Цвет крови - Деклан Хьюз

— Ты призналась, что уже рассказала Дэвиду Мануэлю?

— Да. А что?

Я вспомнил, как умер Мануэль, и прикинул, кто мог быть в этом виноват, и решил, что Эмили пока этого знать не стоит.

— Да так. А в записях есть что-нибудь интересное?

— Я только начала просматривать. Рассказы о праздниках, вечера бриджа, семейные сборы вокруг пианино — все в этом роде. Иногда записи позволяли делать детям. Вот что написала Сандра:

Ездила с папой на матч Сифилда против Олд-Уэсли. Сифилд выиграл со счетом 24:16. Папа купил мне шоколадку и пакет карамели. Сказал, что очень отличился Рок О'Коннор. В моем новом пальто с меховой опушкой и помпонами мне было тепло.

— Это было в 1968 году; ей было лет восемь или девять.

— Обычная девочка, — заметил я.

Мы не смотрели друг на друга и держали свои мысли при себе: она не была обычной маленькой девочкой, а если и была, то быть такой ей оставалось недолго. Я дал Эмили свою визитку.

— Мне пора. Если попадется что-нибудь и ты решишь, что я должен об этом знать, позвони. Есть еще один человек, с которым тебе полезно было бы поговорить, — Марта О'Коннор. Ты знаешь, кто это?

Эмили улыбнулась:

— Сводная сестра Джонни? Журналистка? Я знаю, кто она такая, но никогда с ней не встречалась.

— Если не сумеешь дозвониться до меня, свяжись с ней. Она девушка разговорчивая.

— Вы хотите сказать, болтливая?

— В хорошем смысле.

Я оставил Эмили сидящей на полу и разглядывающей страничку в одном из дневников Мэри Говард. Я направился к двери, но вернулся.

— Еще кое-что: второй кукольный домик, тот, что в твоей спальне в Бельвью, — он всегда был у тебя?

— Нет. Нет, это тоже бабушка Говард мне оставила. Если честно, я едва на него взглянула.

— Там у порога рассыпаны рябиновые ягоды. Это ты их оставила, и на могиле Мариан тоже?

Она кивнула.

— Они вроде должны отгонять злых духов. Так считается.

— Пока не слишком срабатывало, верно?

Эмили потерла кольца на своих пальцах.

— Мы живем в надежде. Мы живем в надежде.

ГЛАВА 24

Пэт Трейси жил в маленьком террасном доме, выходящем на улицу, недалеко от бара «Якорь». В своей записке Марта О'Коннор уверила меня, что он поздно ложится спать, и точно: когда я туда приехал, в доме горел свет. Я представился через отверстие почтового ящика. Он открыл дверь и оглядел меня с ног до головы. Мы сразу узнали друг друга; по крайней мере я его узнал: он был завсегдатаем «Якоря», где консультировал сотрудников газеты по поводу приливов и отливов, неожиданных изменений в расписании паромов, штормовых предупреждений или относительно того, какой вред рыбной промышленности могли нанести новые правила рыболовства, установленные Европейским союзом. Молчаливый Джон звал его капитаном, но я думаю, так он над ним подсмеивался. У него были глубокие морщины и вставные зубы, не самым лучшим образом подогнанные, поэтому он постоянно двигал их языком по деснам; на голове плоская кепочка, засаленная до блеска. Я сел за маленький, видавший виды пластиковый столик, и он церемонно налил остатки «Гиннесса» в небольшой стакан, добытый где-то в своей ужасной кухне. Мне пива не хотелось, тем более из такого стакана, но нельзя же так реагировать на гостеприимство хозяина. Рядом с ним на столе лежала открытая потрепанная книжка «Потопи Бисмарка!». В плетеной корзинке свернулся светлый терьер; в доме пахло заплесневелым хлебом и псиной.

— Я проработал на пирсе большую часть своей жизни, — возвестил Пэт. — Ночным сторожем у импортеров угля, яхт-клубов, ловцов лобстеров, ремонтников, продавцов навесных моторов, сторожил корабли, поставленные на ремонт. Глаза и уши. Вот за что они мне платили, сынок, за мои глаза и уши.

— Я хотел спросить вас о женщине, Эйлин Харви. Ее также знали как Эйлин Кейси или Эйлин Далтон.

— У нее было несколько псевдонимов, ты это хочешь сказать? Он произнес «псе-до-намов».

— Вроде того. Вы были главным — по сути, единственным — свидетелем ее исчезновения.

— Да? — удивился он. — В самом деле? — Голос стал многозначительным, скептическим, как будто он хотел предупредить меня, что он не из тех, кого можно легко разговорить. — Неужели? — добавил он, делая особое ударение на этом слове, напомнив мне прокурора из плохого телевизионного фильма.

