Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— А вы не врете. Я умею различать, не только хорошую школу прошёл, но и имею, скажем так, природный талант отличать ложь от правды. Что-то подобное я, в общем-то, и ожидал услышать. Но одно дело ожидать, а другое — услышать в реальности. У меня теперь к вам еще больше вопросов появилось. Только вот честно ответьте на самый, пожалуй, важный для меня на сегодняшний день вопрос. Вот с Ингой, когда вы встречаетесь, ну и все такое, вы так и остаетесь пятидесятивосьмилетним мужчиной?

Я, признаться, ожидал совсем другой вопрос. Ну, к примеру, что с СССР произошло, правда ли, что Брежнев умрёт в 82-м, что в следующем году в Афганистан войдут советские войска… А тут он нашими с Ингой отношениями интересуется. Хотя… Она же ему племянница, как-никак.

— Вы знаете, Сергей Борисович, сам не понимаю. Нет во мне раздвоения сознания, но вот при общении с ровесниками, с той же Ингой я становлюсь почему-то обычным пятнадцатилетним… теперь уже шестнадцатилетним пацаном. Нет, тот старый никуда не девается, а просто как-то издалека, что ли, контролирует ситуацию.

— Хм, будем считать, что вы меня немного успокоили. Честно скажу, вопросов к вам у меня масса и, наверное, это будет тема следующей беседы. Уже под магнитофонную запись. Пока буду думать, что делать с уже имеющейся информацией.

— Сергей Борисович! — встрепенулся я. — Вот вы очень даже кстати упомянули Шекли. А я вот совсем не уверен, что тот мир, в котором я сейчас нахожусь, является точной копией того, из которого я сюда попал. Да и изменения должны были какие-то с моим появлением уже произойти. У нескольких человек уж точно.

— Наверное… Про этих людей вы мне потом подробно расскажете, хорошо? И ещё вам совет профессионала — будьте осторожны.

— В смысле?

— В том смысле, что анализировать полученную информацию умеет не только ваш покорный слуга. Если с нашими коллегами мы худо-бедно разберемся, то с западными спецслужбами, в которых сидят отнюдь не дураки и которые тоже умеют прекрасно собирать информацию и ее анализировать, в том случае, если у них так же вдруг появятся к вам вопросы, нам придётся очень серьёзно поработать.

— Понял, Сергей Борисович…

— Ну вот и хорошо, Максим… хм… Борисович, — хмыкнул он. — Тем более что вам, насколько я знаю, предстоит зарубежная поездка. Венгрия хоть и представляет социалистический лагерь, однако там ещё слышны отголоски пятьдесят шестого года. И западной агентуры там хватает, так что держите ухо востро. Если что — в составе делегации будет представитель Комитета, сразу обращайтесь к нему. Но только если почувствуете какую-то провокацию, о нашем разговоре, повторяю — никому. Для всех вы 16-летний подросток. Я могу рассчитывать на ваше молчание?

— Конечно, Сергей Борисович!

Попробовал бы я ляпнуть что-нибудь типа — все должны узнать, кто я на самом деле, и вы не заткнёте мне рот! Думаю, прямо отсюда отправился бы туда, откуда можно и не вернуться.

Но прежде чем окончательно со мной попрощаться, Козырев попросил вспомнить, что глобального происходило в 1978 году. Наверное, решил проверить меня, сбудутся или нет мои предсказания.

— Вот так вот с ходу вспомнить? — переспросил я. — Хм… Вот вы можете вспомнить глобальные события, например, 1955 года? Трудно, да? Но кое-что я помню. Например, то, что совсем скоро 27 апреля произойдет государственный переворот в Афганистане. А в декабре Чикатило в Шахтах совершит своё первое убийство.

— Что за Чикатило? — напрягся подполковник.

— Серийный убийца, Андрей Романович Чикатило. Официально подтвердится не менее 43 жертв, хотя на самом деле их будет больше.

