Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер

за стеной. Фашисты строили планы на ближайшее будущее. Молодой сразу же после победы мечтал вернуться в Германию, он рассчитывал, что уже к Новому году окажется дома. А майор отвечал, что и он мечтает о доме, но если немцы установили в Европе Новый порядок, то должны быть там, где этот порядок нужно поддерживать и укреплять. В этом он, в частности, видит свой долг…

Наутро Воля пересказал Бабинцу беседу немцев от начала и до конца.

— Они так рассуждают, будто… в общем, можно подумать, знают точно, что победят, — добавил он от себя, не глядя на Бабинца.

— Так и рассуждают, — подтвердил Микола Львович. — Им из-за этого, когда начнутся у них поражения, будет тяжелее.

Он произнес это спокойно, и Воле вспомнился Бабинец у калитки дворика Грачевского, когда до вступления фашистов в город оставались минуты. «Вперед-вперед! — скомандовал ему тогда, издеваясь, Грачевский. — Воюй!» А Бабинец отвечал, как бы обнадеживая: «Я повоюю» — и на мгновение вскинул костыль так, как берут наизготовку винтовку…

— Так, — сказал Микола Львович и поглядел на невеселого Волю сначала сбоку, а потом в упор. — Ослаб ты не слишком? Помочь завтра нужно будет багаж дамочке поднести. До станции не по силам тебе, конечно, поэтому…

— Почему ж? — обиделся Воля.

— …доволоки до конца Риттерштрассе, а там она тебе заплатит, поблагодарит, сама немного понесет, да тут Леонид Витальевич к ней: «Позвольте вам помочь!» И враз у ней чемодан отнимет и потащит и того не покажет, что тяжело… — Бабинец поднял палец. — А ты за ними следом пойдешь на всякий пожарный случай. И я тоже по другой стороне улицы ковылять буду. — Приглядеть надо ж, чтоб не украли…

— Тяжелый, значит, чемодан? — небрежно переспросил Воля.

— Пуда два. А тащить его надо как легонький, будто шелк в нем да крепдешин, платья да юбки!

— На самом-то деле в нем что?

— Другое, — веско ответил Бабинец и, увидя вошедшего Леонида Витальевича, довольно проговорил: — Вовремя! Минута в минуту! Здравствуйте!

— Аккуратность — вежливость королей, — ответил Леонид Витальевич с печальной улыбкой. — Здравствуйте…

— По сведениям из немецких источников, — заметил Микола Львович, кивая на Волю, — Гитлер думает на днях закончить войну. Уж ихние офицеры прикидывают, куда им после победы податься. Москву не слушали?

— Непременно слушал, — ответил Леонид Витальевич, удивляясь почти шутливому тону, в каком Бабинец упомянул о Гитлере и офицерах.

— Что? — спросил Микола Львович.

«Добрые вести вытягивать не пришлось бы», — подумал он.

— В сводке — ничего утешительного. Но в голосе диктора — присутствие духа. И самое дорогое, конечно, что «Говорит Москва…» — Он помолчал. — Сводку я записал. Но распространять ли ее… я не уверен.

— «Не уверен»… — задумчиво повторил Бабинец, как будто это было главное из сказанного учителем. — Да. Так-то. Мы с вами тут толковали — помните, наверно? — о том, чтоб досадить немного немецкой пехоте…

— Как же, как же, — перебил Леонид Витальевич, показывая, что не забыл и готов.

— Потрудиться нужно будет завтра. Я сейчас объясню все. Удача, между прочим, зависит от большой нашей точности, аккуратности — «вежливости королей», так, что ли, вы выразились?.. Если так, будем завтра взаимно вежливы, как в магазинах до войны писали…

На улице было малолюдно, и Бабинцу не стоило большого усилия держать в поле зрения франтоватую молодую женщину и Волю, несшего чемодан чуть впереди ее. Микола Львович следовал за ними не по пятам, а в отдалении, но хорошо видел, что все пока что идет наилучшим образом: Воля вполне сходил за мальчишку, рыщущего по городу в поисках заработка, торопящегося получить свою мзду; молодая женщина походкой, осанкой, безразличной к нищете вокруг франтоватостью напоминала приятельницу фашистского гебитскомиссара, певшую до войны в фойе паркового кинотеатра «Гигант» перед вечерними сеансами. Точно там, где было условлено, женщина отобрала у Воли чемодан, брезгливо сунув ему какую-то мелкую купюру («Натурально!» — восхитился про себя Бабинец, не знавший за этой подпольщицей способностей артистки), и дальше целый квартал несла чемодан сама, пока Леонид Витальевич, явившийся из-за угла, с церемонной настойчивостью не предложил ей свою помощь…

И дальше все шло как по маслу: груз приближался к станции, и человек, не известный ни Воле, ни Леониду Витальевичу, но известный Бабинцу — партизанский разведчик из неблизких отсюда лесов, — ни разу не имел случая вмешаться. Незамеченный ни одним из участников операции, он исчез, едва только чемодан с миной был передан проводнику поезда…

К вечеру, в семидесяти километрах от города, на двухколейном железнодорожном мосту, тщательно охранявшемся немцами, проводник должен был выбросить мину из тамбура на рельсы. Бабинец знал это, а Леонид Витальевич и Волн — нет, но, возвращаясь от станции в город, Микола Львович шепнул Воле, что миной, которую он тащил, будет вечером взорван мост, до зарезу нужный фашистам. И хотя до вечера оставалось еще несколько часов, Воля пришел в такое воодушевление, как будто мост сейчас, при них, взлетел на воздух и, распадаясь на лету, рухнул на землю.

Он толкнул в бок Бабинца и, подмигнув, совсем по-ребячьи показал ему, как важно, на всех парах — пых-пых-пых! — мчит паровоз к мосту и как потом ошалело силится затормозить перед пропастью. Микола Львович, помнивший и о том, что самодельные мины не всегда срабатывают, и о том, что проводник немецкого поезда, к сожалению, не произвел на него впечатления твердого антифашиста, все-таки не нашел в себе сил оборвать преждевременное Волино торжество и веселье. Как мог, он разделил его, и они вместе радовались тому, что могло произойти вечером, как тому, что произошло уже или, по меньшей мере, должно было произойти. И смеялись над фашистами, которых здорово провели. Смех у Воли был лихой, чуть хмельной.

А Леонид Витальевич, идя рядом, глядел на них строго, с каким-то даже, почудилось Миколе Львовичу, сожалением, как будто печальный скрытый смысл виделся ему в их преждевременном торжестве…

— Вы как — верите, что победим? — внезапно и резковато спросил учителя Бабинец.

Леонид Витальевич ответил со всегдашней серьезностью:

— Разумеется, надеюсь. Что же до полной уверенности…

— Зачем же тогда… — начал Микола Львович и тоже не договорил.

— Что именно «зачем»? — осведомился Леонид Витальевич по-учительски, привычно заботясь о том, чтобы собеседник мыслил ясно и стройно.

— …голову под пули подставлять? — докончил Бабинец.

Леонид Витальевич ответил сухо, почти в сторону:

— Есть внутренняя потребность.

6 ноября 1941 года Гнедин вновь оказался в городе, откуда в июле уехал последним поездом. Он побывал у человека, руководившего подпольной организацией, и договорился с ним о постоянной связи партизан с городскими подпольщиками. Затем Евгений