Крест и посох - Валерий Елманов

— Ну тогда быть по сему, — хлопнул себя по мускулистой ляжке боярин и, спохватившись, обратился к упорно молчавшему во все время обсуждения будущих действий половцу: — Ты-то как мыслишь, Данило Кобякович? Твоя рать числом вдвое поболе нашей будет. С нами пойдешь али как?

— Предавший своего брата сегодня, предаст самого себя завтра, — отозвался половец. — Мы с князем побратимы. К чему лишние слова? К тому ж князь Глеб силен. Вам одним не справиться.

— Сеча будет лютая, — посчитал необходимым предупредить хана Ратьша, на что тот чуть обиженно ответил:

— За свою честь отказывается вступать в бой только тот, у кого ее нет. Я дал роту в верности Константину, он мне. Кто сам нарушит ее, чего может ждать от других?

Уже выйдя из шатра и с наслаждением вдохнув сочный луговой воздух, наполненный благоуханным букетом диких трав и цветов, Ратьша философски заметил:

— Эхма, сколь воев наших поляжет навсегда в мураву под Рязанью — токмо господу богу ведомо.

Эйнар сдержанно согласился:

— Думается, что не все встретят нынешнюю осень.

Встрял Данило Кобякович. Как-то хищно скаля зубы, он возразил обоим:

— Достоин жизни только тот, кто не страшится смерти.

— Это ты мудро помыслил, — хлопнул его мимоходом по плечу Ратьша, направляясь к своим дружинникам.

Провожая тысяцкого взглядом, хан вдруг подумал, что сталось бы с его плечом, если бы по нему так же дружески, от души хлопнул этот здоровенный ярл.

Тот, будто прочитав его мысль, повернулся к половцу, но испытывать его плечо на прочность не стал, лишь коротко кивнул, предупредив:

— Сойдемся у Рязани под вечер.

Данило Кобякович в ответ молча махнул рукой и что-то гортанно крикнул своим воинам, нетерпеливо ожидающим команды.

Мгновенно весь кочевой стан пришел в движение и, не потеряв ни одной лишней минуты, вскоре все они сидели как влитые на своих крепких приземистых мохноногих конях, готовые двигаться туда, куда повелит им их вождь.

На пути им не встретился ни один отряд, и, одолев до вечера весь путь, к закату все прибыли под Рязань.

Тут-то, вытащив из одной избенки на краю посада древнего замшелого старика, не пожелавшего быть обузой для своих домочадцев и отказавшегося укрыться за стенами города, они узнали, что седмицей ранее пленил их князь своего брата Константина и теперь держит его в порубе, гадая, какая казнь будет достойна столь страшного злодеяния, им свершенного.

Не желая тратить время на разъяснения, Ратьша просто отпустил старика восвояси, а заметив три фигурки, застывшие у запертых городских ворот, он тут же смекнул, для чего они вышли, и решил двинуться навстречу.

С собой он прихватил лишь Константинова побратима — половецкого хана, да еще Вячеслава, который восхитил его в недавнем походе, правда, не столько своим воинским умением, сколько умом и сообразительностью.

Честно говоря, даже после того, как князь в ответ на просьбу воеводы назвал имя его будущего преемника, даже узнав о том, что Вячеслав из Рюриковичей, его кандидатура особых восторгов у старого вояки не вызвала.

Ну и пускай он княжич, ан все одно — и сосунок годами, и делу ратному только-только приставлен обучаться. Однако воевода промолчал, решив наглядно, на деле показать, что Константинов выбор оказался неудачен, но пусть это князю обрисует сама жизнь.

Потому-то он и в походе, держа Вячеслава близ себя, тем не менее ставил перед ним самые сложные задачи: то пошлет в разведку, то поставит во главе передовой дозорной сотни, а то заставит высказать мнение по поводу предстоящей завтра битвы. Какие у него, дескать, соображения имеются.

И с каждым днем все больше и больше удивляясь, начинал Ратьша понимать, что выбор князя, пожалуй, не просто правильный, а самый что ни на есть подходящий.

Вряд ли кто из бывалых воев лучше этого мальчишки сумел бы так грамотно оценить обстановку, прикинуть, как лучше всего использовать болотистую низину или дремучий лес, все мудро взвесить, включая даже боевой дух неприятеля и своего войска, и уж потом, исходя из всей совокупности принять решение.