В эту ночь я так и не смог уснуть. Проворочался до пяти утра, не выдержал, тихо прокрался на кухню, затворив за собой дверь, поставил чайник, а потом сидел с чашкой остывшего чая в руке и продолжал размышлять над тем, как мне себя держать дальше. Может, пока не поздно, сделать ноги? Попросить маму снять ещё тысячу, думаю, она не откажет, и с этими деньгами я первое время легко могу где-то скрываться. Либо в Москве затеряться. Либо по отцовым следам, который на днях уезжает в свою Черниговку, в тайгу свалить и прятаться на какой-нибудь делянке. Хотя таёжный житель из меня тот ещё, первое же нападение голодного гнуса для меня может закончиться фатально. Цивилизация привлекает меня куда больше. Может, получилось бы забраться в трюм какого-нибудь судна, идущего за границу, как это сделал один из моих литературных персонажей. Копия эссе у Козырева наверняка теперь имеется, пусть думает, как спасать страну, я своё дело сделал, моя хата теперь с краю.

Но всё же я больше склонялся к тому, чтобы не дёргаться, а отдаться на волю провидения. То есть Сергея Борисовича, который, надеюсь, зла мне не желает, и сумеет правильно распорядиться полученными от меня знаниями. Помимо этого эссе, я могу поделиться дополнительной информацией, не вошедшей в рукопись, пусть они с ней работают. А у меня спорт и творчество, мне некогда отвлекаться на спасение страны.

За дверью раздался мерзкий звон будильника. Шесть утра, родители встают на работу. У мамы закончилась двухнедельная отработка в типографии, и сегодня она идёт на новое место работы, поэтому решила встать пораньше, чтобы как следует прихорошиться. Вечером как раз сетовала на то, что зима закончилась и дублёнку не поносишь.

— Максим, ты чего это не спишь? — спросила мама, открыв дверь на кухню. — Не заболел?

— Нет, просто встал чуть пораньше, думаю, можно уже пробежки начинать, — соврал я.

Хотя да, бегать уже понемногу можно, асфальт чистый, не замараешься. Жаль, что Лермонтовский сквер теперь далековато, получается, пока до него в горку добежишь — уже в самый раз назад поворачивать.

Что ж, назвался груздем… Я натянул на себя форму сборной РСФСР, обул кеды и оправился на пробежку. После бессонной ночи, приняв уже, наконец, для себя какое-то решение, я малость успокоился и теперь буквально на бегу клевал носом. Правда, забег в горку меня неплохо взбодрил, и обратно я уже бежал в относительно неплохом тонусе. А выпитая перед училищем чашка крепкого, хоть и растворимого кофе, я надеялся, позволит мне продержаться до конца учебного дня. Зря надеялся, на первом же уроке задремал, подперев щёку рукой, в итоге от всех учителей, кроме Верочки, на уроке которой я тоже вырубился, получил выговор. Репетицию своим волевым решением в этот день я отменил и, едва добравшись до кровати, рухнул в неё и проспал аж до самого завтрашнего утра, изрядно переполошив тем самым маму. Она решила, что я точно чем-то заболел, и мне немалых трудов стоило её успокоить.

А три дня спустя батя уехал-таки на Дальний Восток, сначала в Черниговку, где обитала его родня, включая старенькую маму и двух братьев с семьями, а затем рванёт с одним из братьев в тайгу, на золотые прииски. Как говорится, душа звала его в дорогу. Опередив меня на неделю, так как мне тоже вскоре предстояло покинуть отчий дом.

В те же дни во время одного из нечастых в силу моей занятости свиданий у нас с ней снова случилась близость. Произошло это уже у меня, в субботу вечером, когда мама зашла к Екатерине Фёдоровне, жене Гамлета Ашотовича, с которой в последнее время сдружилась и они частенько вместе точили лясы то у нас, то у них, а иногда просто гуляя во дворе, если погода располагала. А она располагала всё больше, природа постепенно просыпалась, уже проявлялись островки нежной зелени и почки на деревьях осторожно проклёвывались первыми листочками.

Вот в один из таких вечеров, когда мы с Ингой остались наедине, у нас как-то само собой и случилось. Даже непонятно, кто стал инициатором. Раз — и мы уже целуемся. Впрочем, в поцелуях между нами уже не было ничего необычного, этим мы частенько баловались во время наших свиданий. А вот под юбку, то есть в джинсы, я залез к ней второй раз. И сделал это с нескрываемым удовольствием. Впрочем, и Инга не робела, в какой-то момент она даже оказалась сверху, чем меня немало удивила. Её грудки маячили перед моим носом, соски вместе с телом синхронно двигались вперёд-назад, а копна шелковистых волос щекотала моё лицо. В конце концов я закрыл глаза и обхватил пальцами её тугие ягодицы…