Поколение свиней - Хантер Томпсон

Но по сравнению с тем, что ждет Рейгана, если тот захочет повторить путь Никсона, Губерт ушел легко. Тревожатся даже Эванс и Новак. Недавно на телевидении они успокаивали друг друга — во время интервью с Митчеллом Дэниелсом, «главным политическим советником Белого дома» и, по их словам, «главным архитектором недавней кампании президента Рейгана в поддержку сенаторов-республиканцев».

Юный Дэниеле — человек слабого телосложения, с нездоровым блеском в глазах. Он говорил с осторожным оптимизмом, несмотря на отвратительные результаты своего последнего проекта, который обернулся тяжелым и унизительным поражением для президента, как, впрочем, и для всей Республиканской партии… Дэниеле — мелкий слабак-яппи, который выглядит как существо, которое отвергли еще в роддоме, когда — в суете и неразберихе — его мать получила возможность выбрать между ним и здоровым ребеночком, из которого потом вырос Патрик Бьюкенен.

«Возьму крепенького, — сказала себе эта женщина. — Он будет жить долго и в конце моей жизни окружит меня заботой».

Ну что ж… может, так все и было. Еще мистер Дэниеле заявил, что и партия, и президент находятся в лучшем состоянии, чем кажется людям, несмотря на потрясающее падение ставок из-за Оливера Норта и скандала «Иран-контрас».

«У нас все в порядке, — заявил Дэниеле. — Уверяю вас».

Но не все ему верят. Кажется, Дэниеле не больше «в порядке», чем Бернард Гетц[81].

С ним что-то не так, а теперь он сделал грубую ошибку, и ему от этого не оправиться так же, как Рональду Рейгану.

Как и жертвы калифорнийской «золотой лихорадки», они — обреченные жертвы отвратительной катастрофы, обстоятельства которой никогда не будет выяснены до конца, так же, как обстоятельства Нанкинской резни и аварии на шахте в Спрингхилле[82].

Всех их надо уволить. С самого начала Кендлстик-парк был гнездом наркоманов и идиотов. Всю конструкцию надо разрушить, и на ее месте устроить свалку.

В наше время становится все труднее и труднее сохранять серьезное отношение к новостям. Снежный буран замел мой джип, стоящий на выгоне за домом. Офицер окружной службы охраны животных идет по моим горячим следам. Они выдвинули иск, обвинив меня в «издевательстве над дикими животными».

— Я понимаю, что это звучит глупо, — сказал мне наш новый шериф, когда неделю назад мы встретились на торжественном обеде, — но от меня требуют тщательного расследования… Господи Боже, — бормотал шериф, — что ты там натворил, в конце концов? Ведь я советовал тебе держаться подальше от диких животных. Теперь от меня требуют официальный рапорт! Что я должен сказать этим людям? Что ты настаиваешь на издевательстве над животными? Что мы пытались остановить тебя, но безуспешно? Нет! — Теперь он кричал. — Я не могу сказать им такое!

— Я знаю, — сказал я. — Не беспокойся. Все это чепуха.

— Что? — завопил он. — Чепуха? — Потом, немного успокоившись, он с горечью усмехнулся. — Да нет, — сказал шериф. — В иске все выглядит по-другому. Как и в той сумасшедшей истории, которую ты написал для газеты!

— Тупица! — сказал я. — Это была политическая аллегория. Лиса — это Пэт Бьюкенен, начальник отдела общественных связей Белого дома.

— Что? — сказал шериф. — И гы на самом деле думаешь, что я могу написать такое в рапорте?

— Нет, — ответил я, — скажи офицеру службы охраны животных, пусть сам пишет рапорт.

Мысль была верной. На этом мы и порешили.

В пасти тьмы

Мы ехали по ночной дороге в сторону Игнасио. В двухместной «БМВ 3.0» троим было тесновато. Башни моста Золотые Ворота окутывал легкий туман, а на дорожном покрытии виднелись пятна свежей крови… На этом месте несколько дней назад произошла большая авария.

По мосту было опасно ездить всегда, но в последние годы — особенно. Мост стал своего рода полигоном для испытания примитивных технологий, разработанных специалистами, которые занимаются изобретением правил уличного движения. Линии разметки превратились в лабиринт. К тому же они постоянно меняются. В наши дни ездить по мосту просто страшно. По меньшей мере половина полос движения постоянно заблокирована горящими светофорами или огромными грузовиками с горячим асфальтом. Вокруг грузовиков толпятся люди в широкополых шляпах; у них безумные взгляды, а в руках — кирки и лопаты.

