Жила-была Вера. Истории о силе духа, любящих сердцах и билете на счастье - Людмила Лаврова

дают что-то в ответ – бери с благодарностью и радуйся! Радуйся тому, что имеешь, и береги то, что тебе дано. Не пытайся прогнать от себя любовь, озаботившись сиюминутными проблемами. Отмахнись от нее раз, другой, третий, и она уйдет. Не захочет быть там, где ее не хотят. А ведь ничего не может быть важнее того, чтобы видеть любовь вокруг. Ничего, понимаешь? Я вот поняла. И скоро у меня появятся еще два маленьких родных человека. И разве какие-то безделушки стоят этой радости? Можешь не отвечать. Вопрос этот – риторический. Учись расставлять приоритеты. У тебя получится. А теперь попей водички и вставай. Будем ужин готовить. У меня в холодильнике шаром покати, да и вряд ли бы Дима ел что-то. Я видела, в каком он был состоянии. Поэтому миритесь! А я вас кормить буду!

И вечером, после ухода Жанны, Евгения будет долго держать в руках перстень, глядя, как играет свет на гранях камня, а потом спрячет его в шкатулку и пойдет в спальню. Скинув тапочки, она примостится под бок к мужу и с облегчением улыбнется, когда тот вздохнет во сне и обнимет ее, прижимая к себе бережно и нежно. И глядя, как разглаживаются морщины на лбу мужа, Женя поймет и выучит вдруг второй урок из собственной книги жизни. Нет и не может быть таких проблем, которые нельзя было бы решить вдвоем. Но лишь в том случае, когда есть желание искать эти решения вместе, а не в одиночку.

И это будет первым, чему она научит своих дочерей, когда они появятся на свет. И маленькая Жанна будет смотреть во все глаза на большую, слушая очередную сказку, а крошечная Оксана уснет на руках прабабушки, крепко вцепившись в ее палец, где все еще будет виден след от кольца, которое больше никогда и никому не напомнит о плохом.

Противоядие

– Вениамин! Что это?!

Мария осторожно сжала наманикюренными пальчиками шкирку шипящего полосатого комка, принесенного сыном, и приспустила с носа очки в дорогой оправе.

– Это кот, мамочка…

– Вижу, что не собака! Откуда в нашем доме это недоразумение? А ну! Тигр на минималках! Перестань шипеть, пока я не занялась твоим воспитанием!

Мария говорила тихо и даже не очень-то строго, но котенок послушался. Вениамин чуть не рассмеялся, глядя на его реакцию. Кот перестал шипеть и повис безвольной тряпочкой, подобрав под себя лапки и куцый хвостик.

– Вот так! Теперь ты мне куда больше нравишься. – Мария покрутила котенка, разглядывая свалившееся на ее рано поседевшую голову счастье, и вздохнула. – Не сколько кота, сколько блошек. Веник, нужно заняться ребенком! Пока его не съели окончательно!

Вениамин, услышав от мамы свое домашнее имя, понял, что буря прошла стороной, и осторожно перехватил свое сокровище, найденное у подвала соседнего дома.

– Дорогой мой, ты же понимаешь, что этого гамена нужно будет воспитывать?

– Да, мама.

– И, если с твоим воспитанием я еще как-то справляюсь, то на него сил моих уже не хватит. Это ты тоже, надеюсь, понимаешь?

– Да, мама.

– Прекрасно! Бульон на плите. Думаю, от домашней курицы этот заморыш не откажется. Сначала покорми его, а потом уже все остальное. Мальчишки всегда голодные. И не важно, с хвостом они или без.

Мать потянулась было поправить прическу, но тут же отдернула руку и направилась в ванную – смыть с пальцев романтику помоек, по которым, по ее представлениям, обретался кот, а Вениамин прижал к себе полосатый комочек своего счастья и потопал на кухню.

– Веня, руки!

Грозный окрик матери настиг его уже у плиты, и мальчишка невольно улыбнулся.

Она не меняется… Такая же строгая, ироничная, но без тени улыбки… Родная…

Как же он по ней скучал!

Котенок чуть пискнул в руках Веника, когда тот сжал его слишком сильно. Мальчик чуть расслабился и погладил найденыша.

– Прости! Я просто так по маме соскучился!

Кот сказанного, конечно, не понял, но голос снова подал, и Вениамин засуетился. Что это он, право слово?! Ребенок же голоден!

Мама, как всегда, права. И пусть ему пришлось на несколько лет забыть о ее приподнятой брови, которая могла сказать о ситуации все и еще чуть-чуть одним движением, отсекающим мгновенно любые вопросы и лишние подробности, Вениамин точно знал – мама его любит.

Откуда в нем была эта уверенность? Он и сам не знал.

Бабушка твердила, что мать его бросила и решила заняться своей личной жизнью, но Веник ей не верил. Как ни пытались ему запретить любить ту, чьи ладони он помнил, а голос слышал, засыпая, успехом эти усилия не увенчались.

– Ты ей не нужен! – бабушка сердито стучала ложкой о край сковороды, что-то готовя, а Вениамин слышал в этом стуке совсем другой звук.

– Слышишь, сынок? Это колокола. И они говорят…

Колокольный звон, плывущий над старинным русским городком, так и остался для Вениамина синонимом счастья.

Ему – пять. В городе – осень. И новенькие резиновые сапожки, которые мама разрешила надеть на прогулку, топчут золото, усыпавшее дорожки старого парка. Мамина рука, такая теплая, нежная, сжимает его озябшие пальцы. И ему совершенно не хочется вырваться и куда-то бежать. А хочется стоять рядом с мамой, закинув голову к небу, и слушать колокольный звон, в котором и впрямь слышатся слова. Какие-то важные, нужные, особенные… И кажется, что вот-вот, и он поймет, что хотят сказать ему колокола. Но тут появляется бабушка и волшебство рассеивается, а остается только колючее:

– Все? Нагулялась? Довольно! Мальчику пора отдыхать!

Венику хочется закричать, протестуя, но он этого не делает. Ведь теплая ладонь снова ласково сжимает его пальцы, а потом отпускает их. И мама садится на корточки, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Иди, мой хороший! Бабушка уже соскучилась. А я скоро опять приеду! И мы будем слушать колокола с тобой.

Он кивает, и сухие, совсем не такие ласковые, как у мамы, пальцы хватают его за руку и куда-то тянут. Ему хочется крикнуть, чтобы они отпустили его и не мешали, но он этого не делает. И вовсе не потому, что боится бабушку. Есть другая причина. Мама сказала, что придет снова и этого вполне достаточно, чтобы он верил – скоро он снова ее увидит.

Это сейчас Веник понимает, что их встречи с матерью были редки в то время. Бабушка вела дневник и тщательно записывала туда подробности каждой из них. И, помимо этих подробностей, там были записи о ее чувствах и мыслях, и, читая эту старую тетрадь в глупой