Юрий Богатырев. Чужой среди своих - Наталья Боброва

– Кто знает этот текст? Только ты. Давай тебя оденем – пусть охранник будет женщиной!

Я отвечала:

– Перестаньте валять дурака. Я в его костюм никак не могу облачиться, потому что просто утону в нем.

Спектакль пришлось отменить. Скандал вышел серьезный – зрители очень возмущались. У Богатырева могли быть крупные неприятности. Я поняла, что это дело надо срочно замять.

На следующий день я уложила его в больницу. А когда в МХАТе появились журналисты и пристали к директору-распорядителю Леониду Иосифовичу Эрману с вопросом, что происходит в главном театре страны, тот отослал их всех ко мне: «Вы там сами разбирайтесь со своим Богатыревым…»

Я объяснила репортерам, что артист внезапно заболел. Я очень хорошо знаю, когда человек долго и напряженно работает, тонизируя себя какими-то определенными препаратами, а потом принимает что-нибудь в качестве транквилизатора, который снял бы это напряжение, то несовместимость этих препаратов приводит иногда к тому, что сердце отказывает. И состояние становится такое, что человек уже не контролирует свои поступки… Со стороны он выглядит пьяным.

И когда я привезла Юру в больницу № 12 на Волоколамском шоссе, то просто заставила повторить эту версию. Положение было серьезное, и он согласился с моими доводами. Мы так все и объяснили врачам. Его положили на лечение. И хорошо там подлечили. Он наконец-то отлежался.

Кстати, он совсем не умел отдыхать. Он умел только работать.

Юра работал постоянно. Приходишь к нему домой, если он не занят ролью – значит, рисует. Просто праздно, без дела, сидеть он не мог. И не понимал, как можно ехать куда-то отдыхать… Не знаю, может быть, раньше он был другим. Но в тот период, когда мы с ним общались, он вообще не знал, что такое отпуск.

Тогда, в первый раз, в больнице его привели в порядок. Злоупотребление алкоголем вызвало у него серьезные проблемы с давлением – оно стало скачущим. И нервная система у него очень расшаталась. Ведь профессия актера сама по себе уже предполагает большую нервную нагрузку.

В больнице его «зашили». Хватило надолго. Потом он снова начал пить, но уже не было такого трагического срыва – он просто «отмечал» какие-то праздники. Я понимала, что на долгое время закрепощать человека тоже нельзя – ведь «торпеда» сильнейшим образом влияет на нервную систему…

После больницы у него был довольно спокойный период… Несмотря на то что мы вместе уже не работали, продолжали очень часто общаться. И он ко мне приезжал, и я у него бывала, тем более что мы оказались почти соседи: я жила у станции метро «Щербаковская», он – на улице Гиляровского. Он приходил и оставался допоздна. Причем мог сидеть в кресле, разговаривать, а потом просто в нем заснуть…

Однажды, когда так и случилось, моя подруга посоветовала:

– Чего он так сидит? Давай его положим!

И мы с ней вдвоем на руках утянули-таки его в другую комнату, положили на диван. А когда несли, я пошутила:

– «Ох, нелегкая эта работа – из болота тащить бегемота…»

Уложили, закрыли дверь и вернулись на кухню. Разговариваем, пьем кофе, коньяк…

Вдруг открывается дверь и показывается Юра:

– Ты почему меня так обижаешь?

– Ты что имеешь в виду? Как я тебя обидела?

– А ты меня бегемотом назвала!

– Да нет, мой дорогой, это я не тебя назвала. Я просто вспомнила детские стишки.

– Это ты не про меня?

– Нет-нет, не про тебя…

Пошел, успокоенный, улегся снова…

Кстати, он всегда первый поднимался после застолья и шел мыть посуду. Он был единственный человек, кому я это позволяла. Утром я вставала – у меня на кухне все чисто…

Он обожал все, что я пекла, – пироги, хачапури… Очень любил мой борщ… И все время мне предлагал:

– Слушай, давай сделаем так. Я буду стоять внизу, у метро, ну, все-таки «поторгую личиком», поскольку достаточно узнаваемая физиономия. А ты мне из квартиры в корзине будешь спускать стаканчики с борщом и пирожки… А я буду внизу торговать…

Помню, однажды на Пасху он сломал ногу. Сидит дома, никуда не может выйти. И с утра уже начинает мне звонить:

– Приезжай скорей, я уже не могу, с голода здесь помираю.

Я говорю:

– Ну подожди, я еще не все успела приготовить…

Я делала тогда какое-то необыкновенно изысканное югославское блюдо – грудинку на косточках с фасолью…

Снова звонок:

– Ну, ты уже едешь?

И вот я выходила со всеми кастрюлями, мисками, пакетами – везла ему еду. Ловила такси (тогда еще можно было ездить на такси – от меня до него за пятьдесят девять копеек). И он встречал меня, зачастую щелкая зубами от голода.

Иногда у меня просто ком в горле застревал. Как-то приехала – а у него уже ничего из еды не осталось. И он на сковороде хрустящие хлебцы размачивает и потом подогревает, чтобы они были теплые… Это происходило в те моменты, когда я была занята и мне некогда было его кормить.

Юра был очень щедрый человек. Если сам принимал дома гостей, то всегда выставлял всю еду из холодильника, готов был поить и кормить каждого и любого – доброты был необыкновенной. Этим люди зачастую пользовались. Я помню бесконечное количество его друзей-собутыльников, которые слетались на улицу Гиляровского просто на дармовщину выпить, – он никогда ничего не жалел.

Если, например, он получал деньги на телевидении или где-то еще, обязательно у меня дома раздавался звонок:

– Приезжай, будем пить шампанское.

– По какому поводу?

– Я получил гонорар, пятьсот рублей. Триста тебе отдам, а двести себе оставлю.

– А почему так?

– А потому, что в театре я получаю зарплату все время. У меня зарплата – а у тебя ничего нет. Когда заработаешь – сочтемся.

Надо сказать, что я вышла в свободный рынок гораздо раньше, чем все остальные граждане нашего государства. Начиная с 1979 года я жила на гонорарах: зарабатывала журналистикой – делала интервью для журнала «Студенческий меридиан», писала киносценарии короткометражек для киностудии «Ленфильм», работала переводчицей на фирмах. А этот заработок без гарантии – сегодня есть, завтра нет.

Поэтому, конечно, случались моменты, когда у меня ничего не оказывалось в кошельке. И Юра это прекрасно понимал. Он помогал, не дожидаясь просьбы. Не только мне – он всем шел навстречу.

Осенью 1988-го у меня было очень много работы. Это было начало нашей совместной работы с Петером Штайном над проектом «Орестеи». Петер приехал в Москву для заключения договора, а потом предложил мне прилететь к нему в Западный Берлин, чтобы вместе поработать над текстом…