Терской Фронт - Борис Громов

— Ой, — спохватилась вдруг Настя. — А что это я все о себе, да о себе. Может, и ты что-нибудь про себя расскажешь. А то я, кроме того, что ты «самый страшный человек на всем Терском Фронте», и пары-тройки совершенно диких, но почти правдивых, просто слегка преувеличенных историй, это подтверждающих, о тебе ничего и не знаю.

Ну, это не сложно! Уж в чем в чем, а в рассказывании разных баек из своей богатой и бурной биографии, обходя конкретные даты и места событий, я, за время общения с Толей и прочими парнями из отряда Убивца, уже поднаторел. О детстве своем рассказал правду: родился в Подмосковье, там и жил с родителями, а вот потом пришлось начать импровизировать. Была срочно выдумана бабушка в Астрахани, к которой меня, щегла-детсадовца, готовящегося осенью пойти в первый класс, отправили на лето в тот злополучный год, когда весь мир рухнул. Никаких реалий первых лет Большой Тьмы я не знал, поэтому просто скорчил грустно-задумчивую физиономию, и сказал, что вспоминать об этом не хочу, мол, слишком все было невесело. Зато историй о боевой юности у меня было — пруд пруди, благо, повоевать-то на самом деле успел много. Но рассказывал я их так, что Настя хохотала, будто на концерте какого-нибудь юмориста. Ну, не люблю я всякие страсти-мордасти о войне народу рассказывать. Кто ее своими глазами видел — и так все знает, а кто не видел — тому оно и не надо. Вот и привык я все свои «фронтовые мемуары» рассказывать в духе и с интонациями Задорнова. Вроде как сам серьезен, а слушатели по полу катаются. Ну, и сюжеты подправлял малость, так, что даже самые опасные ситуации становились похожими на забавные, хотя и захватывающие дух приключения. Короче, старался как мог. На Настин вопрос о том, как я очутился на Терском Фронте, и чем занимался прямо перед этим, глубокомысленно помолчал, а потом посетовал на то, что некоторые товарищи сержанты, несмотря на то, что уже почти два года как служат, до сих пор не выяснили смысла словосочетания «военная тайна». Потом с наглой рожей чмокнул ее в макушку, и, извиняющимся тоном сказал, что рассказать ей этого не имею права при всем желании. Насупившаяся было «товарищ сержант» сменила гнев на милость, и прогулка продолжилась.

На юге вообще темнеет очень быстро, а уж в предгорьях, где солнце уходит не за горизонт, а за горы, так и вообще создается впечатление, что кто-то нажал на кнопку выключателя. Вроде бы только что еще было светло, и тут же — раз, и все, вокруг — непроглядная темень, рассеиваемая только светом редких уличных фонарей, да еще кое-где светились глядящие на улицу окна домов, хотя, таких было еще меньше. Да уж, как сказал еще в девятнадцатом веке какой-то путешественник: «Кавказ живет окнами вовнутрь». Факт, не поспоришь. Хотя, с другой стороны, в нашем случае это было даже неплохо. Во-первых, теперь ничто уже не мешало мне аккуратно приобнять начавшую спотыкаться в темноте Настю за талию. Вроде как без каких либо грязных поползновений, исключительно что бы не дать девушке оступиться и упасть, но все же… А во-вторых, очень хорошо были видны огромные и яркие звезды. Если честно, запас историй у меня к этому моменту уже иссяк, и я с удовольствием переключился на рассказ о загадочно мерцающих у нас над головой созвездиях, собрав в кучу все застрявшие в голове со школы познания в астрономии и мифологии.

Удивительно, но по ходу дела умудрился увлечься им сам. А так как на ходу показывать созвездия было не очень-то удобно, то уселся на проходящую вдоль дороги трубу газовой магистрали, расстелил рядом куртку от «горки» и усадил на нее спутницу, и, периодически тыкая пальцем в небо, показывая Насте куда именно надо смотреть, начал рассказывать. О царице Кассиопее, которую боги покарали за хвастовство, и которая теперь вечно будет летать по небу на своем троне кругами, переворачиваясь вверх тормашками. О Персее, сначала убившем Медузу Горгону, а потом спасшем царевну Андромеду от ужасного чудовища, превратив его в камень. О великом охотнике Орионе и страшной ошибке влюбленной в него богини охоты Артемиды. В общем, понесло меня, как того Остапа в Васюках.

— Знаешь, Миша, ты меня удивляешь все больше и больше, — заявила вдруг Настя, когда я, слегка выдохшись, ненадолго умолк.

— Почему это?

— Я же тебе рассказывала, что всю жизнь вокруг меня военные… И мне казалось, что крутых парней, вроде тебя, я отлично знаю: большие, сильные, шумные, немного грубоватые и самоуверенные до жути. А вот встретила тебя, и вся теория насмарку. На первый взгляд — самый типичный представитель, по всем пунктам. А приглядишься чуть-чуть, и ничего понять не можешь. Откуда ж ты такой взялся, а?

