Триумф стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

Однако во всех этих мечтах он ни разу не вернулся на Брухауз-лейн в белом, пурпурном или каком-то другом, кроме красного, мундире. Никто в Британии слыхом не слыхал ни о каком Энтони Полмане, и какое кому будет дело до того, что мальчонка из трущоб Уоппинга получил офицерский чин в армии магараджи Гвалиора. С таким же успехом можно объявить себя полковником Луны – всем будет также наплевать. Нет, если он не появится в красном мундире, на него никто и не посмотрит, его назовут хвастуном и выскочкой. Только красный мундир заставит их считаться с ним, принимать всерьез, потому что каждый увидит – Дик Шарп стал офицером в своей армии.

Однажды вечером, когда по новой крыше вдовьей хижины барабанил дождь, а полковник, сидя на кровати, клялся, что лихорадка проходит и он скоро встанет на ноги, Шарп спросил Маккандлесса, как можно стать офицером в британской армии.

– То есть, сэр, я знаю, что это возможно, – неуклюже пояснил он, – потому что мистер Девлин, например, поднялся из рядовых. До службы пас овец, а когда я его увидел, он был уже лейтенантом.

И лейтенантом, скорее всего, умрет, подумал Маккандлесс. Отчаявшимся, озлобленным стариком. Впрочем, вслух полковник ничего такого говорить не стал. Он вообще не говорил ничего довольно долго. Легче всего было бы оставить вопрос без ответа, прикрыться приступом лихорадки и спрятаться под одеялом. Маккандлесс понимал, что стоит за вопросом Шарпа. Большинство офицеров только посмеялись бы над честолюбивым сержантом, но полковник не был зубоскалом. При этом он знал, что человека, вознамерившегося перебраться из солдатской гущи в офицерскую столовую, поджидают два больших разочарования: разочарование неудачи и разочарование успеха. Первое более вероятно, поскольку вещи такого рода, как назначение на офицерскую должность бывшего рядового, случаются крайне редко. Но даже и те, кому удавалось совершить прыжок, не чувствовали себя счастливчиками. Им недоставало образования, полученного другими офицерами, не хватало манер и, самое главное, уверенности. В офицерской среде таких обычно недолюбливали и ставили на хозяйственные должности, считая, что им нельзя доверить руководство людьми в бою. Отчасти подобное недоверие было оправданно, потому что солдаты не питали теплых чувств к тем, кто вышел из их же рядов. Ничего этого Маккандлесс говорить не стал, полагая, что Шарп слышал подобные аргументы десятки раз и знает их наизусть.

– Есть два пути, – начал полковник. – Первый – вы покупаете патент. Звание прапорщика обойдется в четыреста фунтов, но на экипировку потребуется еще сто пятьдесят, и таких денег хватит только на паршивую лошаденку, саблю за четыре гинеи и форму. А ведь надо еще чем-то платить за пропитание. Прапорщик зарабатывает в год около девяноста пяти фунтов, но из них у вас вычтут за расходы на содержание да еще подоходный налог. Вы слышали, Шарп, об этом новом налоге?

– Никак нет, сэр.

– Вредное, пагубное нововведение. Отбирать у человека то, что он заработал честным трудом! Это воровство, Шарп, и занимается им наше правительство. – Шотландец нахмурился. – Итак, прапорщик может считать себя счастливчиком, если у него остается семьдесят фунтов, но даже при самом бережливом образе жизни этого не хватит на покрытие счетов за пропитание. В большинстве полков каждый обед обходится офицеру в два шиллинга на еду плюс шиллинг на вино, хотя, разумеется, без вина можно и обойтись, а за воду взимать плату еще не додумались. Но шесть пенсов в день уходят на прислугу в столовой, еще шесть на завтрак и столько же надо заплатить за стирку и починку формы. Чтобы жить так, как живут офицеры, надо, помимо жалованья, иметь дополнительный доход примерно в сотню фунтов в год. У вас есть такие деньги?

– Нет, сэр, – соврал Шарп. Не хвастать же, что камней, зашитых в мундире, хватило бы на патент майора, а не то что прапорщика.

– Вот и хорошо, – сказал Маккандлесс. – Хорошо, потому что это не лучший путь. В большинстве полков на солдата, ставшего офицером за деньги, смотрят свысока. Да и как иначе? В армии хватает честолюбивых молодчиков с кошельками, набитыми папашиными денежками. Зачем им необразованный выскочка, который едва сводит концы с концами и занимает шиллинги на оплату счетов за столовую? Я не говорю, что это невозможно. Любой из квартирующих в Вест-Индии полков с удовольствием и дешево продаст вам должность прапорщика, потому что у них постоянный недокомплект из-за желтой лихорадки. Служба в Вест-Индии – это смертный приговор. Если солдат хочет служить где-то в другом месте, ему следует идти вторым путем. Он должен стать сержантом, должен уметь читать и писать. Есть еще и третий путь. Совершить нечто героическое. Например, пойти во главе "Форлорн хоупс". Возможностей много, как и способов покончить с жизнью. Главное здесь попасть на глаза генералу. Иначе – пустая трата времени.

Некоторое время Шарп сидел молча, обескураженный препятствиями, стоявшими на пути к заветной цели.

– А проверку устраивают, сэр? – спросил он. – По чтению?

Мысль об этом сильно беспокоила его, потому что, несмотря на заметный прогресс, сержант все еще нередко спотыкался на самых простых словах. Шарп оправдывался тем, что Библия отпечатана слишком мелким шрифтом, и Маккандлесс, дабы не огорчать его, делал вид, что признает причину уважительной.

– Проверка по чтению? Господи, конечно нет! Кто будет проверять офицера! – Полковник устало улыбнулся. – Джентльмену же верят на слово. – Он помолчал. – Мне всегда хотелось знать, почему солдату порой так хочется стать офицером.

Чтобы вернуться на Брухауз-лейн, подумал Шарп, и пересчитать кое-кому зубы.

– Не знаю, сэр. Я просто думаю, – уклончиво ответил он. – Интересно же...

– Дело в том, – продолжал шотландец, – что сержант имеет куда большее влияние на солдат, чем офицер. С формальной стороны звание не такое престижное, но уважением он пользуется несравненно большим, чем молоденький лейтенант. Прапорщики и лейтенанты – фигуры малозначительные. Большую часть времени от них и пользы-то никакой нет. По-настоящему офицер ценен, когда он доходит до капитана.

– Конечно, сэр, вы правы, – сказал Шарп. – Это я так... просто думал...

В ту ночь Маккандлессу снова сделалось плохо, и Шарп сидел у двери, слушая шум дождя. Заманчивая картина триумфального возвращения на Брухауз-лейн не выходила из головы. Он представлял, как проходит, наклонив голову, под низкой аркой ворот и видит перед собой ненавистные рожи. Он хотел, отчаянно хотел вернуться туда именно так – с триумфом, гордо, а потому мечтал. Мечтал о невозможном. И не мог заставить себя отказаться от мечты. Однажды – пока еще не ясно как – он совершит прыжок. Или погибнет при попытке.