Ленинградский фронт - Лев Лурье

Людей из лагеря использовали на дорожных работах, на аэродроме, если нужно было выполнять какую-то грязную или тяжелую работу. Охрана, кстати, была русская, из тех, кто перешел на сторону немцев.

Некоторые пытались бежать. Кого-то ловили, а кому-то и удавалось. Мы с отцом бежали. Нам помогли моя мать и сестра. Их тоже вскоре после нас схватили, выгнали из Пушкина, и они сами дошли до Гатчины. Сестра была постарше меня. Я 1927 года рождения, а сестра 1924-го. Она закончила 10 классов вместе с Рыбаковым, нашим НКВДэшником, которого заслали агентом для организации сопротивления и партизанского движения в гатчинскую комендатуру. Он там переводчиком был и помог сестре нас освободить. Больше года Рыбаков занимался разведывательной работой, а потом его разоблачили и казнили.

Мы с отцом до ноября 1943 года скрывались в Сиверской, нам Рыбаков выдал фальшивые документы. Приходилось как-то выживать, подрабатывать. Постоянной работы не было. Зарабатывали на дорожных и строительных работах, в подсобных хозяйствах, на лесозаготовках. Люди жили тяжело. Ни пайков, ни карточек, ни магазинов при немцах не было. Народ вымирал.

Окунев Михаил

Дадоченко Антонина

На территорию «Заготзерна» выходила задняя часть военного концлагеря. И то, что я там видела, вы не видели в жизни. Мы же там жили. В сорокаградусный мороз раздается вопль. Подхожу к окну, вижу: тащат полуголого человека, подвешивают вниз головой к столбу и обливают холодной водой. К вечеру снимают, и он сутками там лежит. Я это видела через день. Понимаете? Видела, как били военнопленных плеткой. Мать пыталась окна забить, но мы на это смотрели все 3 года.

Тюлякова Антонина

С немцами я встретилась на станции Поповка, под Ленинградом. Это была линия фронта. Нас оттуда колонной пешком погнали в сторону Пскова.

Когда пришли в Псков, нас заставили отметиться на бирже, а потом должны были куда-то везти. То ли в Германию, то ли еще куда, — не знаю. Нас было трое: я, брат и сестра. Мама дорогой заболела тифом, и что с ней сделали немцы, я до сих пор не знаю. В Пскове мы убежали. Сначала брат, потом я с сестрой. Мне местные жители сказали, что недалеко от города есть бывший совхоз «Диктатура», и там очень много беженцев. Там нас смогут спрятать. Вот мы туда и ушли.

Обстановка в оккупированном городе была ужасная. Жили, в основном, в бараках. Беженцев много было: из Петергофа, Пушкина, Павловска, — отовсюду гнали людей. В совхозе мы жили до весны. А весной 1942 года появился эстонец и стал владельцем этих совхозных земель. Он брал на работу, меня тоже вывел один раз. Нужно было таскать очень тяжелые камни, а я не могла этого делать, была очень истощена. Тогда он сказал: «Больше ко мне не приходи». Я без работы осталась с маленькой сестрой. Брат ушел в пастухи куда-то в Эстонию, а у нас не было питания даже на один день. Люди нам помогали, еще я подружилась с дочерью хозяина. Вдруг объявили, что на территории совхоза есть какая-то партизанка. Стали проверять у всех документы. А у меня документов не было, ведь я до войны закончила только 7 классов. Паспорта нет, даже свидетельства об окончании седьмого класса нет. И меня снова забрали в лагерь, а сестренка осталась одна. Но я оттуда убежала с помощью местных жителей.

Лагерь в Пскове находился в бывшем монастыре. Там все разгромлено было, остались только стены, и немцы настроили бараков. В них мы и жили. В лагере было ужасно! Кормили плохо. Хорошо, что местные жители приносили нам из деревень еду. Спали на нарах — ни соломы, ни матрасов. Рядом был лагерь военнопленных. И нас, и их водили на работу на соседнюю фабрику, мы там таскали огромные тюки, загружали их в машины.

В наш лагерь приезжал Власов. Он организовывал народно-освободительную армию. Однажды собрали нас и военнопленных. Входит целая свита немецких офицеров, среди них Власов. Он призывал военнопленных вступать в его армию, чтобы скорей покончить с советской властью. А нам пожелал работать на немцев честно и добросовестно. Потом уже, когда я была в партизанском отряде, у нас целый 4-й отряд[40] состоял из бывших власовцев. Они пришли к нам с оружием, партизаны им поверили. Но проверяли. Давали особые задания и проверяли.

