Бошена.

— Именно на все… Нежить обожает хаос и несчастья — именно тогда опять кровь превращается в золото, — Инженер вздохнул. — Гады…

— Судя по разбору, получается, что «чучело» увели не ичкеры.

— Это почему? — Инженер обернулся и уставился на меня изучающе, будто я неожиданно заинтересовал его с научной точки зрения.

— Тогда Баши Бадаев не стал бы требовать долги с Патрюханского, а выпустил бы «чучело» в эфир.

— Да… Может быть. Так кто украл «чучело»? — недоуменно спросил он.

— Это вопрос.

— Кто отлично знал систему охраны, а? — Инженер напрягся, — Кто один мог это сделать?

— Алибаба, — кивнул я. Эта мысль посещала меня давно, и я забил ее в отчет заказчику.

— Алибаба, — задумчиво произнес Инженер.

Пока мы точили лясы с Инженером, Москва вскипала событиями. Притом события эти касались непосредственно нас.

…Они не стали изощряться: составлять хитроумные планы, заниматься бесполезными умствованиями. Они действовали с той же непринужденностью, как действовали в горах — по принципу: пришел, увидел, пристрелил.

…Трехэтажный дом в центре Москвы, отнесенный к памятникам культуры, был отреставрирован так мастерски сталью, бетоном и зеркальными стеклами, что ни от памятника, ни от культуры ничего не осталось. Зато там появилось много другого — роскошные аппартаменты, офисные помещения и кабинет самого Абрама Борисовича Путанина. Да, этот дом являлся ничем иным, как столицей империи Олигарха Всея Руси. Путанин предпочитал работать здесь, а не в отстроенном недавно зеленом небоскребе за Савеловским вокзалом.

В холле за бронированным стеклом сидели охранники, пялясь в экраны монитора и провожая глазами подозрительных прохожих.