Признания без пяти минут подружки (ЛП) - Луиза Розетт

Мэтт вышиб мозги Конраду? Насколько я знаю, Мэтт пока что ничего не сделал с Конрадом.

Не знаю, что это за встреча, но знаю одно: уверена, что не собираюсь идти в кабинет директора со своей мамой. Там и одной находиться не слишком–то хорошо.

Она делает глоток мятного чая, который нам приготовили, пока мы ждали в приемной. Выражение ее лица дает понять, что она готовила для меня западню с этой информацией.

— Несправедливо, — заявляю я.

— Что несправедливо? — спрашивает она, притворяясь, что не сделала ничего такого.

Такое ощущение, что я ссорюсь с Трейси, а не с мамой.

— Ты знаешь.

— Роуз, — спрашивает Кэрон, — ты в первый раз слышишь об этой встрече?

Я киваю. Кэрон смотрит на мою маму, которая внезапно решает долить в свой чай горячей воды из супер—высокотехнологичного кулера Кэрон, стоящего на другом конце комнаты.

— Кэтлин, ты собиралась перед приходом сюда поговорить с Роуз об этой встрече?

Мама наблюдает, как горячая вода наполняет ее чашку.

— Просто из головы вылетело.

Кэрон поднимает брови:

— Ты понимаешь, что мы в нашей беседе не об этом договаривались?

— Отстойно, что вы вдвоем проводите свои сессии. Это дает ей преимущество, — говорю я Кэрон.

— Это даже больше, чем приветствуется, если ты будешь ходить со мной раз в неделю, а не раз в две недели, — говорит мама, возвращаясь обратно на диван.

— Кэтлин, эти сессии не должны быть полем боя.

Мой брат самодовольно улыбается, с наслаждением наблюдая, как мама получает словесный отпор от своего мозгоправа.

— Я заметила, — говорит мама.

Кэрон ждет.

— Извини, Роуз, — нехотя произносит она.

Могу сказать, что ее раздражает необходимость извиняться передо мной. Она же в последнее время считает, что я во всем перед ней виновата.

Это чувство взаимно, Кэтлин.

— Давайте вернемся к теме разговора, — предлагает Кэрон.

— Питер, ты должен до завтра решить, что будешь делать, — говорит мама.

Питер возвращается к своей игре с подбрасыванием ключей, как будто его ничто в этом мире не волнует.

— Есть еще что-то, о чем ты хочешь поговорить? — подсказывает Кэрон.

Когда мамино уверенное выражение лица становится испуганным, я понимаю, что мы подошли к настоящей причине, по которой здесь собрались.

— Я бы хотела поговорить о Дирке. Тейлоре, — добавляет она, словно у кого–то есть сомнения, о каком Дирке.

У меня замирает сердце. Питер роняет ключи — они выскальзывают из его руки и, звеня, падают на журнальный столик.

— Продолжай, — ободряет Кэрон.

Мама прокашливается.

— Мы с Дирком подружились...

— Вы не друзья, — перебиваю я.

— Дай ей закончить, — говорит Кэрон с такой мягкостью, которая дает понять, что мама сейчас объявит о том, что я по-настоящему возненавижу.

— Он пригласил меня на ужин. Я сказала «да»...

— Нет, ты не сказала, — вырывается у меня изо рта.

— ...и мы идем в ресторан на следующей неделе.

Мама задерживает дыхание, со страхом глядя на меня, как будто она ждет, что я скажу нечто ужасное.

Когда моя мама начала ожидать от меня оскорблений?

Наверно, после того, как я начала ее оскорблять.

— Это свидание? — спрашиваю я.

— Да.

— Но... как насчет папы? — шепчу я, пересиливая боль в горле от подступающих слез.

— Милая, я люблю твоего отца. И всегда буду любить, — она трет лоб, словно у нее болит голова. — Ужин с другим человеком этого не изменит.

— Но Дирк... Он... — я не могу подобрать слова, чтобы выразить свое смущение.

Разве мама не должна хотеть пойти на свидание с кем-то, похожим на папу? Если она будет встречаться с тем, кто кардинально от него отличается, значит она никогда не любила его по-настоящему?

— У него нет ничего общего с папой, — наконец говорю я.

Питер фыркает.

— И?

— Ну, разве это не значит...

— Ой, Роуз, повзрослей сначала, — говорит Питер.

— Питер, — предупредительно говорит мама.

— Ну и что, если ты будешь встречаться с Дирком? Не такая уж проблема. Папа же умер.

Я снова начинаю плакать. Мама резко поворачивается и хватает Питера за руку. Питер быстро выпрямляется, словно думает, что ему придется защищаться физически.

— Знаешь, что меня больше всего в тебе беспокоит в этом году? — говорит она жестоким тоном, которого я никогда раньше не слышала. — Ты стал недобрым.

Питер отбрасывает ее руку и откидывается назад, скрестив руки на груди и пытаясь скрыть тот факт, что ему нужна минута, чтобы прийти в себя.

Если бы я не ненавидела Дирка раньше, уверена, что возненавидела бы его сейчас. Это он виноват в том, что мы здесь и так себя ведем.

— Что с тобой происходит, Роуз? — тихо спрашивает Кэрон.

— Он умер совсем недавно, — говорю я, используя тыльную сторону ладони вместо носового платка.

— Он умер два года назад, — говорит Питер.

— Полтора года назад, — поправляет мама.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я ее. — Потому что Дирк — кинозвезда, а папа был всего лишь инженером?

Мама кажется огорошенной, будто готовилась ко всему, что я могу сказать, за исключением этого.

— Я очень горжусь твоим отцом... тем, каким он был умным, и как он пытался помочь людям в Ираке восстановиться. А о том, что папа был инженером, а Дирк — актер, даже говорить не стоит.

— Это неправда! — возражаю я.

— Роуз, люди разного возраста по–разному переживают горе, — говорит Кэрон, когда становится ясно, что мама не будет реагировать на мои слова. — Взрослых скорбь может заставить задуматься о том, что они наполовину прожили жизнь — и им хочется жить как можно более полной жизнью. Молодым людям скорбь может приносить чувство брошенности. Ты переживаешь из-за того, что Дирк собирается забрать у тебя маму?

Мой мозг подсказывает, что если я так отношусь к маме, то буду только рада, если Дирк ее заберет — да и папа, наверно, тоже был бы рад. Но слезы, бегущие по моим щекам, говорят о чем–то совсем другом.

— Если она собирается жить полной жизнью, встречаясь с другим человеком, не моим папой, тогда мне нужен мой сайт.

Слышу, как мама хлюпает носом — она тянется к коробке передо мной и достает из нее носовой платок.

— Я чувствую, что взаимодействие с людьми на этом сайте постоянно держит тебя в состоянии скорби по отцу, и ты не можешь уйти от него, — говорит она.

— Я и не хочу от него уходить.

Я слышу панику в своем голосе, но даже не пытаюсь ее скрыть. Мысль о том, чтобы уйти, выводит меня из себя. Сейчас я помню о папе через скорбь. Если бы у меня не было печали по нему, он бы просто уплыл и растворился на задворках моей жизни, которая будет продолжаться без него. Как будто его никогда и не существовало.