Святой черт - Сергей Труфанов

Цари, Синод, а особенно «старец», были очень удручены, что ревизия моей деятельности, предпринятая исключительно для того, чтобы чрез нее как-нибудь скомпрометировать меня перед обществом, нашла только «квач», к которому, по справедливости, я не имел никакого отношения, потому что этим «квачем», во время Саровского паломничества, мазали лицо шутливому газетному сотруднику в Саратове какие-то озорники без моего ведома, а тем более позволения…

Мои почитатели продолжали молиться и надеяться, что вот-вот цари образумятся и откроют мне дорогу из Флорищевой в Царицын.

Но цари, наставляемые «старцем», все более и более безумели…

«Старец» писал царям из Покровского: «Миленькаи папа и мама! Илиодор их научил бунтовать. Вы не смотрите на его баб. Молитва их бесам. Надо приказать похлеще поучить этих баб. Тогда они забудут бунтовщика. И сами смирятся. Григорий». (Дневники Лохтиной.)

Вскоре после этого письма в Царицыне было совершено величайшее, невероятное злодеяние.

23-го сентября мои почитатели собрались в монастырский храм и пели Владычице мира молебен «Радуйся Заступница усердная рода Христианского!»

В храм явился протоиерей Строков с приставом Василием Броницким, и имея точные инструкции из Петербурга - от Синода и министров, - дал распоряжение полиции выгнать народ из храма.

26 городовых во главе с приставом со страшными ругательствами, в шапках, обнаживши шашки, начали истязать народ: таскали бедных женщин и девушек по храму, вырывали волосы, выбивали зубы, рвали на них платье, били по лицу и даже оскорбляли шашками девическую стыдливость самым невероятным образом…

Через 2 часа богомольцы были изгнаны из храма… Пол храма представлял собою поле битвы. Везде виднелась кровь, валялась порванная одежда и лежали девушки и женщины в обморочном состоянии.

Многих полицейские увели в тюрьму, где несчастные люди томятся и до сего дня!

Получивши об этом злодеянии подробные известия, я написал Коковцеву, Макарову, Саблеру, Даманскому, саратовскому губернатору Стремоухову, его помощнику Боярскому и царицынскому полицеймейстеру Василевскому резкие письма.

В письмах тех я проклинал их всех именем Божием за то, что они, будучи христианами, да еще православными, дерзнули допустить избиение детей Божиих у Престола Праведного Бога и тогда, когда больные сердцем и истерзанные телом люди обращались с молитвами к Владычице мира. А Саблеру, кроме проклятия, прибавил еще: «Ты, как дьяволу, поклонился до земли развратному хлысту - Гришке Распутину… Предатель и богоотступник! Твоими грязными руками не святейшее кормило Невесты Христовой - Церкви Божией держать, а чертям в аду сапоги чистить. Говорю это по долгу священства! Илиодор».

Не знаю, что делали с этими письмами перечисленные господа, но Саблер носил свое проклятие, по рассказу О. В. Лохтиной во Флорищевой пустыни, к царям, и цари, прочитав «письмо мое Владимиру Карловичу, очень рассердились па меня».

А Синоду я, выведенный из терпения неслыханным разбоем в Царицыне, писал:

«Святые отцы! Почему вы не разделываетесь со мною до конца? Если по христианской любви, то прямо скажу вам, что я в вашей любви не нуждаюсь, ибо она слишком похожа на жалость волка к кобыле.

Хорошо вижу, что вы не можете, вы боитесь удовлетворить на мне свою злобу. По этому поводу мне невольно напрашиваются некоторые сравнения.

Так, когда я был шаловливым мальчуганом, у меня был любимый щенок. Однажды я взял у матери на кухне кусочек мяса, дал его откушать щенку, потом положил его, отнес щенка на некоторое расстояние, пустил его, и, когда он бросился к лакомому куску мяса, я наступил ему на хвост; щенок быстро обернулся, перекинулся и зарычал на меня. Думаю, что и вам, святители, что-то наступает на хвост; если бы этого не было, то вы, конечно, давно бы разделались со мною, как щенок с мясом.

Вы сердитесь, негодуете на меня за это некрасивое сравнение.

Знаю. Не сердитесь, не негодуйте. Я допустил это сравнение на следующих, неопровержимых основаниях. Пять лет тому назад я написал известную статью «Моим высоким судьям». В той статье я митрополита Флавиана назвал покорным послушником митр. Антония. Три года тому назад меня сослали в Минск. Будучи проездом в Петербурге, я зашел к митрополиту Флавиану, как к святому человеку, получить благословение… И что же? - Он от злобы говорить не мог! Я тогда подумал: правду про него говорил епископ Антоний Волынский, что он, Флавиан, самый злой и мстительный человек.

Это - один пример злобного ко мне отношения члена Синода.

Вот - другой. Архиепископ Антоний в одном доме говорил обо мне буквально следующее: «Нам бы только Илиодора вырвать из царских рук, а там мы его немедленно расстрижем; после же расстрижения он непременно повесится, и песня его будет спета!»

Третий пример. Митрополит Владимир недавно называл меня моим духовным детям башибузуком только за то, что я не мог под конвоем шести стражников, среди толпы любопытных людей, ходить в храм на молитву.

Ну, скажите, святители, это ли не собачье отношение ко мне с вашей стороны? Подлинно, я - кусок мяса, вы хотите съесть его, но что-то сильное наступает вам на хвост, и вы только рычите.

Вы давно бы со мною разделались, но как неверные приказчики, озлобленные на любимых народом слуг, боятся притеснять их, опасаясь раскрытия перед народом своих собственных грешков, так и вы боитесь чего-то, и только поэтому не разрываете меня.

Как Ирод из-за страха перед народом, почитавшим Иоанна за великого пророка, не решался долго казнить пророка Божия; как первосвященники иудейские долго не могли через народ взять Иисуса Христа, так и вы, архиереи, боитесь погубить меня, ибо знаете любовь верующего народа ко мне. Хотя вы и показываете вид, что вы этой любви не замечаете или не хотите замечать, но все-таки видно, что она вам не дает покоя, она вас режет и сокращает ваши алчные аппетиты на жизнь слуг Божиих.

Почему бы то ни было, но, - повторяю, - вы не можете, не смеете покончить мое дело. Не можете, так я вам помогу.

Когда я обучался в академии на втором курсе, то один из товарищей моих показал мне однажды картинку. На картинке было изображено следующее. На высокой подставке поставлена площадка. На площадке стол с различными яствами и питиями. Вокруг стола с кусками закуски и бокалами вина стояли тучные, пузатые митрополиты в белых клобуках, архиереи и монахи. Над ними была такая надпись: «Мы молимся за вас!» Внизу, под площадкою, было изображено множество рабочих за делом; кто ковал, железо, кто пахал землю, кто рубил дерево, кто строил дом и т. д. Над рабочими было напечатано: «А мы работаем на вас!»