Под Ленинградом против Красной армии воевали люди разных национальностей, и оккупационный режим отличался в зависимости от того, какие части стояли в конкретных деревнях или городах. Эстонские и латышские части, как правило, занимались самой грязной работой: охраной концлагерей, карательными операциями. Фламандцы и норвежцы состояли в дивизиях СС, находились на линии фронта и считались образцовыми бойцами. Но больше всех запомнились населению Ленинградской области испанцы. Их поведение резко отличалось на фоне других оккупантов. 250-я испанская дивизия, получившая название по цвету голубых рубашек испанских фалангистов, состояла из добровольцев. Это были яростные антикоммунисты, которые не могли простить большевикам участие в Гражданской войне в Испании.

Из дневника испанского лейтенанта Бенджамина Ареналеса Валькабадо: «Я стал частью испанской дивизии добровольцев на русском фронте вместе с немецкими товарищами в войне, которую ведет европейская цивилизация. Я снова буду воевать как доброволец за те же идеалы, которые двигали мною в испанской войне».

Испанцы пришли освобождать русский народ от большевизма и местных жителей «недочеловеками» не считали. Была даже тенденция к братанию с местным населением, и население к испанцам относилось достаточно тепло.

Из дневника жительницы города Пушкина Лидии Осиповой: «Если едет на подводе немец, то никогда вы не увидите на ней детей. Если едет испанец, то его не видно за детьми. И все эти Хозе и Пепе ходят по улице обвешанные детьми».

Сохранились доклады немецких офицеров, которые жаловались, что испанцы постоянно снабжают население хлебом и слишком тесно общаются с русскими. Немецкие оккупанты искренне возмущались поведением союзников. Испанцы открыто вступали в связи с русскими женщинами и нередко венчались в православных храмах, после чего увозили жен с собой в Испанию.

Из дневника Лидии Осиповой: «Немец выпорол русскую девушку. В ответ на это испанцы начали избивать всех попавшихся им по дороге немцев. Испанцы хоронили девушку. Гроб несли на руках и все рыдали. Ограбили всю оранжерею, которую развели немцы».

Солдаты 250-й испанской дивизии с местными жителями

Гитлер писал об испанских солдатах: «Как войско, испанцы — это толпа оборванцев. Они считают винтовку инструментом, которую не надо чистить ни под каким предлогом. Их часовые существуют только в принципе. Когда приходят русские, местные жители вынуждены их будить. Но испанцы никогда не уступали ни пяди земли».

Голубая дивизия и Испанский легион сражались под Ленинградом исключительно эффективно и отличались высоким боевым духом. 4 тысячи испанских добровольцев погибли, среди них 153 офицера. 3 тысячи пропали без вести. Осенью 1943 года Голубая дивизия была отправлена на родину. Остались только добровольцы иностранного легиона. Но и их в марте 1944-го также перевели в Испанию.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Дадоченко Антонина

Я очень признательна испанцам. Не помню, в каком году, но Гатчину заполонили испанские войска. Они к русским относились так хорошо! Выходили на улицу и раздавали буханки хлеба. Вот тут мы немножко поели. Испанцы все время дрались с немецкими полицаями. Драки были ужасные, прямо среди бела дня. Вот тротуар. Идет патруль немецкий. Навстречу — 3 или 4 испанца. Испанцы считают, что немцы должны уступить им дорогу. А патруль не уступает. И начинается драка. Тротуары в Гатчине — очень узенькие, русские, если шел немецкий патруль, должны были обязательно сойти на дорогу. Испанцы этого не делали. Каждый второй испанец хорошо говорил по-русски, но, конечно, ломано. Они говорили, что благодарны русским за то, что мы приняли их детей и сдадутся в плен. Но, насколько это реально, я, конечно, подтвердить не могу.

Галибин Константин

В Красном Бору стояла перед нами Голубая дивизия. Холодно было, а они — с юга. Поэтому их боевой дух был не тот, что у наших ребят. Тем более нас кормили, вооружение было хорошее, одеты, обуты.

Однажды наш разведчик взял в плен испанца. Замерзшего, не очень хорошо одетого, не очень сытого. По русскому обычаю, накормили его, напоили водкой, дали закусить, отогрели. Никто из нас испанского языка не знал, поэтому общались только на пальцах. Время он провел у нас очень хорошо. Ему понравилось, и нам тоже. Общались мы с ним недолго. Пришли ребята из специальной организации и его забрали. В части, в которой я имел честь и удовольствие служить, не было случая, чтобы пленному били морду. Как-то один боец приехал верхом на немце, так мы ему сами начистили рыло. Беспомощного человека, который не может сопротивляться, зачем бить? Это не по-нашему.