— Какой?

— Странный, необычный…

— Ой, да ладно тебе, Настюнь! Ну, какой же я необычный? Самый обыкновенный я. По крайней мере сам я как-то особых отличий от окружающих в себе не наблюдаю.

— Ага, обыкновенный он, уж мне-то не рассказывай, — Настя укоризненно качает головой. — Да про тебя по станице сказки бродят, одна другой страшнее. Головорез, почище Ханкалинского ОсНаза, вон Светлана Викторовна из финчасти говорит, что ты за последний месяц один чуть не весь фонд премиальных за «волчьи головы» выгреб. Она такого за все время своей работы не упомнит, а работает она уже почти десять лет. Но при этом еще и на гитаре играет, песни поет, знает столько, что можно учителем в школу отправлять… И это называется обычный?

— Да ладно тебе, развоевалась, — я с улыбкой прижимаю разухарившуюся девушку к себе. — Ну, может и не совсем обычный. Но уж точно не сильно-то и выдающийся. Да, воевать умею. Так, слава богу, уже шестнадцать лет как «калаш» первый раз в руки взял. Ну, и детство было не простое, кое-чему научился. На гитаре играть, да песни петь — тоже дело не хитрое, было бы желание и способности. А то, что знаю много, так это потому что с самыми разными людьми в своей жизни общался. И не стеснялся их слушать и запоминать. Вот и выросло, что выросло… Уж какой есть…

— Кстати, о гитаре, — резко меняет вдруг тему разговора мое голубоглазое чудо. — А почему это я до сих пор не слышала, как ты поешь?

— Эээ, — даже как-то растерялся вначале я, — Возможно, потому, что в «Псарню» зайти вечером так ни разу и не соизволила. Я, конечно, и рад бы дать частный концерт для одной единственной слушательницы, да вот беда — инструмент у меня не личный, можно сказать — казенный. Так что, если есть желание послушать — придется идти в гости к Четверти. Пошли?

— Пошли, — с готовностью соглашается она. — А то на улице уже совсем прохладно стало. А там и согреюсь, и музыку с песнями послушаю.

А на дворе, и впрямь, не жарко, особенно учитывая, что на куртке моей сидит Настя, я на мне — одна только футболка. На Кавказе ночи, конечно, намного теплее, чем были в свое время в Подмосковье, но все-таки октябрь есть октябрь.

— Ладно, пошли, мерзлявая.

— Это я мерзлявая? Да ты на себя посмотри, деловой, тоже мне, а у самого зубы уже от холода клацают!

— У кого? У меня? Это клевета, девушка, и я вам об этом официально заявляю!

— Ой, да ладно! — снова смеется Настя. — Ну, не клацают… Пока… А вот руки уже все «гусиной кожей» покрылись. Или скажешь, нет?

— Даже если и покрылись… Мне по уставу положено стойко переносить все тяготы и лишения.

— Но не на свидании же. Пошли, хватит мерзнуть.

И, правда, зачем бродить на холоде, если можно посидеть в тепле? Да еще и сыграть на гитаре для красивой девушки что-нибудь этакое, эксклюзивное. Значит — решено, идем к Кузьме…

Только на пороге «Псарни» до меня дошло, что если там сейчас сидит Оксана Старосельцева, то может получиться некрасиво. Нет, я ей ничего не обещал и ухаживать не начинал, так что формально все в порядке. Но женщины — существа нелогичные и непредсказуемые. Устроит, понимаешь, девчонка скандал с истерикой и битьем посуды — и кирдык, никому и ничего ты потом уже не докажешь. По крайней мере, Насте — точно. Но отступать поздно. Галантно приоткрыв дверь и пропустив спутницу вперед, я, озираясь по сторонам, вошел в трактир. Фуууу, кажись пронесло. Ни Оксаны, ни подружек ее не видать. Зато другого народа полно, и Убивцева команда, все кто ни на каких выездах не задействован, и из Охранной Роты и Дорожной Стражи служивые, и просто гражданские. Практически не протолкнуться. Опять у Четверти аншлаг. Сидящий за «моим» столом в углу зала Толик усиленно машет мне руками, аж подпрыгивая на месте, чтоб я его быстрее заметил. Как бы опять чего не опрокинул… А стол, он не то что бы мой личный, но когда я даю свои «концерты», то сажусь всегда именно там. И я всех в зале вижу, и меня всем видно, а главное — хорошо слышно.

— Да вижу я тебя, вижу, хватит ластами размахивать, — с улыбкой успокаиваю я Толяна, подходя к столу. — Настя, знакомься, этот вот гибрид человека и ветряной мельницы — мой напарник и боевой товарищ Анатолий. Толя, это Настя. Ты напарник, присмотри, что бы ее никто не обижал, а я до Кузьмы за гитарой метнусь.