Дорожные рабочие толпятся на мосту круглые сутки, а те несколько полос, которые они оставляют для машин, обычно заставлены большими красными знаками, выглядящими, как тяжелые стальные плевательницы. Эти знаки вызывают ужас у каждого водителя, который не знает, что они сделаны из резины… Никто не хочет ненароком зацепить такую штуковину. Правда, иногда появляется острое желание сбить всю цепочку знаков, штук пятнадцать-восемнадцать, открытой дверцей машины, сделав сумасшедший рывок на предельной скорости.

Но не эти мысли бродили в наших головах, пока наша маленькая машина летела на север к странной цели нашей поездки в Игнасио… В субботнюю ночь полуночное шоссе было свободно. Мы договорились с Ясновидящей на одиннадцать, но нас задержал звонок из Вашингтона, и теперь мы опаздывали.

По телефону мне сообщили, что шеф ЦРУ Уильям Кейси — центральная фигура в разрастающемся, как гриб после дождя, скандале «Иран-контрас» — на самом деле был давно «устранен» своими же сотрудниками, а пожилой джентльмен, который сегодня лежит в пентхаусе клиники Джорджтаунского университета, вовсе не Кейси, а подставное лицо. Этот человек надежно спрятан за стеной телохранителей из ЦРУ.

— Он просто марионетка, — сказал мой информатор. — Его убьют раковыми клетками или каким-нибудь биологическим ядом сразу после того, как в нем отпадет необходимость. Потом они соберут президентскую пресс-конференцию, где скажут, что Кейси жил и умер как настоящий американский герой — который, к сожалению, унес в могилу все секреты продажи оружия Ирану. Все сведения об Оливере Норте и уголовном преступлении президента Рейгана навеки останутся в его теперь ни на что не пригодной голове.

— Это разрушит все расследование, — объяснил мой источник. — Они обвинят во всем Кейси, похоронят этого несчастного старого алкоголика в закрытом гробу, а потом призовут всех к обновлению.

Мой информатор редко ошибается, когда говорит о странных событиях, которые происходят в тайной политике. Но обычно его слова сложно проверить, и случай с Кейси — не исключение.

В конце концов я сдался и решил на несколько дней отложить свой политический обзор. Мой старый приятель Хист — бывший адвокат, у которого отобрали лицензию, — предложил составить ему компанию. Он собирался к экстрасенсу в Игнасио за советом по юридическому вопросу Хиста обвинили в уголовном преступлении: в прибрежной таверне он ткнул какого-то посетителя вилкой в зад. Адвокат разорвал с Хистом все отношения и отказался даже обсуждать причины своего поступка.

Даже общественный защитник не хочет иметь отношение к этой истории, с горечью рассказывал Хист, поэтому он решил передать дело экстрасенсу, которая никогда не оставляла его в беде.

— Она тверже дешевых гвоздей, — сказал Хист, — и получает все свое знание и мудрость от Майкла, который очень хорошо разбирается в политике. Может быть, она поможет разрешить твои сомнения относительно Кейси.

— Кто он, этот Майкл? — спросил я Хиста. — Он имеет какие-то связи с ЦРУ?

Хист растерянно засмеялся, но я видел, что он совершенно обезумел от боли. У него было сломано предплечье, а один глаз ничего не видел — результат происшествия в таверне — и он не мог вести машину. Поэтому за рулем сидел я.

— Ради Бога, помоги мне! — кричал Хист.

— Не волнуйся, — говорил я. — Мы едем, едем…

Далеко за полночь мы добрались до Игнасио, где нас нетерпеливо ждала экстрасенс — симпатичная женщина лет тридцати девяти, одетая в стильное белое платье и босая. В ее доме не было ничего, что говорило бы о занятиях черной магией.

Хист совершенно пал духом. Он не первый раз нарушил закон. В Окленде его знали как дикого пьяницу, который избивал женщин.

— Что скажет Майкл? — прстонал он. — Теперь только он может мне помочь.

Несколько секунд женщина пристально смотрела на Хиста, потом глубоко вздохнула и откинулась на спинку своего кресла из испанской кожи. Ее глаза стали вращаться, пока не закатились до такой степени, что остались видны только белки; губы беззвучно шевелились, как будто она во сне разговаривала с птицами.

Потом она стала постепенно приходить в себя, оглядывая комнату с отсутствующим выражением.

— Майкл говорит, что не может тебе ничем помочь, — сказала она Хисту своим глубоким голосом. — Он говорит, что ты проведешь следующие два года в замкнутом пространстве — скорее всего, в тюрьме Фолсом.