Парадокс великого Пта - Анатолий Жаренов

«Попрощался с Отто. Теперь у меня остаются два организатора – Бергсон и Зигфрид. Первый – продажная тварь. Второй – верен, как овчарка. А из Германии надо удирать».

«С отправкой Отто получается какая-то путаница. Кремировали не того, кого надо. Так вчера мне доложил Зигфрид. В конце концов это меня не касается. Я не разведчик, а ученый…»

«Называю это «Маугли». Достаточно темно и достаточно прозрачно…»

«Привезли «этих». Их мало, очень мало. Странная вещь. Сыворотка действует избирательно. Девяносто процентов гибнет. А поле все еще недосягаемо для меня».

«Конечно, мозг «этих» несет в себе неведомое пока «поле смерти». Странный мозг, по-видимому лишенный всякой информации. Поле убивает ее, но организм живет. Примитивные инстинкты не исчезают. Они хотят есть, пить, размножаться. Первое поколение, правда, быстро вымерло. Сколько же лет я вожусь с «этими»? Семь? Восемь?»

«Бергсон был у Дирксена. Субсидии на опыты будут. Но Дирксен хитер. Ему мало того, что Бергсон шпионит за мной, он еще и Зигфрида заставляет работать на себя. Все словно сговорились против меня. Однако Зигфрид верен по-прежнему. Когда Дирксен заговорил об Отто, Зигфрид доложил мне об этой беседе. Я посоветовал сохранить Отто. «Как?» – спросил Зигфрид. «Предупредить Отто, – сказал я. – Пусть джентльмены думают, что условия связи с ним прежние…»

«Поле! Я понял, как его усилить!..»

«Нет, это не «поле смерти». Я открыл нечто странное и страшное. Эволюция необратима, как я думал раньше… «Maугли» – это часть чего-то, причем очень малая. Да, организм человека можно мгновенно перестроить. Да, можно превратить половину человечества в «этих», а другую уничтожить. Но за «этими» что-то стоит. Я узнал это сегодня, когда втолкнул индейца в камеру усилителя поля…»

«Приносящий жертву». Смерть. И странный жезл в руках Бога. Вот когда мне пригодится Отто. Я словно чувствовал, что он понадобится. Опять Случай».

«Над «Маугли» пора поставить точку. С джентльменами мы как-нибудь поладим. А мой верный Зигфрид знает слишком много. Придется с ним расстаться…»

«И снова я подвожу итог перед очередным прыжком. Через жертвы, через смерть я иду вперед, к своему торжеству. Я все-таки назову это «эффектом Хенгенау» или «парадоксом Хенгенау». Так будет даже лучше. Через смерть! Я иду к этому через смерть».

7. Любовь и открытия

– Я поняла только, что этот ученый-эсэсовец производил какие-то страшные опыты над людьми, – сказала Маша, возвращая Лагутину листки с записями Хенгенау. – И все. А под конец он, видимо, сошел с ума.

– Да, – произнес Лагутин задумчиво. – Может, он и сошел с ума. А может…

– Что?

– Он все-таки не совершил открытия.

– А фиолетовые обезьяны? «Поле смерти».

– Понимаешь, Маша. Он был близок к открытию. Но он бродил в потемках. Он вслепую нашел способ воздействия на живые клетки. А «поле смерти»… Мне кажется, что это его самая главная ошибка.

Лагутин задумался. В циничных записях эсэсовца предстояло еще разобраться. Но главное Лагутин понял. Хенгенау совершенно случайно наткнулся на «поле памяти». Не последняя вспышка гаснущего сознания сотен людей вызывала галлюцинации у Луизы. Нет, в действие вступал последний резерв мозга – поле, возбуждаемое нервными клетками, неизвестное странное поле, слабое у отдельного индивидуума, настолько слабое, что оно почти никогда не проявляет себя. Но многократно усиленное, оно способно вызывать определенные реакции у некоторых людей. Избирательность… «Почему все-таки оно действует избирательно? – мелькнула мысль. – Странно. Памятрон тоже действует избирательно. А вдруг у этих полей одна природа? Вдруг…» И новая, еще более странная мысль обожгла мозг. Лагутин вспомнил случай с Машей. Материализованные привидения… Поле тогда было необычайно сильным. И если?

– Маша, – спросил он. – Ты тогда запирала дверь изнутри?

– Когда?

– Ну тогда, когда двойников увидела?

– Нет.

– А раньше, утром, например?

– Только на одну минуту. Сразу по приходе в лабораторию.

– Все ясно. Теперь это можно объяснить.

– Ничего не понимаю, – жалобно сказала Маша. – Что ты хочешь объяснить?

– Да все, что происходило с тобой тогда. Твои двойники повторяли все, что ты делала. Не обязательно в тот именно день. Понимаешь? В течение всей жизни. Но они обязательно должны были повторять твои действия…

Маша недоуменно взглянула на него.

– Подожди, – сказала она. – Надо вспомнить все. Действительно. К крану я тогда подходила… Да, да… А девочка?.. Луг… Ну, луг я помню, допустим. А стекло? Ой!.. И стекло помню… Девочка, то есть я, спрашивала, почему я за стеклом сижу. Мы были с отцом в зоопарке. Там чистили большой стеклянный… Как он называется? Вольер для змей, что ли? И я спрашивала женщину через стекло… Но что сей сон значит?

– Да то, – сказал Лагутин, – что в поле памятрона можно видеть не только галлюцинации. Оно способно проецировать в пространстве определенные образы, реальные, так сказать.

– Но это же страшно…

– Страшно, пока мы не понимаем, не проникли в механизм. Я вот еще думаю об этом эсэсовце. Он вел себя как любознательный дурак. Ползал возле потрясающих вещей и не догадывался даже, что за ними стоит. Дальше «фиолетовой чумы» его мышление не могло проникнуть.

– А твое? Проникло?

– Не так быстро, – сказал Лагутин. – Однако кое-что и сейчас можно вообразить.

– Что же?

– До сих пор мы знали, что добиться изменения видовых признаков организма можно, во-первых, путем гибридизации, а во-вторых, облучая половые клетки. Теперь мы видим, что есть третий путь.

– Зачем? Это же ужасно! Об этом нельзя спокойно рассуждать.

– Напрасно. Конечно, когда такое открытие находится в руках Хенгенау и ему подобных, которые видят в нем только средство массового уничтожения, – это страшно. Но представь себе на минуту такую картину. Наши селекционеры уже давно работают над проблемой продвижения теплолюбивых культур на север. Результаты пока малообещающие. Апельсины в вологодских садах еще не растут. Но вот в яблоневый сад в день сбора урожая приезжает человек. В руках у него… Впрочем, стоп! Я не знаю, что у него в руках. Да это, собственно, и неважно. Мы рассуждаем пока отвлеченно. Словом, что-то у него в руках есть. И с помощью этого «что-то» человек превращает яблоки в апельсины. Или в лимоны. Или, если хочешь, в картошку.

Мы перестанем зависеть от природы. Мы в любой момент можем получить из болотной осоки сахарный тростник. Мы навсегда забудем о таких словах, как «неурожай» и «бескормица». Мы в любых масштабах сможем регулировать производство мяса, яиц, шерсти. Да что говорить! Открываются такие колоссальные возможности, что сейчас еще и представить себе нельзя всех последствий. Я привел тебе жалкие примеры. Воображение пока не в силах подсказать мне большего. Я просто подумал о первых шагах. Это как в сказке…