— В самом деле. Если верить вам, она сложила одежду в стопку, оставила ее на пирсе и бросилась в воду, а вы позвонили спасателям и кому-то там еще, но ее так и не нашли и на этом успокоились.

— Оттуда вы все это знаете, мистер Лоу?

— Об этом писали в газетах и по телевизору говорили. Да и вы всем рассказывали.

Пэт уселся поудобнее, зафиксировал свою челюсть и задумался над моими словами.

— Ну и что? — спросил он, как будто швырнул мне перчатку через весь зал суда.

— Мне стало интересно, сколько заплатила вам эта дама. Говорят, она была хороша собой. На что она ссылалась? Что ее избил дружок?

Он несколько секунд смотрел на меня, потом отвернулся, затем посмотрел снова. Мне даже показалось, что он не может вспомнить, кто я такой, но тут мне пришло в голову, что каждый раз, когда я бывал в «Якоре», он обязательно присутствовал. Такой прием алкоголя в течение многих лет вполне мог привести к провалам в памяти. Но тут выяснилось, что его поведение было частью рекламной стратегии.

— Дело не в том, — начал он и помолчал — скорее всего ради драматического эффекта. Пауза затянулась настолько, что стало уже казаться, что он забыл, в чем же состояло дело. Даже старый терьер зевнул во сне. Внезапно Пэт оглушительно крикнул: — Нет! Дело не в том!

Я подумал, не придется ли мне вернуться к началу и объяснить все снова, когда совсем другим голосом, куда более мягким, гибким и хитрым, как будто сам Пэт уснул, а другой человек, его близнец, появился из соседней комнаты, он сказал:

— Дело не в том, видел я ее или нет и сколько она заплатила. Дело в том, что вы ее почему-то ищете, и любопытно, сколько вы за это готовы заплатить.

Мне уже было не до смеха, когда он изложил все открытым текстом. Как часто со мной бывает, я не сумел найти ничего лучшего, как сказать правду.

— Я думаю, она смогла бы помочь мне узнать, почему умерла двенадцатилетняя девочка. Я также хотел бы соединить ее с давно потерянным сыном.

То была чистая правда, но Пэт Трейси воспринял ее как мелодраму. Его глаза загорелись, он ритмично покачался на стуле и снова поставил на место свою вставную челюсть.

Я вытащил банкноту в десять евро и положил на стол. Он взглянул на нее, потом отвернулся от меня градусов на сорок пять, взял «Потопи Бисмарка!», поднес книгу одной рукой к носу и принялся за чтение. Впечатление от этого телодвижения слегка смазалось тем, что книгу он держал вверх ногами. Я добавил к десятке еще двадцать, на которые он взглянул более благосклонно, но все равно вернулся к «чтению». Я решил применить свою собственную стратегию. Смахнул обе банкноты, встал и направился к окну, изобразив глубокое негодование. В стекле я видел его отражение. Он таращился на стол, как будто деньги были все еще там, но их каким-то образом поглотил стол. Я медленно и демонстративно повернулся, подошел к столу и шмякнул на стол полтинник, придерживая пальцами половину банкноты. Он взглянул на деньги, попытался взять, посмотрел на меня и кивнул. Я убрал руку, он быстро сунул деньги в карман, а я снова сел. Пэт осторожно огляделся, затем наклонился ко мне.

— Она действительно была хороша, — сказал он. — Сказала, что ее обидел папашка. Хотел выдать замуж за какого-то старика, чтобы воспользоваться землей, которой тот владел. Но она была влюблена в молодого парня и, поскольку отец не давал согласия на брак, решила сбежать. И самое главное — никогда больше не встречаться со своим отцом.

— Немного сурово в отношении папашки, — заметил я.

— А он бил ее до синяков, — возразил он. — И кое-что еще. — Пэт снова оглянулся, затем наклонился и сказал: — Я поверил в двадцать фунтов. Двадцать лет назад двадцать фунтов были двадцатью фунтами.

— И что еще вы помните?

— О ней? Ничего. Она принесла одежду, оставила ее кучкой, отдала мне деньги и уехала со своим дружком на его мотоцикле.

— Вы дружка видели?

— Почти не видел. На нем был такой защитный шлем, ну, знаете, из тех, которые закрывают все лицо.

Я встал, чтобы уйти. Я практически был уверен, что знаю, кем был тот дружок. Последнее, что сказал Трейси, подтвердило мою догадку.

— Но я могу сказать, какой модели был мотоцикл. «Норман коммандо». Британская модель. Надо признаться, эти бриты умели делать эти долбаные мотоциклы.

Я оставил машину в конце пирса. Когда шел к ней, я проверил свой мобильный на предмет входящих звонков: создавалось впечатление, что, для того чтобы заставить людей звонить вам в любое время дня и ночи, следовало выключить телефон. Пять минут назад звонил Дейв Доннелли. Я сразу же перезвонил ему.