Любовь и фантазия - Ассия Джебар

В том же октябре 1852 года, когда Полина Роллан, умирая, покидает Бон, Эжен Фромантен только приезжает в эту страну, которую двадцать два года непрестанной войны наконец сломили. Он является туда, изысканный турист, мирный аристократ, имеющий определенную склонность к охоте и краскам осени.

Время кровавых столкновений, преследований и охотничьего азарта подходит к концу. Кабилия и Юг остались непокоренными, и Фромантен не отваживается заглянуть туда вглубь. Зато природа севера, которую он старательно запечатлевает на своих полотнах, разгуливая там, внимательно приглядываясь и прислушиваясь, изобилует дичью, которую длительные облавы, должно быть, порядком распугали. Люди, такие приветливые и с виду довольно безобидные, передвигаются словно тени, как бы напоминая о неком забытом церемониале… Несмотря на поражение, жизнь пытается взять свое, и эти полумертвые люди порабощенного края, где восстания следуют в четко заданном ритме, вспоминают о битвах, но делают вид, будто спят, грезят на солнышке, покуривая гашиш.

Наступает затишье, хотя растительность еще не та, которой завладеют впоследствии колоны, чьи поденщики будут топтаться в пыли. Несмотря на минувшие потрясения, пейзажи открываются взору во всей своей первозданной чистоте, на севере они поражают едва уловимыми оттенками, на юге надменно-величавыми контрастами.

Но более всего Фромантена радует освещение, и он пытается передать его нам. Предки наши, осиянные этим светом, становятся в глазах поклонника серых тонов, любителя охотничьих сцен печальниками, разделяющими его меланхолию.

Описывая свое пребывание в Алжире, Эжен Фромантен называет одно из повествований — «Хроника утрат». Ибо в сахеле моих детских лет он отыскивает сад, где все говорит об утратах.

Друг мой, я умираю!

Это был последний вздох Хауи, молодой женщины, приехавшей вместе со своей подругой, танцовщицей из Блиды, на конное празднество, именуемое «фантазия», устроенное племенем хаджутов прекрасным осенним днем: отвергнутый влюбленный сбил Хаую на всем скаку. Лошадь нанесла ей копытом смертельный удар в лицо, всадник-убийца исчезает за горизонтом, по ту сторону горного хребта Музайа, а она, умирая, тяжко страдает весь вечер. Об этом зловещем празднике нам рассказал Фромантен.

Неужели и в самом деле нельзя вспомнить на этой земле ни одной любовной истории, которая не кончилась бы трагически? Неистовая любовь хаджутского воина, которого покинула Хауя и которую он убил… И еще одна любовь, но о ней можно только догадываться, это любовь друга французского художника к таинственной мавританке, выразившаяся и в буйных красках ее костюмов, и в ее неясном шепоте, похожем на птичье щебетанье… Это первый на французском языке художественный образ алжирки, праздно разгуливающий и делающей вид, будто она не понимает, что нарушает установленный порядок…

Хауя, должно быть, родилась на год раньше, а может, на год позже взятия города. Она выросла, питаясь слухами о битвах, о засадах, о хитроумных ловушках, которые расставляло французам грозное племя хаджутов; через пять лет после разгрома Абд аль-Кадира хаджуты, понесшие большие потери, перебиваются с трудом, медленно агонизируя. Вот в чем истинный смысл трагедии, разыгравшейся во время той «фантазии», которую воскрешает Фромантен: победные жесты, несущиеся галопом кони, залитые солнцем фигуры всадников никого уже не могут обмануть…

Прошлой весной Хауя, не таясь от зорких глаз жителей соседнего селения, принимала у себя французского друга. Человек этот, бродивший по пыльным, безлюдным дорогам, обожал сумерки. Окрестные поля с тускнеющими небесами, с редкими породами птиц, которым грозит неминуемая гибель, с уныло тянущимися верблюдами пустеют на глазах… Хаджуты, верные соратники эмира, «бандиты», которые не оставляли в покое захватчиков города, видят, как исчезает их народ; так через двадцать лет исчезнет и великолепное озеро Халлула с его несметными стаями птичьего племени.

— Друг мой, я умираю! — вздыхает молодая женщина.

