Искра Зла - Андрей Дай

- А о чем можно просить?

- Не знаю, - смутилось оно. - У меня нет такого опыта... Обычно просят чего-то, что, по их мнению, не могут сделать сами... Вон тот скрюченный старик хотел бы попросить еще лет пять жизни. Хочет увидеть рождение правнуков... Вон тому, в синем халате, хочется знать больше о методах слияния знаков силы. Тот озабочен судьбой своего сына. У того все мысли о мести и воздаянии. Твой знакомый... весьма интересно!

Дух мира замер, словно прислушиваясь к чему-то, слышному ему одному.

- Но попросили они все одно и то же, - удовлетворенно выдохнуло оно. - Ты не из их народа. Так что можешь просить нечто свое...

- А за других можно просить?

Оно пожало плечами.

- Попробуй.

- Я бы хотел попросить тебя помочь Ратомиру. И не потому, что он не справится сам. С нашей помощью... А... Понимаешь, есть еще Лонгнаф...

- Слушаю.

- Следопыт спас мне жизнь... А нам... принцу... Нам, чтобы победить, придется перешагнуть через труп Лонгнафа...

- Ты просишь за Ратомира - это понятно. Но правильно ли я тебя понял? Ты просишь за человека, служащего Искре Зла?

Скорлупа мирового яйца исчезла. Я снова сидел на жесткой траве в компании седых степняков. И ветер снова трепал мои отросшие за время похода волосы. А внутри была странная пустота, какая бывает после того, как долг выполнен и обязательства больше не сковывают душу.

Я поднялся и, пошатываясь, отправился к ласково щурившейся соловушке. И очень надеялся, что мне не придется выбирать между Ратомиром и Лонгнафом. Не очень-то я поверил словам Духа Мира, отказывающегося считать себя Богом. Старики говорят: Боги - большие весельчаки, и порой их шутки оставляют привкус крови во рту.

23

День сразу как-то не заладился. С самого утра.

Я проспал рассвет. Всю жизнь, сколько себя помню, просыпался с первыми лучами солнца, а тогда открыл глаза и нашел Светоносное уже высоко в небе. Мне и раньше случалось засиживаться до глубокой ночи. Бывало, и вовсе не ложился. Но чтоб так... И разошлись с совета из светлицы принца не слишком поздно, а вон оно как получилось.

В кадушке, привязанной к опорному столбу шатра специально для умывания, воды оказалось на донышке. Только и хватило, что чуть увлажнить ладони да глаза протереть. Нужно было сходить к колодцу за водой и смыть остатки сна с измятого лица, да как представил себя пыхтящего, согнутого здоровенной бадьей на потеху всему войску, так и передумал. Повесил рушник на шею и пошел к берегу реки.

И едва пройдя границы лагеря, за высоким штабелем бревен услышал знакомые голоса.

- Ну, вот ты при дворе князя нашего рос-взрослел, - бубнил Инчута. - У Вовура виночерпием был. Ты мне скажи, зачем они с нами так? Ведь, выходит, прав Парель: лесные-то не только житье нам облегчают да скот лечат. Они же и правят нами, князьям указывают. Порядки свои насадили...

- Ты это, - голос Велизария трудно спутать. - Головой перегрелся, штоле?

- Не, ну ты скажи?! Порядки насадили?

- Ты это, про Правду, штоль? Дык, это. Как же без правды-то? Что мы, немцы какие-нито, или степняк вонючий?

- Я Пареля спрашивал. Говорит, в их землях не ведают правды. Говорит, закон король дает, и все его исполняют. Почему же у нас не так?

- А это, король сам свой закон должен сполнять?

- А то. Конечно, должен.

- Значица, они нашу Правду законом кличут. А так-то в чем разница?

- Да ты детина здоровый, как уразуметь-то не можешь!? Белые из лесу выходят и владыкам нашим, как жить, указывают. А кто супротив чего, так и наказать могут. Как дубровических наказали, аж кровь в жилах стынет!

- Разумею я, гадюка подколодная в войске завелась, - повысил голос дворовый. - Мозги твои, это, ядом поганым притравлены уже маленько. Ты скажи, кто лжу тебе на язык подкинул? Это, не боись, я никому не скажу...

- Ты вот чего послушай! Мы в шатре у командира нашего были. Ну, заспорили немного с Парелем про божка его ненаглядного. Вот тогда толстяк и проговорился. Мол, дети вы все неразумные! Лесные из вас веревки вьют, а вы еще и поклоны им с благодарностью отбиваете. Я попервой рычать на чужеземца стал - что он в обычае нашем понимает!

- Ну и правильно!

- Ага! А потом-то задумался. А ведь верно жрец рек. Так и есть. Делают с нами, чего захотят. Владык нам сажают, законы дают. А как нужда какая - приходят и берут, чего надо. И монетами не платят.

- И давно ли эта гнида толстопузая тебе этим голову травит?

- Да ты не горячись. Ты подумай! Я кому не скажу - все попервой носы воротят. Потом только думать начинают.

- Знаешь чего, Инчута-лучник! Гадина ты, гадина и есть! Я мальцом с гостями торговыми много мест проехал. Посмотрел, это, где как люди живут. Насмотрелся! И нигде боле каждому место свое не припасено. Нигде князь за один стол с купцами не садится. И ежели это лесные насадили, так честь им и хвала. А Арч и подавно, даром что кудесник великий, а пестовать взялся, кровушку за тебя, образину бестолковую, проливать не гнушается...

Я не стал слушать дальше. Стыдно стало. Так стыдно, что аж щеки и лоб огнем вспыхнули. И за ученика своего, и за себя, что, словно вор, чужую беседу подслушал. Кругом к реке пробирался, чтоб знакомцев по пути не встретить, а и вода студеная щеки не остудила. Так и сидел, глядя, как капли с пальцев срываются да на берег шлепаются. В мыслях с Инчутой и Велизарием разговаривал, а нужных слов так и не подобрал.

Почувствовал, нужно срочно в лес. К деревьям. Домой. И пусть там, на границе степи, и леса-то как такового не было. Жалкие осколки. Но и этого должно было хватить, сверкающим золотом осенней листвы укрыть от низкого, давящего на тяжелую голову серого неба.

С реки тянуло холодом. Мокрые руки быстро озябли, покраснели. Северный ветер шлепал низкой пологой волной о глинистый берег. Трепал волосы и печальные бурые головки камышей. Я поднялся, зябко передернул плечами и принялся подниматься наверх по узкой тропинке.

На самом краю обрыва, словно в дреме прикрыв глаза, поджидал меня шаман. Пегая лошадка под ним осторожно переступала ногами и вяло помахивала длинной гривой, словно понимала, что наездника беспокоить не стоило.

- Давно ты здесь?

- Вода мокрая, - совсем чуть-чуть разомкнув пухлые веки, непонятно к чему выговорил Онгон. - А сейчас еще и холодная. Ты слишком долго уделял ей внимание. Мог спросить у меня.

Смеяться настроения не нашлось. Я скривил губы, обозначив улыбку.

- Толстый торговец, что называет себя слугой Отца Духов, задает мне вопросы, - степняк говорил практически без интонации в голосе. Не знал, что это могло означать, но все, касающееся Пареля, меня интересовало. - Сэрэгэ-хан велел ему дать нам припасы в дорогу. Не думаю, что толстяк - воин, но раз он в орде, должен ли подчиняться приказам?