Да, конечно, что касается личного умения, то тут ему еще трудиться и трудиться. Тот же Константин, который доводится князю тезкой, и с мечом обращается куда лучше, и с луком, не говоря уже о том, как он держится на коне.

Да и не он один опережал Вячеслава.

С луком избранник князя и вовсе что по дальности, что по меткости уступит если и не всем, то доброй половине дружины. Да и с копьем у молодого княжича не все слава богу, а уж на коне этот мальчишка до сих пор сидит как на корове.

Однако не щадит себя парень, каждый день по сто потов проливает, но своего добивается.

К тому же не самое это и важное в деле руководства дружиной.

Если бы в воеводы выбирали исходя только из личного мастерства, то у Ратьши в дружине уже сейчас кандидатов в тысяцкие набралось бы несколько десятков.

Но вот беда, неспособны они к самому главному — не за себя одного, за всех воев думать, да еще и за супротивника. И не одну завтрашнюю битву, а всю войну в голове держать, да еще и будущую, к коей уже нынче молодь готовить надо.

Этот же соответствовал всем думам и представлениям Ратьши о будущем тысяцком Константинова войска.

Более того, его поведение почти не расходилось даже с самыми затаенными мечтами старого воеводы. А что до мастерства — придет оно, никуда не денется.

Потому и ныне взял он его на переговоры.

Пусть смотрит, слушает, учится, одним словом, на ус мотает, коего у него, правда, гм-гм… но все равно — найдет на что намотать.

А там, глядишь, как совсем недавно в тех же дремучих мордовских лесах, что-нибудь эдакое и сам придумает.

* * *

И ополчишася супротив богом данного князя Глеба сила несметная, кою под стены града Резани закоснелый в ереси своея позваша вой Ратьша.

И бысть страх во граде ибо прииде с чужих земель иноверцы и тако рекоша: «Град сей на копье возьмем и злато людишек резанских все наше буде».

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г. Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г. * * *

И воспылаша во гневе сердца витязей Ратьши-тысяцкого, варяга Эйнара да Данилы Кобяковича, половчанина, кой тож крест на груди имеша и восхотеша вступити за родича свово князя Константина Володимеровича, ибо сведали оные богатыри, кое зло удумал учинити со своим братом безбожный Каин княже Глеб, сидящий в Резани стольной.

Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г. Издание Российской академии наук, Рязань, 1760 г. * * *

Трудно сказать, что именно приключилось с половецким ханом Данило Кобяковичем и почему вдруг он в одночасье из союзника князя Глеба превратился в его непримиримого врага.

Объяснение мне видится только в том, что молодой хан посчитал себя в чем-то серьезно обделенным во время дележки добычи под Исадами, а то и обманутым.

Под нажимом своих воинов он решил осуществить переход на другую сторону, участвовать во взятии Рязани и добром, награбленным в городе, компенсировать то, что он недобрал ранее.

Предлогом, по всей видимости, стал тот факт, что Константин был женат на родной сестре хана, и Данило Кобякович якобы вступался за своего родственника.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 110–111. Рязань, 1830 г.

Глава 17

Переговоры

Друг тот, кто способен своих друзей вызволить из несчастья, а вовсе не тот, кто попрекает случившеюся бедою.

Хитопадеша

Онуфрий не спал всю ночь.

Ведь чуяло сердце недоброе, недаром он так упирался, когда на княжеском совете Глеб назвал имена трех человек, посылаемых, как он выразился, для заговаривания зубов Ратьше, и среди них прозвучало имя самого набольшего боярина Константина.

Точнее, бывшего набольшего — ибо ныне он кто? Да так, ни богу свечка ни черту кочерга.

Именно в ту ночь Онуфрий впервые задумался, а правильно ли он поступил под прошлое Рождество, уговорив Константина пойти на такое злодеяние.

О справедливости содеянного боярин старался не задумываться, тем более что и так все ясно — молить и молить бога о прощении, вот и все, что остается.

Сейчас же его гораздо сильнее волновало более насущное — в самом ли деле был так выгоден страшный грех, свершенный им, что стоило во имя него поступиться спасением собственной души.

Но, с другой стороны, уж больно велико было искушение одним разом отхватить столько земли и волостей, да еще не просто в кормление, а как вотчину, то есть то, что можно передать в наследство детям и внукам.

Что и говорить — огромен соблазн. Устоять перед таким нечего и думать. Ну разве что тому, кто, как говорится, гол как сокол, либо, напротив, давно достигшему всех чинов, званий, регалий и богатств.