Девушка и смерть - Мария Архангельская

Весь следующий день я решила посвятить самой себе. Уж светская жизнь, так светская жизнь! Я погуляла по городу, пообедала в хорошем кафе, посетила галерею дорогих магазинов и кое-что купила. Странно, непривычно и даже не слишком приятно было видеть, как приказчики и продавщицы увиваются вокруг меня, наперебой предлагая целую кучу вещей, так что я устала отбиваться от ненужных покупок. Поэтому я стала заходить лишь в те магазины, в которых и без меня уже кто-то был. Там же в галерее, в тамошней кофейне, я и перекусила, прежде чем отправиться в Королевскую Оперу. До начала было ещё больше часа, но привычка приходить на спектакли заранее оказалась неистребимой. К тому же мне хотелось в кои-то веки войти через главный вход, но при этом не пробиваться через толпу великосветских зрителей. Их я всё ещё стеснялась, да и нечего танцовщице делать рядом с благородными дамами.

Поднявшись по парадной лестнице, я прошла по роскошному фойе и поднялась в ложу. Зал ещё пустовал. Я разделась в аванложе, села в кресло и задумчиво поглядела на ряды красных бархатных кресел, готовых принять гостей.

— Баррозо!

Я вздрогнула от раздавшегося сзади вопля. В ложу влетел запыхавшийся Лира.

— Баррозо! Вас везде ищут! Спектакль вот-вот начнётся, а вы ещё не готовы! Пойдёмте скорее!

— Что случилось? — растерянно спросила я, поднимаясь с кресла.

— Случилось то, что вам давно пора быть одетой и загримированной. Скорее же!

— Одетой? Постойте, — я остановилась у двери в ложу. — Я что, сегодня танцую?!

— Танцуете. Да не стойте вы, идёмте!

— А Мачадо?

— Мачадо… — Лира скривился, словно откусил от лимона, и махнул рукой. — Она не может.

Спустя несколько минут я убедилась, что контролёр прав. Мачадо действительно не могла. Она пришла вовремя, и даже оделась для выступления, а теперь полулежала в кресле в артистическом фойе, не реагируя на попытки сеньора Империоли поднять её на ноги и отвести в гримёрную. Когда мы проходили мимо, Марсела подняла голову и сфокусировала на мне бессмысленный взгляд.

— А-а, эта… — протянула она. — Зайка. Да пошли вы… — добавила она, обращаясь уже явно к администратору. Тот, с поистине ангельским терпением, тянул её за руку:

— Сеньорита, пойдёмте…

— Что это с ней? — с безмерным удивлением спросила я. Мне никто не ответил.

Около моей гримёрной маялись Энрике и Флорес. Увидев меня, оба вздохнули с облегчением.

— Ну, наконец-то! — сказал Энрике. — Мы уж все перепугались. Марсела, сами видите, лыка не вяжет, а вас нет как нет. Родольфо, идите успокойте сеньора Эстевели.

— Где вы были? — нервно спросил сеньор Флорес.

— Я гуляла. Я же не знала, что будет так…

— Ладно, — хореограф махнул рукой, — поскорее переодевайтесь.

Теперь я могла по достоинству оценить свою предусмотрительность, заставившую меня прийти пораньше. Я смогла приготовиться без особой спешки, взяв запасную пару пуантов, всегда на всякий случай хранящихся в гримёрной. Теперь за них приходилось платить самой, но рвались они часто, так что каждая балерина предпочитала иметь запас. Перед началом представления вышел сеньор Эстевели и принёс извинения публике за внезапную замену, сказав, что Марсела Мачадо нездорова. Среди зрителей поднялся ропот, но ни скандала, ни даже громких выкриков не случилось.

— Так что всё-таки с Марселой-то? — шёпотом спросила я у Энрике, пока мы ждали за кулисами конца увертюры.

— Уму непостижимо. Приехала она как обычно, всё было хорошо. Когда успела так наклюкаться — никто и не заметил. Никогда с ней такого не бывало.

Занавес раскрылся, и Энрике вышел на сцену. Я постаралась выбросить все лишние мысли из головы. Так или иначе, но я должна выступить и не подвести, не уронить чести Королевской Оперы.

Жаль, но повторить своё достижение на генеральной и забыть, что я на сцене, мне не удалось. Однако публика оставалась довольна. Аплодисменты раздались уже после первой сцены с цветком, и когда мы ушли со сцены, уступая место паре, танцующей па де де, Энрике с улыбкой сжал мне руку. Я присела на лавочку около сцены, не решаясь уйти далеко и готовясь к сцене сумасшествия. И сцена прошла на ура. Овация не смолкала ещё долго после закрытия занавеса, нас вызывали так, словно спектакль уже кончился. На сцену и в гримёрную понесли цветы, и спасибо Империоли и Лира, грудью вставших у моей двери и так и не пропустивших никого из желающих лично выразить мне своё восхищение. Иначе я не смогла бы даже перевести дух, не то что переодеться для сцены на кладбище.

Но вот ценители балета ушли, стремясь не пропустить ни минуты из второго акта, и пока оркестр играл антракт, я прошла под сцену, чтобы через люк подняться из «могилы». Вокруг громоздились решётчатые фермы и громоздкие механизмы сценической машинерии, которых я попросту боялась и старалась обходить подальше, живо представляя, что будет, попади в них рука, нога или хотя бы край платья. Поглядывая в темноту трюма под сценой, я вдруг задумалась, можно ли отсюда пройти в обиталище Леонардо, и где сейчас находится он сам. Что он смотрит «Жозефину», сомнения не было не малейшего, но вот откуда?

Второй акт сложнее первого, и я постаралась выложиться полностью. Снова были аплодисменты, крики «браво», призывы бисировать номера, которые мы, впрочем, проигнорировали. Слишком много сил вкладывали мы в это выступление, и после окончания балета я почувствовала себя вымотанной даже сильнее, чем после «Зачарованного леса». А потому бесконечные вызовы на поклоны не радовали меня, я не могла дождаться, когда же можно будет уйти со сцены, протолкаться сквозь толпу и запереться у себя, чтобы без сил откинуться на спинку стула перед зеркалом.

Но совсем отвертеться от празднования мне не удалось. Оно проходило в ресторане, с размахом, с многочисленными поздравлениями и тостами, и я, после всех волнений, под действием усталости и алкоголя пришла в состояние, мало чем отличающееся от состояния Мачадо. Спасибо Энрике, он посадил меня в экипаж и назвал адрес, прежде чем меня успел перехватить какой-нибудь гость из числа зрителей.

И всё же я была довольна. Я выдержала и это испытание, доказав всем, и себе тоже, что по праву заняла одно из ведущих мест в нашей труппе.

Впрочем, на следующий день моя уверенность в этом изрядно пошатнулась. Я редко читала газеты, за исключением «Столичных новостей», которые я покупала в память о любившем их отце. Иногда в «Новостях» помещались рецензии на какие-нибудь спектакли, но это были коротенькие заметочки, в частности о «Жозефине» лаконично сообщалось, что, несмотря на внезапную замену исполнительницы главной партии, спектакль стал событием сезона. Прочесть это было весьма приятно, но когда я вошла в свою гримёрную, первое, что бросилось мне в глаза, это лежащий на столе номер популярной газеты «Наше время», раскрытый на развороте, где давались рецензии, на большой статье.