Прыжок над бездной (сборник) - Сергей Снегов

Рой засмеялся, снова зашагал по комнате. Вот откуда ваши непостижимые озарения, Эрвин Кузьменко! Это, конечно, много сложней обыденной телепатии, тут Стоковский, пожалуй, прав — если говорить о смысле загадочного явления. И куда примитивней, если посмотреть на средства, какими оно достигалось. Вы раскрыты, Эрвин Кузьменко! Найдете ли оправдания? Погибший Карл Ванин — барьер, которого не преодолеть никакими хитрыми, никакими лживыми оправданиями!

Рой послал вызов Стоковскому.

— Друг Клавдий, — сказал он возникшему на экране главному инженеру, — я хочу еще раз посетить лабораторию Карла Ванина. Может быть, вы с Анадыриным и Хондой тоже туда прибудете?

Трое руководителей завода встретили Роя у лаборатории. Рой прошел к холодильнику и вынул бритву.

— Вот вам разгадка многих ваших тайн, — сказал он. — Этим аппаратом можно, конечно, и побриться. Эрвин не раз демонстрировал и такую его функцию. Но функцию камуфлирующую, а не основную. Перед вами приемник и дешифратор ваших мыслей. С его помощью Эрвин узнавал, над чем вы размышляете, и пользовался своим воровским знанием, чтобы удивить вас и поиздеваться над вами. Больше он этого делать не будет. Дайте отвертку.

Рой развинтил крышку бритвы. На стол посыпались освобожденные детали. Одну из них Рой сунул в карман, беспорядочную кучку других положил обратно в холодильник.

— Вы нам, конечно, расскажете, как дошли до истинной роли этого замороженного приборчика, — сказал Хонда. — Признаться, всех удивляло, почему Эрвин держит его в холодильнике, место для бритвы неподходящее. Но даже подумать о том, что вы открыли!..

— По-вашему, все загадки разъяснены с находкой дешифратора чужих мыслей? — спросил Стоковский, проницательно глядя на Роя.

— Нет, конечно! Тысячи непонятностей остаются. Ну, хотя бы зачем держать дешифратор в холодильнике, а не в ящике стола, не носить в кармане, это ведь удобней? Каким образом Кузьменко узнает расшифрованные мысли — вероятно, существует специальный приемник, с которым Эрвин не расстается даже в больнице? И зачем вообще сконструирован дешифратор? Но все эти второстепенные загадки бледнеют перед основной, отнюдь еще не просветленной!

— Что вы подразумеваете, Рой?

— Почему Эрвин всех ненавидит? — с волнением сказал Рой. — Я испытал это на себе. Он возненавидел меня с первого взгляда, даже до того, как кинул на меня первый взгляд. Что вызвало такое отношение к людям? Вот, по-моему, главная тайна — но я раскрою и этот секрет, обещаю вам.

Глава 5

Врач сказал, что сегодня больному лучше, ограничения на продолжительность посещения снимаются, если, разумеется, Рой не станет этим злоупотреблять. Рой заверил, что злоупотреблений не будет, и вошел в палату. Эрвин скосил хмурые глаза и не ответил на приветствие. Рой спокойно положил на столик вынутую из бритвы деталь и уселся у кровати. Эрвин усмехнулся. Улыбка признавала вину и поражение. В ней было больше горечи, чем злости. Он как бы оправдывался улыбкой, а не издевался ею, как прежде. И холодное возмущение, не отпускавшее Роя со вчерашнего дня, стало смягчаться. Рой был чувствителен к улыбкам, он не раз говорил брату: «Генрих, улыбка — визитная карточка души, у плохого человека не будет хорошей улыбки, у таких только гримасы: усмешки и ухмылки». Вчера на лице Эрвина была такая гримаса — злобная усмешка, язвительная ухмылка.

— Дознались, — сказал он тихо.

— Догадался, — поправил Рой. — И это было не так трудно, как, возможно, вам представлялось. Идея, в сущности, примитивная, ее обсуждали когда-то в научных кругах. Но исполнение — мастерское, не отрицаю. Еще никто не создавал такого хитрого аппарата-шпиона. Говорят, ваш шеф был великим экспериментатором. Его золотые руки не участвовали в изготовлении приборчика?