Точно так вздыхает долина сахеля, ее люди и звери; утих шум кровавого боя, и она медленно умирает.

И тогда появляюсь я, вобрав в себя память кочевников и их смолкшие голоса. Неустанно брожу я из конца в конец по родному краю — меж захваченным городом и древнеримскими развалинами, раскинувшимися у подножия горы Шенуа, под сенью пика Музайа, в истомленной, с еще не зажившими ранами долине. Да, появляюсь я, мне предстоит встреча с художником, тень которого, подобно отцовской тени, будет неотступно следовать за мной во время моих странствий. Тогда-то Эжен Фромантен и делает мне неожиданный дар — протягивает руку неизвестной женщины, которую так и не смог нарисовать.

В июне 1853 года, покидая сахель и направляясь к воротам пустыни, он посещает Лагуат, оккупированный после жестокой осады. Вспоминая об этом, он приводит жуткую деталь: на выходе из оазиса, который страшная резня наполнит через полгода зловонным смрадом, Фромантен подбирает в пыли отрезанную руку неведомой алжирки. Потом выбрасывает ее по дороге.

Позднее я завладею этой живою рукой, воплощением скорбной памяти, и попытаюсь вложить в нее калям.[79]

Двадцать лет минуло после недавних трагических событий. В молчании, которое воцаряется обычно после того, как смолкнут последние звуки мрачной оперы, я иду по моей земле, вхожу в деревенские жилища, где сказительницы предаются воспоминаниям о вчерашних геройских подвигах, затем, завернувшись в свое покрывало, делают вид, будто засыпают снова, а на деле, укрывшись за спущенными в жаркий полдень ставнями, готовятся подарить нам новое свое детище, новое сказание.

К какому же берегу пристану я, что ждет меня в будущем, к которому я устремляюсь, завладев брошенною художником рукою печали и страдания?..

Какое готовится празднество и зазвучит ли там песнь исчезнувших племен? Снуют ловкие, покрасневшие от хны пальцы, тянет едким дымком от жаровен, возле которых согревается кожа барабанов…

Но средь возбужденного гула ликующей толпы я замираю в ожидании, предчувствуя наступление неотвратимого момента, когда удар копыта опрокинет ту или иную женщину, которая, почувствовав себя свободной, отважится распрямиться и, охваченная неудержимой радостью, обратит взор к солнцу! Да, несмотря на всеобщее торжество, я слышу уже, еще раньше, чем он взметнется ввысь и пронзит небесную твердь, — я слышу смертный крик, рождающийся средь безудержного веселья, в самом сердце «фантазии».

Париж — Венеция — Алжир (июль 1982 — октябрь 1984)

Примечания

1

Эжен Фромантен (1820–1876) — французский писатель, художник, искусствовед.

2

Сахель (араб.) — берег, окраина.

3

Хусейн-дей-правитель Алжира того времени.

4

Касба — крепость (араб.).

5

Турецкий горох.

6

Улед-Найл-район в Алжире неподалеку от Сахары.

7

Египетский певец.

8

Нумидия-в древности область в Северной Африке (современная восточная часть Алжира).

9

Дей — титул пожизненного правителя Алжира в 1671–1830 гг.

10

Бей (тюрк.) — властитель, господин, синоним араб, эмир — повелитель, военачальник, правитель, князь, глава государства.

11

Янычары (тур. букв.: новое войско) — турецкая регулярная пехота, созданная в XIV веке.

12

Луи Бурмон (1773–1846) — французский маршал, командовавший армией во время захвата Алжира.

13

Узд (араб.) — река, обычно пересыхающая летом.

14

Зуав (араб.) — название одного из кабильских племен, где набирались первые зуавы — солдаты легкой пехоты во французских колониальных войсках XIX–XX вв., которые формировались в Северной Африке.

15

Кабилы — берберский народ в горных районах Северного Алжира.

16

Скорбящая мать (лат.).

17

Уильям Конгрев (1772–1828) — английский конструктор, полковник. Автор многих типов пороховых ракет и инициатор их боевого применения.

18

Абд аль-Кадир (1808–1883) — вождь восстания против французских завоевателей в Алжире в 1832–1847 гг.

19

Иоганн Гутенберг (ок. 1399–1468) — немецкий изобретатель книгопечатания.

20