Чужие браки - Рози Томас

— Если что-то узнал Джимми, можно считать, что это уже знают все, — сказал он. — Джимми абсолютно не умеет держать язык за зубами.

— Вики?

— Разумеется, Вики скоро узнает. Кто-нибудь ей расскажет.

Нина молчала.

С тех пор, как Гордон вошел в эту комнату, он не думал о Вики, но сейчас она вдруг встала у него перед глазами, такая, какой была сегодня, когда он уезжал из дому, сославшись на головную боль. Рядом с Вики сидели ее родители, и Гордон, глядя на них, вдруг представил себе, какой станет в старости Вики, так же, как глядя на Вики, он часто представлял себе, как будут выглядеть его дочки, когда станут взрослыми.

Гордон быстро пробормотал придуманную им отговорку, и Вики вздохнула, не глядя на него. И это молчание испугало Гордона. Он подумал, что, возможно, до Вики дошли уже какие-то слухи. И страх этот заставил Гордона поторопиться предупредить Нину.

Нина подняла глаза и встретилась взглядом с Гордоном. Черты ее лица на несколько секунд слились для Гордона с чертами Вики, как это уже было однажды, в самом начале их связи, когда Гордон представил себе одновременно тела двух женщин.

— Я понимаю, — спокойно сказала Нина. — И что это значит для нас?

— Это значит, — сказал Гордон, — что я должен сам рассказать Вики правду, прежде чем кто-нибудь передаст ей искаженную версию всего, что произошло. И еще это значит, что нам придется перестать встречаться. Мне очень жаль. Я кляну себя за то, что оказался таким неосмотрительным. Я чувствую себя так, как будто разбиваю что-то абсолютно неповторимое.

Нина сидела неподвижно, глядя в огонь. Когда она заговорила, голос ее по-прежнему звучал ровно, спокойно.

— Не беспокойся. Ничего ты не разбиваешь.

Не последовало ничего из того, к чему готовился Гордон — ни слез, ни протестов, ни обвинений. Лицо Нины было неподвижно, и молчание ее означало, что должен говорить Гордон, предлагая ей что-то взамен того, что сделалось теперь невозможным.

— Это так больно, Нина. Ты сделала меня счастливым. Да, и виноватым тоже, но в то же время счастливым. Счастье пронизывало все вокруг. Я мог ехать на какую-нибудь чертову стройку, сидеть на собрании, но, как только вспоминал о тебе, в душе моей начинала звучать музыка. Если я был в это время один, например, в машине, я начинал напевать что-нибудь, отбивая такт пальцами по рулю. Я чувствовал себя как мальчишка, — Гордон протянул к ней руки. — Я — обычный инженер средних лет, обремененный долгами, семьей и множеством обязанностей, но я не верю, не верю, что твое появление в моей жизни было лишь случайностью. — Нина молчала. — Я люблю тебя. И я люблю тебя сейчас.

Нина подняла наконец глаза.

— И что же случилось с ней, с этой любовью?

Гордон задумался, зная теперь, что Нина боится не меньше его.

Любовь захватила его, это чувство было одновременно устрашающим и бодрящим, заставило его испытать такой душевный подъем, какого он не помнил уже много лет. И эта женщина, которую Гордон, как ему казалось, понимал, хотя теперь он думал, что, пожалуй, и нет, приняла его любовь. Все это было окутано покровом тайны, отчего становилось еще прекрасней, еще восхитительней. После долгих лет супружеской верности, когда его внутренняя жизнь была такой же простой, открытой и такой же бесцветной, как и та часть жизни, которая проходила на виду у всех, Гордону нравилось иметь свою тайну и это ощущение возбуждало его еще больше.

Но теперь, когда тайна была раскрыта, все остальное тоже должно закончиться. Ведь как бы то ни было, теперь их личные дела вот-вот станут достоянием всех.

— Я по-прежнему люблю тебя, — беспомощно произнес Гордон.

Это было правдой. Гордон понимал, что это крайне неосмотрительно и вряд ли возможно, но ему хотелось сохранить отношения с Ниной. Даже сейчас, после всего, что произошло, как прекрасно было бы протянуть руку, расстегнуть одеяние Нины и обнажить белоснежную, покрытую веснушками кожу ее плеч.

Гордон облизал губы.

— Но я женат, и отвечаю не только за себя. Я думаю, ты понимаешь это, Нина?

— Понимаю что — что жену надо защищать любой ценой?

— Жену и детей… — сказал Гордон.

Произнося эти слова, он вдруг ясно понял еще одну вещь: эта потеря не просто принесет ему горе, но боль пройдет нескоро. Гордон жаждал спасения, и ему показалось, что выход найден, можно вздохнуть с облегчением.

— А как же я? — спросила Нина.

Голос ее звучал тускло и невыразительно.

Гордон медленно покачал головой. Что ж, эту боль надо воспринимать как должное, как расплату. И чем скорее это начнется, чем скорее даст он чувству утраты завладеть им, тем скорее кончится когда-нибудь эта пытка.

— Я не хочу причинить тебе боль, — продолжал Гордон. — Хочу помочь тебе легче перенести все это, но не знаю как. Мне непереносима сама мысль, что ты будешь страдать из-за меня.

— Но ты все-таки смог перенести эту мысль.

На улице было уже абсолютно темно. Свет уличных фонарей казался неестественным и раздражал глаза.

Нина подошла к ближайшему окну и закрыла ставни. Потом она сделала то же с двумя другими окнами, осторожно обойдя елку, чтобы подойти к ним. На елке висели серебристые звездочки и простые белые фонарики. Гордон невольно сравнил ее с елкой у себя дома, украшенной яркими игрушками, которые клеили его дети, и разноцветными лампочками.

Нина вернулась на место.

— Спасибо, что пришел рассказать мне, прежде чем признаться Вики, — сказала Нина.

Он никогда прежде не видел ее такой мрачно-холодной. С тех пор, как начался их роман, Нина всегда была с ним ласкова, внимательна, щедро дарила себя. Гордон хотел защитить Вики, которая ни в чем не была виновата, а результатом была эта холодность и отчуждение.

— Мне действительно очень жаль, — больше Гордон ничего не мог придумать.

— Да. Тем не менее, ты ничего не разбиваешь, — повторила Нина.

«А она сильная», — подумал Гордон отстраненно.

Эта сила вывела Гордона из равновесия, показав его собственную слабость.

Даже теперь, когда все уже было решено, Гордон испытывал ужасное, малодушное желание броситься к Нине, спрятать лицо у нее на груди, зарыдать, и чтобы ее нежные руки гладили и утешали его, как Вики утешает Элис, когда той приснится дурной сон. Гордон помнил запах Нины, ее кожу, волосы. Боль сделалась нестерпимой, Гордон обхватил голову руками. Нина не сделала ни одного движения, не произнесла ни слова, чтобы хоть как-то его утешить. Вместо этого, она посмотрела на часы, обнажив при этом запястье, тоже покрытое веснушками.

Затем произнесла прежним ледяным тоном:

— И где это, интересно, Патрик с чаем?