Фараон Эхнатон - Георгий Дмитриевич Гулиа

– Значит, я такой, как все.

– Однако же ты жив. Не загрызла. Ты мужчина, но чуточку не такой. У тебя – душа! И не говори мне больше ни слова. Слышишь? Ни слова! Дай вина… Раздень меня. Можешь порвать одежду. Она как трава. А может, еще дешевле. Я могу ходить нагой. По городу. Если ты прикажешь… Ну, поцелуй…

Соправительница

Маху и Пенту явились к его величеству без промедления. На фараоне была парадная одежда, которая служила ему в особо торжественных случаях. Под бело-красной короной Верхнего и Нижнего Кеми и с золотым уреем на лбу царь казался выше и статней. Как говорили царедворцы, она очень ему шла.

По левую руку от него стояла Кийа – наложница (так называли ее злые языки, правда, втихомолку, шепча на ухо друзьям, весьма доверительно). Взгляд ее больших и чуть раскосых глаз, казалось, застыл в изумлении. Она словно ждала какой-то опасности, но не знала точно, откуда придет эта опасность.

Увидела Кийа царедворцев, и ноздри у нее раздулись то ли от гнева, то ли от внутреннего напряжения, усилившегося оттого, что вошли эти двое – Пенту и Маху.

Нет, ничего хорошего не ждала от них. Если бы это зависело от Пенту и Маху – Кийю давным-давно сгноили бы где-нибудь в Синайской пустыне (там, говорят, целые поселения прокаженных). Пенту и Маху в глубине души своей – за царицу, против Кийи и, – кто знает! – может, и против самого фараона. Никто этого не может знать доподлинно, пока пальма здорова и цветет – все с благоговением взирают на нее, но достаточно… Вот именно: что будет потом, когда пальма рухнет в один из несчастнейших, черных дней?

Фараон скрестил руки на груди. Выражение лица его сосредоточенно, словно никого и не замечает в этой комнате.

Маху и Пенту согнулись в глубоком, почтительнейшем поклоне. На миг закрыли лица ладонями в знак того, что перед ними – истинное божество, излучающее ослепительный, хотя и невидимый свет.

Его величество выдержал паузу. Она получилась дольше обычной. (Это значит, что дело – нешуточное.) Что же он задумал?

«…Неужели Маху ничего не смыслит? Он сопит, точно гиппопотам в болоте. Затея его величества ясна и не требует лишних объяснений: полная отставка царице! Ее место займет вон та, нахохлившаяся, как воробей в непогоду…»

«…Пенту или с ума спятил, или притворяется полоумным. В самые крутые времена Пенту прикидывается немощным или не сведущим в делах человеком. Однажды прикинулся даже глухим. Это очень выгодно, когда человек все может, когда притворство его не вызывает особых подозрений. Сбылось то самое, что шепотом разносилось по дворцовым коридорам. Фараон только подумал, а уж языки разносят его мысли. Такова премудрость жизни. Пробил час, на смену ее величеству идет другая – ее величество Кийа…»

Фараон поглаживает бороду, которая приклеивается к подбородку в торжественных случаях. Приклеивается или подвязывается – это зависит от прихоти его величества.

«…Вот они прибежали на мой зов, словно собаки. И ни одна из них не уступит другой кости, которую брошу им. Брошу, если на то будет моя воля. Догадались ли они о том, что от них требуется, или придется растолковывать им совершенно очевидное, понятное даже слепцу?»

Только Кийа, казалось, ни о чем не думала. Глаза ее были устремлены на двух стариков – толстого и тощего. О боже! – неужели подобные развалины могут приносить пользу такому огромному государству, как Кеми? Зачем его величество держит их возле себя, вместо того чтобы поставить под свое начало молодых – полных сил и решимости, отчаянных в своем упорстве и трудолюбии?..

Фараон спросил:

– Что слышно на Севере, Маху?

Север – это хетты… Это – Митанни. Это – Ретену. Это – Джахи. Север – это непрерывная война – от сотворения Кеми до этих дней, от фараона Нармера до его величества – жизнь, здоровье, сила! Север нынче – это позор для войск Кеми, отступающих, подобно льву, который на брюхе, с рычаньем, лязганьем зубов. Поэтому разговор о Севере – сугубо конфиденциальный…

– Я спрашиваю, Маху, что на Севере?

Его величество грозно приказывает. Его величество может выйти из себя. Через мгновение. И даже не заметишь этого мгновения. Тогда пеняй на себя!

Маху посматривает на Кийю, эдак многозначительно, – дескать, можно ли при ней?..

– Ты слышал, Маху?

– Да, твое величество.

Кийа скашивает взгляд на него – этого тучного человека, из которого – дай срок! – выпустят лишнее. Вот так: перетопят, словно рыбу на жир, и – все!..

Пенту приходит на выручку неуклюжему Маху:

– Твое величество, в арамейской стороне было совершено нападение на наши крепости…

– Как?! – Его величество, кажется, никого не видит. – Как?! На все крепости сразу?

– Нет, на две. Которые близ горы, называемой Муффа.

– Маленькая или большая гора?

– Она тянется с севера на юг. Здесь – два сехена от подножия к подножию. А с востока на запад – половина сехена.

– Гора небольшая, – говорит Кийа.

Фараон согласен: небольшая, можно сказать – горушка. Он кивает ей.

Маху вроде бы приходит в себя. Дар речи возвращается к нему. И он спешит – очень спешит! – сообщить фараону нечто важное.

– Твое величество, я получил сообщение: наши войска в Ретену отступают. Иные полки бежали… в беспорядке.

– Как это – бежали? – Кийа хмурит густые, жесткие брови.

– Назад бежали.

Его величество обращается к ней:

– Когда речь идет о войске, никогда не говорят: бежали вперед. Если даже воины наступают стремглав. Касаясь вражеских спин острием своих копий.

– Да, твое величество, это теперь я усвоила.

И ее пухлые – немного бесстыжие – губы сжимаются в узкую полоску…

«…Эта буйволица еще покажет себя. И мы помянем добрым словом суровую в соответственное время, но справедливую во все годы царицу нашу Нафтиту…»

«…Так ведет себя царица, которая процарствовала, по крайней мере, десять лет…»

«…Молодчина Кийа! С ними только так и надо обращаться. Слуги любят указующий перст хозяина. Слуги обожают царя, снесшего головы многочисленным подданным. Вот так, только так, дорогая Кийа – услада души моей, опора плоти моей, огонь, согревающий стынущую кровь мою!..»

Маху продолжал с воодушевлением, приходящим к царедворцам не сразу, но понемногу. Такое воодушевление исчезает не скоро. Следы его остаются на годы. Царедворец в этом случае быстро наживает на спине горб от многочисленных знаков преданности господину и полного раболепия.

– Твое величество – жизнь, здоровье, сила! – Небольшой наклон головы и в сторону Кийи. – На самом берегу моря – чуть повыше линии, если ее провести от Кодшу