Дворцовые тайны - Евгений Анисимов

Под командой отважного адмирала Федора Ушакова — «русского Нельсона» — этот флот одержал вскоре блистательные победы. И все это благодаря организаторскому гению Потемкина, который умел руководить сотнями тысяч людей, умел воодушевить, заставить, поощрить их… до тех пор пока не впадал в хандру и не заваливался в одном халате на любимый диван, где лежал порой месяцами.

Екатерина была необыкновенно довольна успехами Потемкина на Юге. Она писала ему по возвращении из своей поездки: «Ты оправдал мое о тебе мнение, и я дала и даю тебе аттестат, что ты господин преизрядный… В какое бы время ты ни приехал, увижу тебя с равным удовольствием». Она действительно ждала Потемкина в Петербурге. Нужно было переговорить с ним о множестве государственных дел. А такие разговоры не были простыми, не всегда они могли найти общий язык. Камердинер Потемкина вспоминал: «У князя с государыней нередко бывали раз молвки. Мне случалось видеть, как князь кричал в гневе на горько плакавшую императрицу, вскакивал с места и скорыми, порывистыми шагами направлялся к двери, с сердцем отворял ее и так ею хлопал, что даже стекла дребезжали и тряслась мебель».

В 1791 году светлейший приехал в столицу и устроил государыне грандиозный праздник в своем новом дворце — Таврическом. Дворец построил архитектор Иван Старов — один из блестящих мастеров классицизма. Денег ему велено было не жалеть. Каких только редкостей не было в новом дворце: роскошная мебель, золотой слон-часы, который шевелил хоботом и ушами. За вестибюлем находился огромный восьмиугольный Купольный зал (этот купол виден и сейчас). Грандиозным, как античные храмы, был Екатерининский зал. За белыми стволами колонн пели птицы и мелькала листва зимнего сада. «При первом взгляде через колонны на зимний сад, — писал Державин, — представляется, что это живопись, иллюзия, но в действительности раскрывается настоящий сад с деревьями, холмами, долинами, травой.» А за огромными окнами виднелся уже настоящий Таврический сад. К тому же система искусно расставленных вокруг зеркал расширяла пространство. Под звуки полонеза «Гром победы, раздавайся!» появилась Екатерина. Ее встречал в малиновом фраке, усыпанный бриллиантами Потемкин…

Это был последний визит светлейшего в Петербург. Потом он вернулся в любимую Новороссию. По дороге его мучили скверные предчувствия. На Украине он присутствовал на панихиде по умершему накануне принцу Вюртембергскому. После отпевания Потемкин вышел из церкви, приказал подать карету и тут же с ужасом отпрянул — по ошибке к паперти подали гробовые дроги. Это был плохой знак, а Потемкин был страшно мнителен. Вскоре он заболел и 5 октября 1791 года умер прямо на степной дороге. Последнее, что он увидел в жизни, — это яркие звезды юга, земли, на которую при нем и благодаря ему Российская империя встала твердой ногой.

С глубоким чувством написал Гаврила Державин свой «Водопад» — эпитафию Потемкину:

Се ты, отважнейший из смертных!Парящий замыслами ум!Не шел ты средь путей известных,Но проложил их сам — и шумОставил по себе в потомки,Се ты, о чудный вождь Потемкин!Увы! — и громы онемели,Ревущие тебя вокруг,Полки твои осиротели,Наполнили рыданьем слух,И все, что близ тебя блистало,Уныло и печально стало.Потух лавровый твой венок,Гранена булава упала,Меч в полножны войти чуть мог,Екатерина возрыдала!Полсвета потряслось за нейНезапной смертию твоей!

Действительно, постаревшая Екатерина была в отчаяньи — обрушилась главная опора ее царствования. Но потом тоска прошла. Старость почти равнодушна к смерти, да и новый фаворит Платон Зубов был забавен. Тело светлейшего даже не повезли в Петербург, а похоронили в Херсоне. Могила его давно потеряна — нашествие невежд бывает подчас страшнее нашествия врагов. Но мы твердо знаем, что прах его навсегда слился с землей, водой и небом бесконечно любимых им Новороссии и Тавриды…

Петр, сын Петра: Румянцев

19 августа 1757 года рано утром русские войска впервые столкнулись на поле боя с прусской армией. Это произошло в начале Семилетней войны, в Восточной Пруссии, у деревни Гросс-Егерсдорф. Начало этой битвы было ошеломляюще неудачным для русской армии. Как только ее первые полки вышли на опушку леса, густой белый туман вдруг рассеялся — и русские солдаты увидели обширное поле и на нем уже построившуюся армию пруссаков. Загрохотали барабаны, и прусская кавалерия пошла в стремительную атаку. Повезло тем, кто не оказался на пути прославленных прусских черных гусар. Страшное дело! Сомкнутая масса тысяч всадников, лошадь к лошади, стремя к стремени, плечо к плечу, резко взяв с места, разгонялась все быстрее и быстрее. Издали они казались сплошной движущейся стеной. Земля содрогалась под топотом десятков тысяч копыт, солнце меркло от поднятой ими пыли, рев и гиканье всадников заглушали грохот пушек, и вскоре этот черный вал обрушивался на противника!

Поражение русской армии казалось неизбежным, первые поспешно построенные у кромки поля полки ее были сразу же смяты. Но тут, как сообщает современник, с четырьмя полками резерва к опушке «продрался через лес» молодой генерал-майор Петр Румянцев. Он так стремительно и дерзко ударил во фланг пруссакам, что те дрогнули и побежали. В первый раз сверкнуло золотом славы имя Петра Александровича Румянцева. Раньше оно сверкало иначе, и не золотом…

Дело в том, что о Румянцеве шла дурная молва. Все считали его бездельником и шалопаем, как тогда говорили, шалуном… Когда Румянцева отправили в Берлин учиться, то он отличился там таким «мотовством, леностью и забиячеством», что пришлось его срочно возвращать в Россию и пристраивать в 1740 году в Кадетский шляхетский корпус. Да и там он проучился только четыре месяца и был с треском изгнан как бездельник и повеса. Этим и ограничилось образование будущего фельдмаршала. Тем не менее карьера его стремительно развивалась. Императрица Елизавета Петровна сделала девятнадцатилетнего юношу командиром полка, полковником прямо из подпоручиков. Но и тогда Румянцев не угомонился. Он продолжал потрясать общество своими постыдными проделками. Даже степенный официальный биограф Румянцева вынужден признать: «Он удальством превосходил товарищей, пламенно любил прекрасный пол и был любим женщинами, не знал препятствий и часто, окруженный солдатами, в виду их торжествовал над непреклонными [дамами]; обучал батальон в костюме нашего прародителя (то есть голым. — Е. А.) перед домом одного ревнивого мужа…» Такие дерзости возмутили государыню, и она отослала развратника в домашнюю ссылку… Ненадолго!

Причина безнаказанности, как и служебных успехов Румянцева, крылась в том, что он приходился императрице… братом! Известно, что Румянцев родился в 1725 году, накануне смерти Петра I. Мать его, девятнадцатилетняя красавица Мария Андреевна, урожденная Матвеева, была любовницей великого царя. В 1724 году неожиданно Мария была выдана замуж за царского денщика Александра Румянцева, который получил от государя к свадьбе чин бригадира. Впрочем, жену свою муж, занятый служебными поездками, видел редко. Она же любила повеселиться и была расточительна. Графиня на сорок лет пережила супруга, была одной из знатных дам двора Екатерины II «и в глубокой старости с беззастенчивой откровенностью рассказывала интимные подробности грехов своей юности».

Вот и весь секрет безнаказанности шалуна-полковника при Елизавете… Впрочем, не все ему сходило с рук. Его биограф рассказывает, что как-то раз А. И. Румянцев, узнав об очередной провинности сына, велел принести пук розог, чтобы высечь юношу. «"Я полковник", — сказал ему сын. "Знаю, — отвечал отец, — и уважаю мундир твой, но ему ничего не сделается, я буду наказывать не полковника". Граф Петр Александрович повиновался, не дозволив, однако, конюхам прикасаться до него. Потом, как сам рассказывал, когда его порядочно припороли, закричал: "Держите! Держите! Утекаю!"» Сохранилось немало и других легенд о «шалостях» будущего российского героя.

И вот, на поле Гросс-Егерсдорфа тридцатидвухлетний генерал, поротый когда-то «за шалости», проявил себя как герой. Так сказать, свое отгулял и взялся за ум. До этого в страшном сражении при Кунерсдорфе в 1759 году он командовал русской кавалерией и разбил могучую армию прусского короля Фридриха II. В 1761 году его, молодого, честолюбивого и горячего, бросили командовать осадой прусской приморской крепости Кольберг, которую не могли взять многие русские полководцы. Три года осады не принесли никакого успеха. Осада Кольберга — малоизвестная и печальная страница русской военной истории. Скольких солдат погубили здесь наши горе-полководцы, сколько своих кораблей потопили наши горе-адмиралы, сколько наворовали наши интенданты-молодцы — ни в сказке сказать, ни пером описать! Досидев до зимы, прусский гарнизон мог быть уверен, что русские скоро уйдут на зимние квартиры. Так делали испокон веков — не в окопах же зимовать!