Дом обнаженных страстей - Владимир Григорьевич Колычев

– Родик правильно сделал, что изолировал тебя от общества! – Галка продолжала колдовать над раненым мужем.

– А Леру на наркоте держал, чтобы она с ним трахалась, тоже правильно?

– И что там на кладбище было? – спросил Тимофей.

– Я же говорю, Антоныч за Калугиным пошел, что-то ему сказал, Калугин его ударил и обратно пошел. Так и не дошел до могилы отца.

– И ты за ним в поселок пошел?

– Пошел.

– В бане прятался?

– Дождь пошел, надо же было где-то прятаться.

– А Бутюгова как увидел?

– Он в баню зашел, топор взял, я в парилке спрятался.

– А если бы он тебя там нашел?

– Ну так не нашел же!

– А если бы? Чем ты мог защититься?

– Ракетница у меня была, человека насквозь прожигает.

– Значит, не страшно было?

– Когда страшно, дома сидят. А я ничего не боялся!

– Значит, Антоныч взял топор и к дому пошел. Дальше что?

– А дальше я чуть не задохнулся, когда из парилки вышел. Там такой перегарище был!.. Даже не знаю, как он в Калугина смог топором попасть.

– Топором?

– Ну да.

– Ты видел?

– Ну, он с одной стороны дома к нему зашел, я – с другой… Калугин, кстати, меня увидел, напрягся. А тут Антоныч топором его ударил.

– Откуда Антоныч знал, что Калугин во дворе был?

– Откуда он знал?

– Ну топор же он не просто так взял, значит, знал, что он ему понадобится.

– Ну не знаю, может, он сначала Калугина увидел, а потом за топором пошел… Может, он давно там во дворе уже был, у меня живот болел…

– Живот?! Это ведь ты труп Калугина пытался утащить?

– Ну да, Антоныч ушел, а я подумал, что нельзя труп оставлять. На меня ведь подумать могли…

– А тебя приступ хватил?

– Язва у меня, спасибо зоне.

– И ты снова в бане спрятался, но-шпу выпил.

– Выпил. Сильно прихватило…

– Рисковый ты парень, светло же было, ты труп у нас из-под носа утащил.

– Не мой это труп, не я убивал… Обидно! У меня ведь и живот от обиды разболелся! Я сто лет ждал, чтобы этого урода убить! Сто лет ради одной ночи… А этот Бутюгов, сука!..

– И куда ты потом делся, после того как труп в реку скинул?

– Да где я только не был! Все затопило, из поселка не выбраться.

– Петровна подобрала?

– Лада Петровна.

– Ты у нее был, когда Паша Антоныча убил?

– Да нет, я к ней не сразу попал, уже после того…

– Лодку ты у Плюхина угнал?

– Ну, в общем, да.

– А вернулся зачем?

– Лера позвонила, сказала, чтобы я ее забрал… И про деньги спросила, – немного подумав, добавил Дымков. – Сколько там, спросила. Думала, что деньги у меня, рассчитывала, что мы сбежим, начнем новую жизнь… Ну, я решил вернуться за деньгами. Новую жизнь начать, – с горечью усмехнулся парень.

– Уже не начнешь.

– И не начал бы… Эта сучка знаешь уже с кем?

– Неужели со следователем Кривенцовым?

– Бери выше, с начальником районной полиции. Теперь он будет за наркоту ее иметь!.. Вот скажи, нужна она мне такая?

– Нужна, – кивнул Тимофей.

– А это уже все равно… Вы же ментам меня сдадите.

– Сдадим.

– А я человека ранил.

– И все?

– Ну, Плюхина в реку скинул… Но я убивать его не хотел… Ну, может, и хотел. Еще та сука!..

– А меня за что?

– Тебя?! А это Лера!

– Опять Лера?

– Ты же изнасиловал ее, – усмехнулся Дымков.

– Я ее изнасиловал?!

– Ну, она так сказала… Я сразу понял, что гонит она… Но чем-то ты ее сильно разозлил.

– Разозлил, – кивнул Тимофей.

Правильно сказала Полина, наркоманам доверять нельзя. Ненадежные они, мягко говоря. Коварные и вероломные… Не насиловал Тимофей Леру, он всего лишь не оправдал ее ожиданий. И за это она показала на него пальчиком, зная, что Дымков готов за нее убить… И зачем только он связался с ней?

– Тварь она, – продолжал Дымков. – Но я не за нее мстил, я за себя мстил… А деньги?.. Я же не собирался вас убивать. Хотел забрать, и на дно!.. Много там хоть?

– Тебе лучше не знать.

В дверь с силой постучали, Тимофей открыл и посторонился, пропуская Кривенцова.

– Долго же вы!

– А вы меня ждали?.. – Кривенцов изменился в лице, увидев лежащего на полу в луже крови Пашу.

Заметил он и связанного Дымкова.

– Что тут у вас?

– Да за деньгами приходил, – усмехнулся парень.

– За какими деньгами?

– А нет никаких денег! – развела руками появившаяся вдруг Полина.

– В свободном плаванье деньги! По реке!

Тимофей кивнул, глядя на жену. Это даже хорошо, если она на самом деле утопила деньги. Ни с Лерой он не хотел жить, ни с ней. Надоело все, хоть в монастырь уходи. А ведь уйдет. Если не посадят. Если не умрет от СПИДа или гепатита.

– А кто стрелял? – спросил Кривенцов, кивком указав на Пашу.

– Я выстрелил, – сказал Дымков. – Случайно!

– А вот не случайно! – вскинулась Галка.

– Сам не знаю, как вышло.

– И Плюхина в реку скинул, не знаешь, как вышло? – тускло спросил Тимофей.

– Так он убить меня хотел, а я всего лишь его столкнул… И ты в меня стрелять собирался…

– А Екатерину Зуйкову кто задушил?

– Не знаю, о чем разговор! – замотал головой Дымков.

– Я задушил… Случайно, – через силу выдавил Паша.

Галка ничего не сказала, но ударила его по плечу.

– Чего ты? Не видишь, подыхаю я!

Тимофей пожал плечами, глядя на него. Он даже не знал, что хуже, умереть или оказаться в тюрьме по обвинению в двойном убийстве.

Но Паша не умер. Его доставили в больницу, сделали операцию, вытащили с того света. А Тимофею, сняв с него подозрения, разрешили отправиться домой. Увы, возвращаться пришлось вместе с Полиной.

– Давай забудем все! – предложила она. – Не было ничего!

– А как же Мирон?

– Потому и забудем… Что было. Но давно… И неправда!

Тимофей качнул головой. Нет, уж лучше в монастырь, чем с Полиной жить. С ее Мироном, который по какой-то причине отказался забирать ее с Островского. И этим разочаровал ее…

– Это что такое?

Гаишник появился будто из ниоткуда, махнул жезлом, пришлось остановиться.

– Сейчас обыскивать будут!

Тимофей не ошибся, сначала к ним подъехал один полицейский автомобиль. Молоденький следователь полиции предъявил даже постановление на обыск, оперативник, подняв крышку багажника, полез к запасному колесу. А к «десятке» подъехал «Мондео» характерной для полицейского автомобиля окраски.

Из машины никто не выходил, опустилось только заднее стекло. И Тимофей увидел Леру, она смотрела на него с печалью и сожалением, и только где-то в глубине глаз