Голос - Арнальд Индридасон

Элинборг сидела в комнате отдыха. Медсестра привела туда мать мальчика, которая безостановочно наматывала свои волосы на указательный палец и что-то неразборчиво бормотала себе под нос. Элинборг пыталась заговорить с ней, но это было все равно что обращаться к пустому месту. Женщина никак не реагировала на вопросы. Она походила на лунатика.

Элинборг просидела с ней довольно долго, пока не вспомнила о рождественском печенье, которое ей еще предстояло испечь. Она поднялась, ища глазами кого-нибудь, кто мог бы отвести больную обратно в отделение, и углядела санитара в коридоре. На вид около тридцати, сложен как культурист, одет в белые штаны и белую рубашку. Здоровенные бицепсы напрягаются при каждом движении. Коротко остриженные волосы округляют и без того полное лицо. Маленькие глазки глубоко посажены. Элинборг не стала спрашивать, как его зовут. Санитар прошел за ней в комнату отдыха.

— А, вот и старушка Дора, — произнес он, подходя к женщине и подхватывая ее под локоть. — Что это ты такая спокойная сегодня?

Женщина встала, все такая же безучастная.

— Накачали тебя лекарствами, бедняжка, — продолжал мужчина.

Элинборг не понравился его тон. Как будто он обращался к пятилетней девочке. И что это значит — она сегодня спокойная? Элинборг не сдержалась.

— С какой стати вы говорите с ней как с маленьким ребенком? — заявила она несколько резче, чем собиралась.

Санитар посмотрел на нее.

— А ваше какое дело? — не остался в долгу он.

— Она имеет право на уважительное обращение, как любой другой человек, — возмутилась Элинборг и прикусила язык, чтобы не сказать, что она из полиции.

— Безусловно, — ответил санитар. — Но я не согласен с тем, что не выказываю ей должного почтения. Вот так, Дорочка, — ворковал он, уводя ее в коридор.

Элинборг последовала за ними.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что она сегодня спокойная?

— Спокойная? — переспросил санитар и повернул голову в сторону Элинборг.

— Вы сказали «ты сегодня такая спокойная», — гнула свое Элинборг. — Обычно она по-другому себя ведет?

— Я иногда называю ее Дора Беглянка, — сказал санитар. — Она все время убегает.

Элинборг не уловила юмора.

— В смысле?

— Вы не смотрели фильм?

— Она сбегает? Отсюда, из больницы?

— Или когда мы ездим на прогулку в город. Во время последней поездки вот улизнула. Мы с ума сходили, пока вы не обнаружили ее на центральной автобусной станции в Рейкьявике и не привезли обратно в клинику. Вы не очень-то с ней церемонились.

— Мы?

— Да вижу я, что вы из полиции. Ваши ребята просто швырнули ее нам.

— Когда это было?

Охранник задумался. Он сопровождал Дору и еще двух пациентов на прогулке по городу. Вот тогда она и ускользнула от них, на Ручейной площади.[24] Он хорошо помнил дату, потому что в тот день поставил личный рекорд со штангой. Тогда же избили мальчика.

— Ее мужа известили о побеге? — спросила Элинборг.

— Мы собирались позвонить ему, но тут вы ее и нашли. Мы всегда даем пациенту время вернуться. Иначе нам пришлось бы постоянно висеть на телефоне.

— Ее муж в курсе, что вы прозвали ее Беглянкой?

— Не мы. Только я. Муж не знает об этом.

— Но ему известно, что она убегает отсюда?

— Я ему ничего не сообщал. Она всегда возвращалась.

— Ушам своим не верю! — воскликнула Элинборг.

— Чтобы она не убегала, надо пичкать ее сильнейшими препаратами, — пояснил санитар.

— Но это все меняет!

— Пойдем, Дорочка, — позвал мужчина, и дверь больничного покоя закрылась за ними.

Элинборг смотрела на Эрленда.

— Я была совершенно уверена, что это он. В смысле — отец. Теперь выходит, что его жена явилась к себе домой, избила ребенка и смылась. Если бы только этот глупый мальчишка открыл рот!

— Зачем ей было избивать родного сына?

— Понятия не имею, — сказала Элинборг. — Может, она голоса слышит.

— А сломанные пальцы, а синяки? Все это на протяжении нескольких лет? Тоже она?

— Не знаю.

— Ты поговорила с отцом?

— Только что от него.

— И?..

— Естественно, мы с ним не лучшие друзья. Он не виделся с ребенком с тех пор, как мы устроили у них дома обыск и все перевернули вверх дном. Этот тип ругал меня на чем свет стоит…

— А что он сказал по поводу своей жены? — нетерпеливо оборвал коллегу Эрленд. — Он же должен был что-то подозревать.

— Мальчик ничего не говорит.

— Кроме того, что скучает по отцу, — заметил Эрленд.

— Да, только это. Отец обнаружил ребенка в детской и решил, что тот пришел из школы в таком виде.