— Карл своими золотыми руками проломил бы мне голову, если бы узнал, чем я занимаюсь, когда остаюсь один. И для него это было бы лучше. Да и для вас тоже: он остался бы жив, а вы получили свои твердые конденсаторы энергии.

— Его гибель и этот ваш механический телепат связаны какой-то общей связью?

— Я убил Карла, — спокойно сказал Эрвин. — И намеревался убить себя, помешали ворвавшиеся в лабораторию. Прибор, который вы назвали механическим телепатом, имел к происшествию непосредственное отношение. — Он приподнялся и внимательно посмотрел на Роя. — Вы растерянны, Рой Васильев, физик и сыщик? Вы ведь явились сюда принуждать меня к тяжким признаниям. Я признаюсь без принуждения в убийстве своего руководителя. Почему же вы молчите? Продолжайте задавать уличающие вопросы. Начнем классическую борьбу преступника и стража законности. Ведите свое очередное удачное дознание. Уверяю вас, Рой, вас ждет успех.

Все было, казалось бы, как Рой заранее представлял себе: он припрет Эрвина к стене неотвергаемыми фактами, обезоружит неопровергаемой логикой, Эрвину некуда будет деться, он признается — никаких непредвиденностей. Была одна непредвиденность — отчаяние, зазвучавшее в таком спокойном внешне голосе человека, лежавшего на постели. Отчаяния Рой не ждал, не таков был его вчерашний собеседник, чтобы подозревать у него что-либо похожее. С тем, вчерашним, надо было бороться, отражать его враждебность, его ненависть. Этого, сегодняшнего, хотелось пожалеть. Рою нужно было время, чтобы хоть немного привыкнуть к новому обличью Эрвина Кузьменко.

— Жду ваших вопросов, следователь, — с горечью повторил Эрвин. — Может быть, помочь? Вероятно, вы захотите узнать, зачем мне вообще понадобилось изобретать этот дьявольский приборчик?

— Да, мне хотелось бы это знать, — сказал Рой. Эрвин прикрыл глаза, помолчал — выстраивая мысли — потом заговорил. Рой слушал, изредка врывался репликами в речь, снова молчал, снова слушал. Эрвин сказал, что идет дознание, он будет отвечать на уличающие вопросы — классическая борьба преступника со стражем законности. Не было такой борьбы, да и дознания не было, была исповедь — Эрвин раскрывал душу. И Рой молчаливо удивлялся, сочувствовал, сострадал, негодовал, возмущался: сколько же лишних мук вносил в свою душу Эрвин, скольким ненужным страданиям подвергал себя!

Он начал с того, что еще в университете у него открылся странный талант: он легко усваивал чужие идеи и быстро совершенствовал их. Эту особенность впервые обнаружил в Эрвине профессор химии. Профессор на курсовом экзамене рассердился: «Коллега, вы перевираете все, что прочитали в учебнике!» Эрвин обиделся: «Ничего не перевираю, проверьте сами!» Профессор взял учебник, стал проверять, тогда и выяснилось, что Эрвин передает прочитанные факты и методы со своими поправками и что поправки улучшают, а не путают то, о чем он читал. Раздражение профессора сменилось восторгом: «Коллега, вы гений усовершенствований!» И он предложил Кузьменко поработать вместе над улучшением некоторых химических процессов, у профессора есть парочка замечательных идей, только никак до реализации не доходит. Эрвин без труда нашел путь их реализации, идеи профессора, точно, были из незаурядных, профессор ликовал: «Коллега, теперь меня выберут в академики, вам обеспечена ученая степень по ядерно-лучевой химии, чего еще желать, не правда ли?» Все совершилось по профессорскому хотению: он стал академиком, Эрвину присвоили ученую степень. Профессор мечтал о дальнейшей плодотворной работе со своим бывшим студентом, Эрвин постарался поскорей распроститься с ним: тот хотел из любой своей работы извлечь пользу для себя, не только для науки, его честолюбие стало непереносимо. Эрвину предложили перебраться на Меркурий, он согласился. Он вырвался из лаборатории профессора, как из духоты на чистый воздух. Теперь он поработает для науки, не для своекорыстной выгоды — так ему тогда воображалось.