Денис Давыдов - Геннадий Серебряков

Как оказалось, светлейший производил смотр частям, выстроенным для этой цели по низинным заливным лугам по обе стороны от Царева-Займища. Давыдов подоспел как раз вовремя: Кутузов, осмотрев одно крыло войска, направлялся к другому. Тут Денис его и увидел. Главнокомандующий проехал мимо него шагом на широкогрудом, длиннохвостом белом коне. С того времени, как Давыдов встречал Михаила Илларионовича в Петербурге в бытность его военным губернатором, тот заметно потучнел, а волосы из сивых сделались снежно-белыми. Однако генерал выглядел бодрым, в седле держался сноровисто и твердо. Экипировка на нем была самою простою: будничный армейский сюртук без эполет и регалий, на голове белая с красною выпушкою кавалерийская фуражка без козырька, шарф и нагайка накинуты на плечо. Широкое медно-красное лицо лоснилось от пота.

В сопровождении Давыдов увидел и статную фигуру князя Багратиона, и долговязого Барклая с узким и длинным морщинистым лицом, облитым какою-то нездоровою желтизной, и пышущего богатырским здоровьем братца Алексея Петровича Ермолова, и нескладно-негнущегося, будто насаженного на кол, Беннингсена, и самоуверенно-надутого Толя, и задумчиво-скромного Коновницына, и строгого лицом, а по виду совсем мальчика, начальника артиллерии 1-й армии графа Кутайсова, и прочих.

Дождавшись конца церемонии, Давыдов улучил момент переговорить с Ермоловым.

— Я к тебе, как всегда, за новостями, любезный Алексей Петрович, — сказал он, поздоровавшись.

— Ну, наиглавнейшую новость ты уже видел — приехал Кутузов...

— ...Бить французов! — лихо срифмовал Давыдов.

— Да по всему видно, так! — довольно засмеялся Ермолов. — Скажу твою шутку светлейшему, она ему к сердцу придется.

— Стало быть, здесь Михаил Илларионович и даст сражение? Не зря же он войска обозрел!..

— К тому многие склонны — и Багратион, и Барклай, и Толь... В один голос говорят, что позиция эта вполне пригодная. Однако Кутузов сегодня молвил, что склонен непременно дождаться резерва, который ведет Милорадович. А дабы ускорить встречу, сам готов с армией последовать к нему.

На следующее утро войска возобновят отход по московской дороге. Но что-то переменится в душах солдат и офицеров и даже в их облике: они подтянутся, шире расправят плечи, поладнее подгонят амуницию, посветлеют лицами, а в колоннах впервые за долгий изнурительный марш от Смоленска зальются с переливами и подсвистом лихие песельники.

19 августа при местечке Сельце произойдет встреча армии с резервом генерала Милорадовича.

Ахтырский гусарский полк, потерявший за время отступления в боях и аванпостных сшибках около четверти своего состава, тут же получит давно ожидаемое пополнение: 15 унтер-офицеров, 4 музыкантов, 213 рядовых и 3 нестроевых.

В этот же день станет известен приказ Кутузова о составлении общего арьергарда из войск 1-й и 2-й армий под командованием генерал-лейтенанта Коновницына. Ахтырские гусары вместе с Литовским уланским полком, 1-й конной артиллерийской ротой и казачьими полками 2-й армии в соответствии с этим приказом немедленно выступят в арьергард, чтобы удерживать большую дорогу от все усиливающегося напора французов и тем самым дать главным русским силам крепко встать и изготовиться на избранных позициях для генерального сражения.

С этого момента Денис Давыдов с ахтырскими гусарами будет почти беспрестанно находиться в огне. Яростно сшибаясь с аванпостной кавалерией Мюрата, в неумолчном громе пушечной и ружейной пальбы с арьергардом мужественного Коновницына он дойдет до стен Колоцкого монастыря. И здесь, в полутемном овине, в котором наскоро разместится в эту пору главная квартира Багратиона, он встретится наконец с князем Петром Ивановичем и изложит ему свой смелый план партизанского продвижения в тыл неприятеля и способа организации народной войны. Кутузов лично распорядится дать под его начало пятьдесят гусаров и сто пятьдесят казаков и незамедлительно начать партизанский поиск ввиду чрезвычайной важности его прямо с Бородинского поля.

Малая война

Мы все время должны были держаться настороже... Неприятель все время тревожил наши коммуникации за Гжатском и часто прерывал их между Можайском и Москвой... В этих прелюдиях все видели предвестие новой системы, цель которой — изолировать нас. Нельзя было придумать систему, которая была бы более неприятной для императора и поистине опасной для его интересов.

По лесной травянистой дороге кони шли спорой распашной рысью почти бесшумно.

