медведица,или легенда о Черном Янгаре - карина

   - Отпусти, - я говорю это саайо, не открывая рта. А она шипит и лишь крепче впивается в губы моего мужа. Он же, запрокинув голову, облизывает их. И вновь переживает тот момент, когда едва не умер... все разы, когда едва не умер.

   Их слишком много для одного человека.

   - Отпусти, - повторяю, уже не словами - рычанием.

   - Он сам этого хочет, - голос саайо - шелест ветра, запутавшегося в сети ветвей. - Разве не видишь ты?

   И рывком она сдирает тяжелые покровы чужой души.

   - Гнилая.

   - Черная, - возражаю я.

   Выжженная. Выбитая.

   Песками. Жарой. Людьми.

   Искалеченная.

   Изломы зарастали вкривь и вкось, как кости в руках неумелого лекаря. И я видела алые ленты старых шрамов, в которые впивались призрачные когти саайо. И под ними, глубже, толстую корку сукровицы. А под ней - еще одну рану, старую, незажившую...

   - Оставь его, - я опускаюсь на четыре лапы, и бурая шкура прорастает в меня. Шерсть на загривке становится дыбом, а из горла уже не слова доносятся - рычание.

   - Еще немного... - саайо разрывается между страхом и голодом.

   - Нет.

   - Поделимся? Мне - разум. Тебе - тело... сердце. Слышишь, как стучит.

   И она, легким прикосновением когтя, заставляет сердце биться еще быстрее.

   - Бери... бери... вкусное...

   Сама же, прикипев к губам, тянет силы. Захлебывается от жадности.

   - Прочь! - один прыжок и я оказываюсь рядом с саайо. Громко клацают зубы. И пожирательница снов визжит. Но раны ее быстро затягиваются. И я слышу шепот:

   - Пусть сам выберет.

   Туман вдруг становится плотным. И саайо, отпустив душу Янгхаара, лепит себя. Она рисует лицо, шею, плечи... тщательно и с любовью, мурлыча от предвкушения.

   И вдруг я понимаю, кто сейчас встанет перед Янгаром.

   - Ты? - он обрел дар речи. И руку прижал к груди, словно закрывая свежую рану.

   - Я, - ответила саайо.

   Мой голос.

   И мое лицо такое непривычно красивое.

   Шрама нет.

   Но кожа бледнее обычного. И лицо приятно округло.

   И вовсе я - улучшенная копия себя же.

   - Ты ведь искал меня, - она склоняет голову на бок, почти касаясь плеча. Неужели мой муж не видит, насколько нечеловеческий это жест. - Искал, я знаю...

   - Да.

   - И ты не хотел меня обижать.

   - Да.

   Он смотрит на нее с таким восторгом, что я закрываю глаза.

   Ложь.

   - Ты просто не справился с собой, - саайо шагает навстречу. Она скользит по снегу, не оставляя следов. А я сдерживаю крик: открой глаза, Янгхаар Каапо! Неужели не способен ты отличить призрак от живого.

   - Прости, - шепчет он и руку тянет, желая коснуться. Захватывает пальцами рыжую прядь, тянет и говорит удивленно. - Такая холодная...

   - Согреешь меня?

   - Такая бледная...

   - Согрей, - просит саайо. Он же закрывает глаза и просит:

   - Прикоснись ко мне. Пожалуйста.

   Призрачная ладонь скользит по смуглой щеке, касается губ, запирая слова. А в следующий миг нож беззвучно останавливается у горла.

   - Кто ты? - голос Янгхаара холодней льда.

   - Я твоя жена...

   - Нет, - он проводит по горлу, вспарывая кожу. И железо причиняет саайо боль. Она визжит и рвется, но крепко держит Янгхаар ее за руку. До тех пор держит, пока сама рука не исчезает.

   Клочья тумана ложатся под ноги.

   С рассветом и они растают.

   Призрак меня исчезает, но я остаюсь. А Янгхаар Каапо, опустившись на колени, собирает снег. Он умывает лицо, трет яростно, точно желая стереть черноту. Он еще не очнулся ото сна, но душа его, растревоженная саайо, кричит от боли.

   И решившись, я подхожу, касаюсь носом плеча, говорю:

   - Пойдем со мной, Янгхаар Каапо. Я покажу тебе свой дом.

   Горелую башню.

Глава 24. Обстоятельства

   Седьмой день кряду трубили рога. И голос Великого Тура, отлитого из звонкой бронзы, распугивал тучи. Пятеро рабов, исходя потом, растягивали тяжелые меха, чтобы наполнить огромный рог звуком. И не было человека в Оленьем городе, который не знал бы, что, если заговорил Великий Тур, то быть переменам.

   Но нынешние были в радость.

   Не воевать будет Вилхо Кольцедаритель.

   Свадьбу он играет.

   И спешили гонцы, несли благую весть: радуйтесь, люди.

   За кёнига.

   И с кёнигом.

   Невеста его славного рода Ину, великого Тридуба любимая дочь.

   Прекрасна она, как молодая богиня. Добра. Нежна. И нет на всем Севере девы, более достойной...

   ...радуйтесь, люди.

   Счастлив кёниг.

   Готовились к свадьбе в доме Ину.

   И юная невеста вернулась под опеку отца. Богатые дары отправил Ину в храмы, спеша снискать благословения богов. Щедро заплатил он и предсказателям: пусть истолкуют знаки небес.

   Ответили храмы.

   Благословили.

   ...все, кроме тех, что принадлежит безумной Кеннике. Трижды отправлял гонца к жрецам Ерхо Ину. И трижды оставались заперты врата храма. Злопамятна была богиня, не простила Тридубу той, первой свадьбы.

   Ну и пускай себе.

   Все равно не станет Вилхо спускаться в пещеры. Новым обрядам он следует: и проще они, и легче.

   - Пятьсот золотых монет, - Пиркко бросила взгляд в зеркало, убеждаясь: хороша. - Он дал за меня пятьсот монет и гордится...

   Пиркко заставила себя улыбнуться, но лишь краем губ. Радость, равно как и печаль, имела обыкновение оставлять на лице следы морщин. А Пиркко желала сохранить свою красоту.

   Надолго.

   Возможно, что и навсегда.

   - Если бы ты знал, папочка, как мне противен этот...

   Она дернула плечом, вспоминая будущего супруга.

   Слизень.

   Из тех, что живут на грибных шляпках. Мерзкое, никчемное существо, слабое и телом, и разумом. Податливое. Слушает он шепот Пиркко. Слышит.

   Подчиняется.

   И покорность его греет душу Пиркко.

   - Знаю, - ласково произнес Ерхо Ину, касаясь волос дочери. - Прости.

   Но разве был у него иной выход?

   Разве отдал бы он любимую свою дочь Вилхо, когда б имел хоть малейший шанс победить в войне. И пусть бы сам ее затеял, но... кто ж знал, что сумеет Черный Янгар выжить.

   И что столь силен окажется, собака...