Тэмуджин. Книга 1 - Алексей Гатапов

– Что вы теперь будете делать, дети Есугея? – с нетрезвой строгостью глядя на него, спрашивала Сочигэл. – Будете мстить как мужчины или молча проглотите обиду?

– Замолчи! – Оэлун сердито шлепнула ее по спине. – Не учи детей дурному. Еще не хватало того, чтобы между детьми вражда завелась.

– Какие же тебе это дети? – пьяно улыбнулась Сочигэл; оглянувшись на Тэмуджина, смерила его взглядом. – У этого скоро, наверно, сын родится, верно я говорю, а? Ведь не зря в такую даль съездил?..

– А где Бэктэр? – спросил Тэмуджин, оглядывая юрту.

– Иди, проведай его, – поспешила выпроводить его мать. – Он в своей юрте лежит.

– Тэмуджин! – кричала ему вслед Сочигэл. – Если ты называешься старшим, то помни, твой долг защищать своих братьев. Смотри!

Бэктэр лежал на кровати голый по пояс. Сильно опухшее его лицо почти сплошь было покрыто синяками. Левый глаз закрылся под раздувшимися веками. На правом плече и ключице чернели крупные ссадины, глубокая кровавая царапина пролегла наискось по животу.

Из узкой щелки правого глаза он косо посмотрел на Тэмуджина, насмешливо сказал:

– Теперь ты видишь, брат, какие у тебя друзья?

– Расскажи, что случилось, – Тэмуджин, не скрывая своего сочувствия, изумленно рассматривал его лицо и тело. – Кто тебя так побил?

– Друзья твои неразлучные.

– Расскажи, как это было.

– Да так и было… сидим мы у реки, за красными кустами, Хучар, Тайчу, Сача и двое старших там были, эти Хату и Хорчи, сыновья десятников Алтана. Сидим мы, они болтают кто о чем, языки-то длинные, а Тайчу и говорит: в эти дни нойоны будут делить табун Есугея…

– Что он сказал? – Тэмуджин вздрогнул как от укола иглы и, не веря своим ушам, недоверчиво переспросил: – Он что, прямо так и сказал – делить табуны Есугея?

– Да! Говорю тебе, так он и сказал: нойоны будут делить табун Есугея. Ну, я ему дал один раз по лбу, до сих пор у него, наверно, в глазах молнии бьют. А эти недоноски навалились на меня всей гурьбой, повисли на плечах… Если бы не Хату с Хорчи, я бы им всем показал, как делить табуны Есугея… Вот какими они оказались, твои друзья… – Бэктэр оскалил зубы в кривой улыбке, будто доказывая ему что-то. – Ну что, брат, теперь ты опять будешь говорить, что я не прав?

Тэмуджин, не отвечая ему, резко встал на ноги и вышел из юрты. Проходя мимо арбы, взял было тяжелый бычий кнут, но тут же отбросил его обратно.

Двоюродных братьев он застал на том же месте, на берегу. Тайчу среди них не было. Хучар, сидя на высокой кочке, рассказывая что-то смешное, широко размахивал руками. Другие, развалившись на песке, смотрели на него, то и дело разражаясь громким беззаботным смехом. Тепловатое солнце, уже коснувшись вершины Хэнтэйской горы, светило им в лицо, заставляя жмурить и без того узкие глаза.

Услышав его шаги, они оглянулись, замолчали и напряженно переглянулись между собой. Тэмуджин подошел, сдерживая нетерпение, коротким кивком поздоровался со старшими и повернулся к Сача Беки и Хучару.

– За что вы побили Бэктэра? – резко спросил он.

Хучар растерянно оглянулся на старших. Сача Беки, зло глядя на Тэмуджина, ответил вопросом:

– А ты у него не спросил, за что он ударил Тайчу?

– А что тот ему сказал?

– Да что такого сказал Тайчу?! – недоуменно пожал плечами Хучар. – Сказал, что нойоны будут делить табун Есугея. Об этом сейчас все говорят.

– Почему они должны делить наши табуны?! – уже не сдерживаясь, запальчиво крикнул Тэмуджин. – Кто им дал такие права?

– А что вы на них бросаетесь! – вступился Хорчи. – Они говорят только то, что сказали нойоны. А нойоны, наверно, сами знают, что им делить, а чего не делить. А ведь, если сказать правду, ваш отец не в одиночку добывал свои богатства. Ему помогали братья. Теперь они и решают, как им поступить. Да и всегда так было: если умер человек, имущество его делят братья. Разве не так было, когда умерли Негун-тайджи и Мунгэтэ-киян? А ведь большая часть их табунов вашему отцу досталась.

Не зная, чем ответить, задыхаясь от стыда и бессилия, Тэмуджин резко повернулся и пошел в курень. И мучительно долго, пока не перевалил за бугор, он чувствовал на себе их злорадные взгляды.

Когда Тэмуджин вернулся домой и зашел в большую юрту, Сочигэл спала на женской половине. Мать Оэлун, устало опустив плечи, в тяжелом раздумье сидела за столом. На очажном камне горела маленькая лампадка из овечьего жира.

Тэмуджин зашел с правой стороны, сел на мужской стороне. Глядя на желтый язычок огня, с трудом удерживая волнение, он сказал:

– Нойоны хотят делить отцовские табуны.

Долго стояла тяжелая нудная тишина. Не дождавшись слов, Тэмуджин нетерпеливо посмотрел на мать.

– Бэктэр из-за этого подрался с друзьями? – каким-то равнодушным отрешенным голосом спросила она.

– Да.

Оэлун вздохнула, покачала головой. Помедлив, она заговорила:

– Видно, пришло время поговорить нам о самом важном, сын мой. Ты уже большой, идет твой десятый год. И ты должен все понимать… За меня сватается твой дядя Даритай. И я должна выйти за него, чтобы спасти владение твоего отца. Если откажусь, то все заберут и разделят между собой нойоны.

– А почему мы сами не можем владеть отцовским имуществом?

– Потому что вы еще не выросли.

– Но ведь вы с матерью Сочигэл взрослые, есть и нукеры отца. Они помогут нам, если не справимся.

– Женщины и нукеры не могут быть наследниками, и в таких делах у них не спрашивают. Вот если бы тебе было тринадцать лет, когда мужчину принимают в воины, тогда уже никто не посмел бы зариться на наше имущество.

– А знамя!.. – вспомнив, взволновался Тэмуджин. – Оно что, тоже перейдет к дяде Даритаю?

– Да, – мать тяжело вздохнула и жалостливо посмотрела на него. – Теперь Даритай-отчигин[41] будет считаться наследником твоего отца.

– Нет! – запальчиво крикнул Тэмуджин. – Я наследник Есугея-багатура и никому не отдам его знамя!

Оэлун, опешив, молча смотрела на сына.

– Нам бы теперь себя сохранить, – наконец заговорила она, пытаясь образумить его. – А там и без знамени можно прожить…

– Нет! – Тэмуджин громко скрипнул зубами, оскалив клыки. – Замуж ты не пойдешь. Знамя будет у меня. Остальное пусть забирают. Это мое слово.

– Что ты говоришь! – Оэлун с широко открытыми глазами возмущенно смотрела на него. – А с чем вы потом будете жить? Ведь только так мы сможем сохранить наши стада… у вас будет хоть какое-то имущество. Без этого вы пропадете!

– Я сказал свое слово.

Тэмуджин встал и вышел из юрты. Мать горестным взглядом смотрела на упавший за ним полог.

Утром Оэлун оделась в лучшие свои одежды, велела пригнать с пастбища ее белого иноходца. Уложив в кожаную суму подарки: кусок серого китайского шелка, три куска чая и мужскую выдровую шапку, она поехала к деду Тодоену.

Вернулась в полдень. Привезла мешочек сушеных плодов южных деревьев, который тут же схватили младшие и убежали делить. Тэмуджин, сидя у очага, ждал ее слов. Мать Оэлун сняла верхний шелковый халат, высокую соболью шапку и, одев свою простую, войлочную, села за стол.

– Дед Тодоен одобряет твое решение… – наконец, устало вымолвила она. – Видно, ты становишься взрослым мужчиной. А я постарела и ничего уже не понимаю. Теперь ты сам решай, что нам делать дальше.

Тэмуджин переживал одновременно два противоположных чувства: и распирающую грудь радость и гордость оттого, что поступил по-мужски, что его одобрил сам дед Тодоен, и холодящую нутро боязнь перед будущим, когда надо будет принимать решения, в которых легко можно поскользнуться и стать виновником гибели своей семьи. Не зная, что сказать, он молчал.

– Дед Тодоен совсем плох, – мать смотрела на него понимающими, жалостливыми глазами. – Он уже собрался вслед за твоим отцом. Если с нами что-то случится, он уже не поможет.

У Тэмуджина тяжелым комом надавило в груди, с саднящей тоской он подумал: «Как же мне быть? Кто меня теперь научит?.. – беспомощно посмотрел на онгоны и мысленно горячо взмолился им: – О духи предков, вы одни можете мне помочь, ведите же меня верным путем, не дайте ошибиться…»

VIII

Мэнлиг, начальник охранной сотни Есугея, происходил из небольшого рода хонхотан и имел сильные шаманские корни. С обеих сторон, отцовской и материнской, среди предков его были могущественные заарины[42], умевшие оборачиваться волками и медведями, вызывать грозы и молнии. Во время племенных молебствий они на глазах у народа пронизывали себя ножами и мечами, отрезали себе головы, пугая маленьких детей, а ночами летали к звездам на собрания небожителей, добираясь до самого Небесного шва[43], где жила богиня-праматерь Манзан Гурмэ. Но, как бы ни были сильны их предки, ни отец его, ни сам Мэнлиг не получили шаманского посвящения. Еще дед его, последний в роду большой шаман, сказал: «Нечего ходить в слугах у зааринов, если не имеете дара, идите в воины».