Наследие викинга - Людмила Горбченко

    Вдруг в ее голове с невероятной ясностью возник образ: наш бальный зал, у третьей колонны стоит группа девушек в необычных одеждах. Она как будто обтягивала их тела, как вторая кожа. Диана с золотыми волосами, убранными в удивительную прическу. Она смотрела на картину, которая висела перед ней. Рядом с нею стоял мужчина. В тот же миг я узнал в нем себя. Я стоял рядом с ней в такой же странной одежде, что и окружавшие нас люди. От удивления я вздрогнул и глубоко вдохнул. Диана, изумленно открыв глаза, выдохнула:

   - Мы встретимся! – и медленно опустилась в моих руках.

    Тишина оглушила меня. Я в растерянности смотрел на нее и не мог постичь того, что случилось. Все еще ощущая в себе огненный клубок от ее последнего выдоха, я никак не мог понять, что произошло. Опустив на топчан, я легонько потряс ее за плечи.

    - Диана? – позвал я, – что с тобой? Диана! – но в ответ только молчание. Постепенно я стал осознавать, что означает эта оглушительная тишина: я не слышал ее дыхания, стука ее сердца. Она ушла! Я остался один! Я не успел!

   Что может сравниться с болью потери? Когда осознание неотвратимости произошедшей беды сжимает сердце?  Когда разум отказывается принять случившееся? Боль разбивает грудь на мелкие осколки, вонзая их острые грани в сердце. Нечем дышать, горе сжимает горло стальными клещами. Одиночество, каменной громадой обрушившись на меня, придавило, не давая двинуться с места. 

   Я стоял на коленях, прижав ее к сердцу, и ничего не видел и не слышал вокруг. Моего плеча коснулось что-то, но я не отреагировал на прикосновение. Какое мне дело до живых? Меня потрясли опять, вырывая из забытья. Я отрешенно посмотрел на того, кто меня тряс. Возле меня стояла Орианна. Она что-то говорила, но я ничего не понимал. Орианна осторожно разомкнула мои руки, сжимавшие Диану, и  потянула меня к окну. Я повиновался ей, не имея сил сопротивляться. В моей голове звучал  голос Дианы, он все повторял и повторял одно и то же: мы встретимся, мы встретимся, мы встретимся …

    Задумывался ли кто-нибудь над страшным значением двух слов: все, конец? Все – и дальше ничего нет: ее нет, и самому нет смысла жить. Все – и дальше черта, за которой пустота, голая пустыня, выжженная жаром скорби. Конец – и нет желания жить, дышать, двигаться. Хочется забиться в такой угол, где тебя не найдут и не потревожат. Не хочется думать. Не хочется ничего знать и что-то делать. Только бы оставили тебя в покое. Забыли на веки, что ты есть и что ты еще жив.

   Я забился в самый дальний уголок пещеры Тьёдвальда и не хотел никого видеть. Сколько дней это продолжалось – мне было все равно. Я  уже давно не выходил на охоту, и мои силы убывали. Я впадал в забвение, которое не приносило облегчения. Только неподвижность и усталость наваливались на мое тело и сознание. Я желал как можно быстрее провалиться в черное бездонное  забытье, чтобы не чувствовать этой ужасающей пустоты в сердце, там, где совсем недавно жила Диана. Даже ее имя жгло мое сознание невыносимой мукой утраты, оставляя после себя пепелище. Ее нет, а солнце встает так же, как и вчера. Ее нет, а птицы весело поют. Ее нет, а люди живут и занимаются своими делами как ни в чем не бывало. Хотелось убежать в беспамятство от такой ужасной несправедливости.

    Раньше я мог жить, потому что жила она. Смотрела на небо, которое видел я. Радовалась солнцу, от которого я прятался, но все равно любил. Слышала пение птиц, которые и меня радовали своим щебетом. А теперь ее нет, ее, такой жизнерадостной и красивой. Такой юной, еще не успевшей увидеть жизнь. И все из-за меня! Я ненавидел себя! Ненавидел настолько, что готов был отдать себя на растерзание любому вампиру, который повстречался бы на моем пути.

   Я с трудом повторил промелькнувшую в моем затуманенном сознании мысль. Прокручивал ее снова и снова, пока не осознал смысл затронувшей мой рассудок мысли. Вот! Я нашел то, что мне нужно! Конечно, как я раньше упустил это из виду! Только вампир способен убить меня, разорвать и сжечь мое тело. Понятно, что Орианна не станет этого делать. Тибальду, как человеку, почти не под силу это сделать. Но даже если бы у него была такая возможность, он никогда не пошел бы на такой шаг. Значит, выход один – нужно найти того, кто это сделает!

    Я зашевелился в своем углу, с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошел в направлении просвета в стене. Орианна внимательно следила за мной. Я протиснулся через узкий проем и медленно стал подниматься на верх скалы. Нужно поохотиться, чтобы иметь силы на поиски. Мысль о возможности уйти из этого мира завладела мною полностью.

   Пока я лежал в своем углу, уже наступило лето и земля преобразилась. Зелень леса, запах цветов, щебет птиц – все раздражало меня своим безудержным стремлением к жизни. Мир с жестоким равнодушием  смирился с потерей Дианы, как будто ее никогда в нем и не было.

    Уже несколько дней я рыскал по Онфлеру, в поисках тайного вампирского клана "Кровавая Лилия". Орианна следовала за мной по пятам. Меня раздражало ее присутствие. Она не давала мне возможности отрешиться от этого, ненавистного для меня мира. Следуя за мной тенью и не говоря ни слова, она, тем не менее, все время напоминала мне о существовании Тьери и Эмили, Тибо и моих родных. Я же хотел забыть все и всех: тех, кто соединяет меня с миром живых.

    Я бродил по ночному городу, отыскивая запах, по которому мог бы выйти на след вампира. Но, похоже, в Онфлере вампиров нет или они настолько редко посещают этот город, что их запахи исчезают, не закрепившись на деревянных и каменных стенах домов.

   - Ты обещал отнести брату документы, – через две недели моих бесполезных метаний сказала Орианна, – ты же знаешь, что я не могу этого сделать сама. Скоро корабль могут продать, раз брат не заявляет на него своих прав.

     Париж! В этом огромном городе, несомненно, должны быть какие-нибудь следы вампиров. В записях Лорда, помнится, были какие-то сведения о вампирском клане, следы которого затерялись в Париже. Это не "Кровавая Лилия" но, какая мне разница… 

   -  Хорошо, мы вернемся за документами и сразу же отправимся в Париж, – буркнул я Орианне не глядя. Повернулся и помчался по направлению к Моро Драг.

       Выскочив к стенам монастыря, я застыл от неожиданности. Сам того не замечая, я прибежал к нему по привычке.  Дыхание остановилось от невыносимой тупой боли, сжавшей грудь. Потом, словно повинуясь какой-то чужой воле, медленно побрел к монастырскому кладбищу. За оградой, среди надгробных камней, высился холм, укрытый белыми, как ее душа, шляпками одуванчика. Могильный камень с бесстрастной жестокостью указывал срок ее жизни. Я упал на холм и, обхватив его руками, застонал от невыразимой муки, жгущей сердце. Я пролежал так до утра.