Ложная слепота (сборник) - Питер Уоттс

– Тридцать семь минут, – сказал Сарасти.

Никто не понял, как он пришел к такому выводу. Спросить осмелилась только Бейтс. Вампир лишь глазами сверкнул.

– Вам не понять.

Логика нежити: от очевидных посылок к непостижимым выводам. И от нее зависела наша жизнь.

Тормозные двигатели следовали заложенному алгоритму, в котором законы Ньютона скрещивались с бросками костей. Наша цель была выбрана не случайно – мы отсекли зоны роста и отводные каналы; места, лишенные близких путей к отступлению, тупики и неразветвленные сегменты («Как скучно», – пожаловался Сарасти, вычеркивая их). В нашем распоряжении осталось около десяти процентов объекта. Сейчас мы падали в восьми километрах от места первоначальной высадки, прямо в терновый куст. Здесь, на полпути к цели, даже мы сами не смогли бы точно предсказать место приземления.

Если «Роршах» мог, то он заслуживал победы. Мы летели. Куда ни глянь, пространство раскалывали ребристые шпили и корявые ветви, рассекая звездную даль и близкий газовый гигант на исчерченные черными жилами витражные осколки. В трех километрах от нас, а может в тридцати, вздувшийся кончик отростка лопнул неслышным взрывом заряженных частиц, затуманив даль застывающим, рвущимся газом. Прежде чем тот рассеялся, я заметил, как завиваются сложными спиралями клочья и струи: магнитное поле «Роршаха» превращало само дыхание объекта в радиоактивный град.

Я никогда не видел его невооруженным глазом и сам себе казался пролетающей сквозь старое пожарище мошкой в звездной зимней ночи.

Включились тормозные двигатели. Меня швырнуло назад, на ремни упряжи, и ударило о бронированное тело, мотавшееся рядом. «Саша», – вспомнил я. Остальных Каннингем усыпил, оставив в общем теле единственное одинокое ядро. Я даже не подозревал, что при раздвоении личности такое возможно. Она смотрела на меня сквозь смотровое стекло шлема. Скаф полностью скрывал ее графы, и в глазах я ничего не мог прочесть. В последние дни это случалось часто. Каннингема с нами не было, и никто не спросил, почему, когда Сарасти раздавал задания. Биолог оказался первым среди равных; дублер, которого некому заменить. Второй по незаменимости в нашей незаменимой команде.

Это увеличило мои шансы: ставки повысились до одного к трем.

Каркас спускаемого аппарата неслышно содрогнулся. Я снова посмотрел вперед, через плечо Бейтс, лежащей на противоперегрузочной койке впереди, мимо принайтовленных пехотинцев по сторонам. Наш автомат запустил боевую часть – сборный надувной тамбур на установке взрывного бурения, который пробьет шкуру «Роршаха», точно вирус клеточную мембрану Тонконогое устройство уменьшалось, пока не скрылось из виду Миг спустя на фоне смоляного пейзажа внизу рассвело и погасло крохотное натриевое солнце – вколоченный прямо в броню заряд антиматерии; мизерный, хоть атомы считай. Намного грубее, чем робкие ласки нашего первого свидания.

Мы совершили жесткую посадку (пока тамбур надувался). Пехотинцы слетели с нарт за миг до столкновения, извергая из сопел тонкие струйки газа, и окружили нас охранным кольцом. Бейтс последовала за ними, выскочив из креплений, и поплыла прямо к распухающему куполу. Мы с Сашей выгрузили катушку оптоволокна – складной барабан толщиной в полметра и диаметром в человеческий рост – и покатили ее вдвоем. Один из роботов проталкивался через шлюзовую мембрану тамбура.

– Пошевеливаемся. – Бейтс цеплялась за поручень надувной палатки. – Тридцать минут до…

Она осеклась. Мне не пришлось спрашивать, почему: передовой солдатик разместился над свежепробитым отверстием и прислал нам первую открытку.

Свет из глубины.

Вы можете подумать, что нам стало легче. Человеческое племя всегда боялось темноты: миллионы лет мы ежились в пещерах и норах, пока невидимые твари рычали, сопели или просто ждали в ночи за порогом, молча и тихо. В идеале любой свет, даже очень слабый, должен разогнать хотя бы часть тьмы, оставив разуму меньше простора для страшных фантазий.

Но мысль – штука неподконтрольная.

Мы последовали за пехотинцем вниз, в тускло мерцающую муть, напоминающую простоквашу с кровью. Поначалу казалось, что горит сам воздух, светящийся туман, в котором тонет все, расположенное на расстоянии больше десяти метров. Но это было иллюзией. Тоннель, в который мы выбрались, имел метра три в ширину и освещался рядами полосок, размером и формой напоминавших оторванные пальцы. Временами они закручивались на стенах широкими тройными спиралями. Похожие выступы мы зафиксировали на месте первой высадки, хотя они не светились, и пробелы между ними были не так сильно выражены.

– Видимость лучше в околоинфракрасном спектре, – доложила Бейтс, переключив всем дисплеи в новый режим.

Гремучей змее атмосфера показалась бы прозрачной. А для сонара она такой и была: передовой дрон плюнул во мглу цепочкой щелчков и обнаружил, что в семнадцати метрах впереди тоннель выходит в какое-то помещение. Прищурившись, я разглядел сквозь мглу очертания пещеры. Чуть ли не заметил зубастых тварей, словно разбегающихся от взгляда.

– Пошли, – скомандовала Бейтс.

Мы подключили пехотинцев: одного оставили охранять выход, остальных разобрали в качестве передовых ангелов-хранителей. С внутришлемными дисплеями роботы сообщались по лазерной связи; друг с другом переговаривались по негнущемуся кабелю из экранированного оптоволокна, который разматывался с катушки по нашим следам. В среде, где оптимальных выходов нет, это был наилучший из возможных компромиссов. Наши телохранители на поводках позволят держать связь во время одиноких прогулок по тупикам и закоулкам.

Да, именно одиноких. Мы должны были либо действовать поодиночке, либо исследовать меньшую территорию, а потому решили разделиться, словно блицкартографы в поисках Эльдорадо. Все наши действия основывались исключительно на вере – в то, что общие принципы внутренней архитектуры «Роршаха» можно извлечь из снятых на бегу мерок; в то, что «Роршах» в принципе представляет собой единое целое. Предыдущие поколения поклонялись злобным и непостоянным духам. Наше уверовало в упорядоченность мира. Здесь, в чертовой пахлаве, поневоле задумаешься, не подобрались ли предки ближе к истине…

Мы шли вдоль тоннеля. Наша цель была различима простым человеческим глазом: не столько зал, сколько перекресток, свободное пространство на стыке дюжины проходов, расходящихся в разные стороны. Кое-где на глянцевых поверхностях мерцали рваные сетки ртутных капель; сквозь материю стен прорывались блестящие выступы, как горсть крупной дроби, вмятой в мокрую глину.

Я взглянул на Бейтс и Сашу: