Мёртвые звезды - Виктор Точинов

Вообще-то целиком и полностью в режиме «А» импульсник мышцы не парализует, иначе бы не стал он так популярен среди государственных служб и несознательных частных граждан, специализирующихся на захвате людей. Сердце и легкие у меня функционировали исправно, и вполне работоспособными остались веки – мог, при желании, смотреть на труп Литвинаса, а мог и не смотреть. Хоть какая-то степень свободы…

Губы и кончик языка тоже оставались относительно свободными – откликались на команды мозга, но вяло и неохотно. И тем не менее я упрямо шевелил губами, словно собирался вставить свою реплику в разговор Пастушенко и замшевого.

Разговор, надо сказать, того стоил, ибо напрямую касался моей персоны.

– Пристрели его, – и в багажник, – скомандовал Пастушенко.

– Чего ради тачку марать?! – возмутился замшевый.

Эх, так бы вот встал и с благодарностью пожал ему руку! Правильно, ну зачем пачкать багажник? Куда проще погрузить пленника туда живым, связанным. И машина останется чистой, и у меня кое-какие шансы появятся.

– Предъявим Стережному, – объяснил Паша. – Он сказал, что без доказательств не поверит. Один раз, дескать, уже отрапортовали, – а клиент жив-здоров.

– Ну и что? Зачем столько мяса тащить? Хватит и головы. В пакет положу, не натечет.

– Не надо, все-таки… – неуверенно начал Пастушенко и не договорил.

Что, Паша, ностальгия замучила? Вспомнил былые курсантские годы? Ты меня растрогал… Что же, если появится возможность убить из вас кого-то одного, это будешь не ты. Ну а если двоих… уж извини, но жизнь – суровая штука.

– Ничего, ничего, – гнул свое замшевый. – Я ему за Гриньку живому башку отчекрыжу! Тот хоть и баклан был, но сработались за два года, пока еще нового натаскаю…

– Как знаешь, – сдался Пастушенко.

– Слышишь, сука? – обратился замшевый ко мне.

И небрежно, ногой, повернул моё неподвижное тело. Теперь я лежал не на боку, на спине.

Замшевый нагнулся, всматриваясь мне в лицо. И подробно изложил дальнейшую программу нашего общения:

– Сейчас найду пилу какую-нибудь у клистирной трубки – и голову отпилю. Тебе. Медленно. Понял?

Губы мои беззвучно шевелились, и замшевый садист расхохотался, уверенный, что я пытаюсь возразить против его намерений. Он еще хохотал, когда изо рта у меня показалась крохотная, три сантиметра длиной, пластиковая трубочка. Обрезок самой обычной соломинки для коктейля.

Я резко выдохнул – через трубочку. Хохот мгновенно смолк. По телу замшевого пробежала судорога, он начал клониться ко мне, всё ниже и ниже. Зарядом для моей соломинки служил крохотный прозрачный шарик – точно такой же, как в зажигалке, использованной на заросшем борщевиком поле.

Именно за этот коронный трюк, за это ноу-хау меня и прозвали Гюрзой – хотя, вроде бы, плеваться ядом имеют обыкновение не гюрзы, а кобры. Но придумавшие прозвище ребята из ДОН были не сильны в ботанике.

– Ты что? – встревоженно спросил Пастушенко, ничего не увидевший и не понявший.

Обхватил замшевого за плечи, распрямил. Сейчас сообразит, в чем дело, и пристрелит меня… И отчего я не имею привычку носить над десной сразу два обрезка соломинки?

Что-то серебристо сверкнуло в воздухе, и Пастушенко издал негромкий странный звук: «э-э-у-у-у…» Рука его потянулась к лицу и не смогла дотянуться, скрюченные пальцы хватались за воздух в нескольких сантиметрах от щеки…

А из глазницы у Паши торчал металлический предмет. Насколько я понимаю, рукоять самого обычного медицинского скальпеля.

Там же, чуть позже

Я был слеп, словно крот. И надо мне носить очки с громадными, как у Пулковского телескопа, линзами.

Как же я мог посчитать ее некрасивой?! Она была прекрасна. Прекрасна, как богиня мести, – обнаженная, с растрепанной прической «взрыв на прядильно-ниточной фабрике». В правой руке спасительница сжимала некий медицинский инструмент – то ли хирургическое долото, то ли распатор. В левой – еще несколько инструментов, изначально предназначенных спасать, но не отнимать жизни.

Богиня. Богиня Диана со своими дротиками. Или дротики были у кого-то другого? Неважно. Она была прекрасна, и я вполне мог исправить первоначальное упущение и влюбиться, – но мешало одно обстоятельство: богиня пристально меня разглядывала. В божественном ее взоре явственно читалось сомнение: не стоит ли присоединить к трупам, живописно раскиданным в холле, и мое бездыханное тело?

