Том 2 - Валентин Овечкин

— Души не было в тех цифрах, Григорий Петрович! — горячо возразила ему Борзова, не думая в ту минуту, что критика — вещь не всем приятная и что рискованно называть бездушной работу старшего по должности товарища.

Разошлись из конторы МТС в разные стороны. Долгушин пошел пообедать на свою квартиру, к бригадиру Смородину, который жил тут же, на усадьбе, за мастерской, в бывшем поповском доме, — в поповском потому, что сама МТС обосновалась на бывшей церковной площади и контора стояла как раз на месте разобранной немцами в войну для ремонта моста через Сейм старой деревянной церкви. Холодов поехал на «газике» в Троицк, в райком, докладывать о проведенном собрании трактористов. А Марья Сергеевна пошла в село, где жила тоже пока на частной квартире, у одной бывшей учительницы, пенсионерки, которая охотно присматривала за ее детьми, когда она отлучалась из дому. Надо было постирать белье себе и ребятам, наварить, напечь им чего-нибудь побольше — перед выездом с тракторными бригадами в поле на посевную.

Холодов не выехал в «Рассвет» ни на другой день, ни на третий. Ему мешали разные, как он говорил, «оперативные дела»: он выполнял какие-то срочные поручения райкома, собирал сведения, составлял ведомости, передавал их по телефону и лично отвозил в Троицк, задерживаясь там всякий раз до ночи.

Посевная началась недружно. Почва плохо подсыхала из-за ночных заморозков. Местами, где на южном склоне можно было уже кое-как пахать и сеять, тут же, через перевал, на северном склоне плуги по самую раму утопали в грязи и тракторы буксовали в борозде. Но все же гектаров по пять — семь кое-где в колхозах удавалось посеять за день.

Холодов посоветовал Долгушину не давать пока сводок в район о таком выборочном севе.

— Почему? — удивился Долгушин.

— Потому, что с первой же сводки нам зачтут начало сева. И если мы потом даже закончим сев раньше других МТС, все равно будет считаться, что мы сеяли не семь-восемь рабочих дней, а двенадцать — пятнадцать.

— Черт возьми! — сказал Долгушин. — Мы с вами, Григорий Петрович, вместе начали работать в сельском хозяйстве. И моложе вы меня лет на пятнадцать. Но откуда у вас такой житейский практический опыт? Я бы ни за что не догадался!

— Передадим ли мы в район сводку или не передадим, все равно в область она оттуда не пойдет до начала массового сева.

— Да?.. В область не пойдет?

— Но внутри района будут считать, что мы начали сев такого-то числа.

Долгушин подумал.

— Значит, можем очутиться на последнем месте в районе по севу?.. Но как же так: посеяно уже почти двести гектаров — и молчать?.. Ладно, дело товарища Медведева передавать или не передавать сводку в область, а мы в район передадим. Не будем копить гектары про запас. В конце концов, Григорий Петрович, первенство на севе еще ничего не решает. Дело в урожае. Из сельскохозяйственных пословиц мне очень нравится одна: цыплят по осени считают.

В колхоз «Рассвет» поехал на второй день массового сева сам Долгушин.

Он был еще мало знаком с работой колхозных животноводов и поэтому решил в первую очередь побывать на фермах. Молочная ферма «Рассвет», свинарники и птичник были по пути, на этой стороне реки Сейма, дорога на наром и в село пролегала как раз мимо животноводческого поселка. Долгушин выехал из дому, чуть забрезжило на востоке. Он хотел поприсутствовать при утреннем доении коров — нигде, никогда не видел он еще, как это делается.

Делалось это в «Рассвете» самым обычным путем — руками. Ни доильных аппаратов, ни автопоилок, ни подвесных дорог на ферме не было. Тем не менее присутствие директора МТС, которого доярки видели уже однажды у себя в колхозе на собрании, странным образом сразу же сказалось на количестве надоенного молока.

Первым заметил смятение среди доярок шофер Володя, ходивший с директором по коровнику в качестве консультанта.

— Да где же он, наш Голубчик? — закричала одна доярка. — Девки, Харитон еще не пришел? Это он у Дашки Караваихи зорюет. Пригрела его под мышкой. Куда молоко сливать? Посуды нет.

Другая доярка, тоже обеспокоенная, вышла из коровника, вытирая руки полой синего халата, надетого поверх стеганки, взобралась на кучу навоза и закричала в сторону села:

— Эге-ей!.. Харито-он Иваны-ыч! Эге-ей!.. Что-сь маячит возле парома, кажись, он идет, — сообщила она, вернувшись в коровник. — Чертов пропойца! Когда он уже нажрется той водки, чтоб она ему в брюхе загорелась!

— Что ты, Пашка, сдурела? Чего желаешь человеку! — укоризненно покачала головой одна доярка, самая старая из всех и, должно быть, сдержанная на язык.

— А докуда ж нам мучиться с таким заведующим? Бог не берет его от нас, пусть сатана заберет! Сколько ни говори ему, ни доказуй: того надо, другого надо, — ничего не делает! С утра помнит, к обеду уже забыл. Похмелился, чертики заиграли в голове, уже какая-сь сорока пригласила его ночевать, чуб накручивает, сапоги начищает — до коров ли ему?..

— Чего, девушки, бросили доить? Посуды не хватает? — подмигнув Долгушину, спросил Володя.

— Да надо бы еще бидона три…

— А вчера куда сливали? Хватало посуды?

— Обходились…

— Чем же вы таким питательным накормили коров, что сегодня молока прибавилось?

— Чем питательным? А вон посмотри, что в яслях. Тем и накормили. Соломой пшеничной.

— И больше ничего не давали?

— Силосу еще давали немного. Сена давали. Вон, видишь, какое. С осени еще попрело на лугу, в воде. Его и не едят коровы.

— С чего ж прибыло молока?..

Доярки угрюмо молчали.

— Может, ваши коровы начальства испугались? Так с испугу или от какой другой помехи корова дает меньше молока.

Володя обернулся к директору.

— Соображаете, Христофор Данилыч? Вчера им хватало посуды, а сегодня, при вас, не хватило. Значит, или недодаивали, или прямо на землю…

Доярка, которую звали Пашей, обвела сердитым взглядом подруг.

— Чего ж молчите, девчата? Так и говорите, правду говорите: недодаивали. И на землю шло молоко. Верно, так и было. Так разве ж мы виноваты?..

— А куда его девать, раз посуды не хватает? — зашумели доярки. — В подол, что ли?

— В сапоги бы сливали, так нам сюда и сапог не дают. Вот в чем бродим по грязи! — выставила одна доярка ногу в стоптанном дырявом валенке, из носка которого торчали тряпки и солома.

— Привезли в сельпо резиновые сапоги, так их враз расхватали мужики, которые охотники да рыболовы, а нам опять нету!

— Сколько было в колхозе этих бидонов в прошлом году! Чи побили их, чи поворовали?

— Самому председателю уже заявляли насчет посуды, и тот мер не принимает!

— А тут еще возчик у нас такой, с принципом: что заберет за один раз на телегу, то везет, а другой раз ехать не хочет.

— Как зовут вашего заведующего? — спросил Долгушин.

— Бесфамильный.

— Как?

— Фамилия у него такая — Бесфамильный. А по-уличному зовем его «Голубчиком». Поговорка у него за каждым словом: «Вы, мои голубчики»… Да вот он идет сам.

К коровнику приближался медленной развалистой походкой, подкручивая пышный рыжий ус, высокий мужчина лет сорока пяти, в галифе, черной сатиновой стеганке и шапке-капелюхе с опущенными, неподвязанными наушниками. Хромовые сапоги его были начищены действительно до зеркального блеска, и весь его вид — сытая, плотная фигура, лоснящееся, румяное лицо — говорил о том, что человек хорошо выспался, успел уже, вероятно, позавтракать и вообще доволен жизнью.

«Колхозный альфонс Харитон Голубчик», — отметил про себя Долгушин.

Остановившись метрах в десяти от коровника, Бесфамильный окинул хозяйским оком двор и закричал зычным голосом:

— Эй, девки, голубчики, что ж вы делаете? Сколько разов приказывал вам! Манька! Куда ж ты объедья бросаешь, тудыть твою!.. — и осекся, увидев за углом коровника знакомый «газик» директора Надеждинской МТС.

Бросив быстрый взгляд в темный со двора проем двери коровника и заметив там среди столпившихся доярок две мужские фигуры, Бесфамильный подтянулся, вынул руки из карманов и подошел к Долгушину почти строевым шагом.

— Здравствуйте, товарищ директор! — пахнул он в лицо Долгушину густым винным перегаром. — Приехали нас навестить? Ночевали в колхозе или прямо из дому? Раненько, раненько вы встаете!

— Кто рано встает, тому бог дает, — тряхнул Долгушин своим запасом деревенских пословиц.

— Приехали к нам, товарищ директор, на нашу работу полюбоваться, а у нас опять незадача — посуды не хватает. Дойку бросили, — сказала старуха доярка. — Куда ж молоко сливать?

Недодоенные коровы беспокойно метались в стойлах, мычали. Доярки зло, исподлобья поглядывали на заведующего.

— Это что за новости — посуды не хватает? — удивился Бесфамильный. — А вчера хватало?