— Ты ведь ходила к мальчику в больницу, спрашивала, не папа ли так его покалечил, и реакция малыша убедила тебя в том, что это он и был.

— Должно быть, я неправильно его поняла, — огорченно вздохнула Элинборг. — Не так истолковала его поведение…

— Но у нас нет никаких доказательств, что это была мать. Или, раз уж на то пошло, что это был не отец.

— Я рассказала ему, что ездила в клинику поговорить с его женой и что Дора бродила неизвестно где в тот день, когда был покалечен их сын. Он очень удивился. Будто и не догадывался о том, что она может сбежать из больницы. Папаша все еще полагает, что виноваты школьники и что, если бы это была мать, мальчик сказал бы нам об этом. Он уверен.

— Почему малыш не выдает ее?

— Он в шоке, бедняжка. Но я не знаю, почему он молчит.

— Любит маму? — предположил Эрленд. — Несмотря на то, что она с ним сделала.

— Или боится, — добавила Элинборг. — Может, он умирает от страха, что это повторится. Или пытается защитить мать. Трудно сказать.

— И что ты предлагаешь? Прекратить дело против отца?

— Я собираюсь обсудить это в прокуратуре. Посмотрим, что там скажут.

— Да, начни с этого. Слушай, а ты звонила подружке, с которой Стефания встречалась здесь за несколько дней до смерти Гудлауга?

— Да, — с отсутствующим видом кивнула Элинборг. — Стефания просила прикрыть ее, но подруга не смогла, когда дошло до дела.

— Она должна была прикрыть Стефанию своим враньем?

— Эта самая подруга начала было рассказывать, как они со Стефанией тут посидели, но она совершенно не умеет врать. Все время сбивалась, а когда я пригрозила вызвать ее в полицейский участок для дачи показаний, расплакалась прямо в трубку. И призналась, что Стефания позвонила ей и попросила подтвердить, что они встречались в отеле, если спросят. Это старая приятельница Стефании по какому-то музыкальному кружку. Она хотела отказаться, но, видимо, Стефания чем-то ее припугнула. Правда, я не смогла из нее вытянуть, чем именно.

— Да этот обман с самого начала был шит белыми нитками, — сказал Эрленд. — Мы с ней оба знали, что тут она прокололась. Не понимаю, зачем ей играть с нами в такие игры, если она невиновна.

— Ты думаешь, Стефания убила своего брата?

— Или знает, кто это сделал.

Коллеги посидели еще некоторое время, отхлебывая кофе и обсуждая трудные семейные обстоятельства избитого мальчика и его родителей. Естественно, Элинборг спросила Эрленда, как он собирается встречать Рождество. Он ответил, что к нему придет Ева Линд.

Он рассказал Элинборг о своей находке в подвальном коридоре и о подозрениях насчет брата Осп, который мог быть причастен к делу. Совершенно опустившийся тип, не вылезающий из финансовой дыры. Эрленд поблагодарил Элинборг за приглашение на рождественский ужин и предложил ей взять отгулы до начала праздников.

— Да ведь дней больше не осталось! Сочельник уже сегодня, — улыбнулась Элинборг и пожала плечами, будто праздник со всеми уборками, выпечкой и родственниками утратил для нее всякое значение.

— Подарок-то ты получишь? — спросила она.

— Наверное, носки, — ответил Эрленд. — Надеюсь.

Помедлив, он добавил:

— Не принимай эту историю с папашей слишком близко к сердцу. Так бывает. Нам кажется, что мы знаем правду, а потом непременно всплывает новая деталь и все переворачивает с ног на голову.

Элинборг кивнула.

Эрленд проводил ее до вестибюля, и они попрощались. Он собирался подняться к себе в номер, чтобы собрать свои пожитки. Отель ему надоел. Он вдруг страшно соскучился по своей пустой «норе, где ничего нет», по своим книгам, креслу и даже по развалившейся на диване Еве Линд.

Эрленд ждал лифт, когда к нему незаметно подкралась Осп.

— Я нашла его.

— Кого? Брата? — опешил Эрленд.

— Пойдемте, — сказала она и направилась к лестнице, ведущей в подвал.

Эрленд медлил. Подошел лифт, и двери открылись. Он заглянул в кабину. Возможно, разгадка убийства уже у него в руках. Может быть, брат пришел, чтобы сдаться по настоянию сестры. Парень, жующий табак. Но Эрленд не ощущал никакого волнения по этому поводу и ничего не ждал. Он не испытывал ни предвкушения, ни триумфа, обычных по завершении расследования. Только усталость и омерзение, потому что эта история вызвала массу ассоциаций с его собственным детством. Оказалось, в его личной жизни царит такой бардак, что он просто не знает, с чего начать наведение порядка. Больше всего ему хотелось забыть о работе и очутиться дома. Побыть с Евой Линд. Помочь ей выпутаться из ее вечных проблем. Прекратить думать о других и задуматься наконец о себе и о своей семье.