Никаких возможностей воспрепятствовать такому повороту событий у меня не было. Мышцы постепенно возвращались в рабочую форму, но слишком медленно. А как спасительница умеет метать острые медицинские предметы, мог бы засвидетельствовать Пастушенко, – на Страшном суде или спиритическом сеансе, разумеется.

– Кто такой? – спросила богиня.

Излагать какую-либо из многочисленных легенд не имело смысла. Я вспомнил про шрамчик, обнаруженный покойным Литвинасом на бедре богини, и ответил чистую правду:

– Майор Владислав Дашкевич, УСБ ФСР. Последний год – майор запаса.

Богиня наморщила лоб, словно припоминая что-то, и неуверенно спросила:

– Гюрза?

– Гюрза, – подтвердил я.

Вот она, слава…

А затем девушка сделала странную вещь: попыталась прикрыть руками свои божественные прелести. Странную, ибо до сих пор нагота не смущала ее ни в малейшей степени. Да и в самом-то деле, зачем стесняться людей, которых успешно превращаешь в покойников?

Она стремительно шагнула к окну, рванула вниз штору. И дальнейший разговор вела, облачившись в некое подобие индийского сари.

– Слышала о тебе от Циклопа, – пояснила девушка.

Циклоп… Чистильщик, работавший с нами в Крайне… Тесен мир.

– А я – Стружка, – представилась богиня совсем не божественным именем.

– Тоже из донских? – уточнил я, пытаясь сесть. Удалось.

Она помотала головой:

– Вторая спецбригада. Услышал – и забудь.

Вот даже как… «Услышал и забудь», – ритуальная присказка, которой завершались между своими все упоминания этого подразделения, вроде как и отсутствующего в разветвленной правоохранительной системе Российской Федерации. По крайней мере, все бойцы СБ-2 нигде в кадрах не значатся. Желтая пресса, правда, упорно муссирует тему их существования, и столь же упорно именует «эскадроном смерти».

Так это они пасли меня на Северном проспекте?! Непонятно… Последовавшие слова Стружки ясности не добавили:

– Ну и зачем же, Гюрза, ты нам засаду на фининспектора изгадил? Сам пристрелить хотел?

К стыду своему, я и понятия не имел, кто такой фининспектор. И вообще был уверен: засада на меня, и ни на кого иного.

Богиня по прозвищу Стружка объяснила в ответ на мое выраженное вслух удивление: фининспектор – вернее, Фининспектор, – псевдоним, полученный гражданином в костюме и галстуке, чьи мозги столь неаппетитно раскинулись сейчас по полу. Прозвали его так неспроста, а за манеру ходить в гости: с порога заявлял, будто он инспектор финансово-контрольной службы, и тут же пускал в ход парализатор. Живых свидетелей обычно не оставалось, но пару раз охранная аппаратура зафиксировала подробности визита.

Еще пара вопросов-ответов, и картина относительно прояснилась: СБ-2 пасла своего финансового деятеля, понятия не имея ни обо мне, ни о Пастушенко. Локализовали местонахождение – ту самую, мной арендованную квартиру на Северном, готовились брать… Но тут майор Гюрза выскочил, как чертик из коробочки, – вернее, как чертик из старой «тойоты». И Фининспектору удалось благополучно ускользнуть.

Понятно… То-то мне и показалось, что засада выставлена не на профессионала. А ребята действовали достаточно грамотно, просто их действия были направлены на того, кто внутри квартиры…

За охотником тоже охотились, а я врагов своего врага не признал за друзей… Случаются и такие накладки.

Несколькими фразами я пояснил, как выглядела ситуация с моей стороны, о многом умолчав, естественно. И спросил, кивнув на замшевого:

– А этот кто?

Судя по их разговору с Пастушенко, именно замшевый был главарем, а Фининспектор – на подтанцовке.

– Не знаю, – ответила Стружка, исследуя карманы мертвеца.

Я увидел извлеченную из недр замшевой куртки отвертку – самую обычную, дешевую, с черной пластмассовой рукоятью. И понял, кто прикончил квартирного махинатора, на досуге увлекающегося рыбалкой.

– Без документов шлялся, – констатировала Стружка, закончив осмотр. – По ориентировкам вроде не проходил такой. Чем ты его приласкал? Твердый уже, как чурка деревянная.

– Курарин.

– А-а-а… Надо бы и мне такую клёвую штучку заиметь. Хотя отпадно со стороны смотрелось: ну прямо как пацан на уроке, – из трубочки, бумагой жеваной…

И эта убившая на моих глазах человека девушка рассмеялась совершенно по-детски, рассмеялась от воспоминания о только что совершенном мною убийстве. Рассмеялась и разом помолодела лет на пять-семь…