Быстро смеркалось.

Денис Давыдов во главе отряда ахтырских гусар и донских казаков держал путь в тыл неприятеля. Душа его полнилась тревогой и опасением. Сам вызвавшись на столь рискованное предприятие, он вел теперь куда-то, в пугающую неизвестность две сотни вооруженных людей, целиком и безраздельно доверившихся ему.

Денис оглянулся. Лица едущих следом за ним офицеров и нижних чинов, отчетливо белеющие на фоне зыбкой густеющей мглы, показались ему спокойными и даже веселыми. Он почти ощутимо уловил, как несуетное спокойствие казаков и гусар начало передаваться и ему, и томительное сомнение, тяготившее душу, с каждым скоком коня отступало и развеивалось.

Сзади временами еще тяжело ухало и гремело, но, судя по всему, уже утихомиривалось большое сражение.

Позднее Денис Давыдов в незавершенном стихотворном отрывке «Партизан» попытается воспроизвести начало своего набега в неприятельский тыл. И хотя строфы написаны будут в несколько романтически-возвышенной манере, широко распространенной в ту пору, и некоторые события окажутся чуть смещенными во времени и пространстве, однако в этих стихах найдут свое воплощение и многие достоверные черты столь памятного для него вечера:

...И мчится тайною тропойВоспрянувший с долины битвыНаездников веселый ройНа отдаленные ловитвы...Начальник, в бурке на плечах,В косматой шапке кабардинской,Горит в передовых рядахОсобой яростью воинской.Сын белокаменной Москвы,Но рано брошенный в тревоги,Он жаждет сечи и молвы,А там что будет — вольны боги!..

Все той же достоверности ради, надо отметить, что и бурка на плечах Давыдова, и кабардинская косматая шапка на голове, в которых художники-самоучки станут неизменно изображать его на цветных лакированных лубках, в изобилии развешиваемых и на постоялых дворах, и в убогих крестьянских избах по всей России, появятся несколько позднее. А пока же Денис восседал в седле в своем привычном, чуточку сбитом набекрень армейском кивере с жесткими золочеными кутасами и видавшем виды гусарском ментике.

Уводя отряд все дальше от Бородина, в глубь территории, занятой врагом, Давыдов вспомнил свой последним разговор с Багратионом в Семеновском. Князь искренне радовался тому, что светлейший дал соизволение на партизанский рейд, и сокрушался лишь о малом количестве выделенных Кутузовым для сей цели людей, посему и наказывал Денису быть предельно осторожным и беречь гусар и казаков.

Он тут же присел к столу и, придвинув свечу, своим быстролетящим почерком набросал инструкцию, которая могла бы служить Давыдову оправдательным официальным документом и предписанием к действию. В ней значилось:

«Ахтырского гусарского полка господину подполковнику Давыдову.

По получении сего извольте взять сто пятьдесят казаков от генерал-майора Карпова и пятьдесят гусар Ахтырского гусарского полка. Предписываю вам взять все меры, дабы беспокоить неприятеля со стороны нашего левого фланга, и стараться забирать их фуражиров не с фланга его, а в середине и в тылу, разстроивать обозы и парки, ломать переправы и отнимать все способы. Словом сказать, я уверен, что, сделав вам такую важную доверенность, вы потщитесь доказать вашу расторопность и усердие и тем оправдаете мой выбор...

Генерал от инфантерии князь Багратион.

22 августа,

1812 года.

На позиции».

Эта бумага окажется чуть ли не последнею, написанною рукой Багратиона.

Передавая инструкцию Давыдову, князь Петр Иванович тут же спросил:

— А есть ли, кстати, у тебя карта Смоленской губернии, куда ты следовать собираешься?

— Покуда нет, — признался Денис, — помышляю раздобыть ее где-нибудь...

— Ну пока суть да дело, возьми-ка мою собственную. Опять же и память для тебя будет. Ну с богом! — благословил Давыдова Багратион. — Я на тебя надеюсь! — И сердечно обнял его на дорогу.

Эти воспоминания согрели и просветлили Денису Давыдову душу.

Припомнилась ему и краткая встреча с братом Евдокимом. Тот торопился с каким-то поручением от командира к графу Милорадовичу. Только и успел ему сказать Денис, что уходит в неприятельский тыл на маневр испанского гверильяса и очень тревожится за матушку и сестру Сашеньку, оставшихся в Москве, вдруг и старая столица окажется в опасности... Евдоким позавидовал его лихому предприятию и заверил, что о матушке и сестре они с братом Львом позаботятся. На сем и расстались, крепко расцеловавшись. Левушку же, бывшего где-то при Шевардинских редутах с 26-м егерским полком, повидать Денису так и не пришлось.