Россия. Век XX-й (1939-1964) - Вадим Кожинов

Как видим, эксперты США и СССР одинаково истолковали истинную цель плана Маршалла, — что делает это толкование особенно убедительным. Собственные сугубо «эгоистические» интересы играют определяющую роль во всех акциях США на мировой арене; это ясно и в наши дни.

Но даже твердо установив это, мы еще не решаем тем самым вопрос, что (говоря попросту) «лучше»: действия на мировой арене ради «выгоды» или ради какого-либо «идеала»? Об этом речь пойдет в дальнейшем.

Глава шестая

ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ, ПОСЛЕВОЕННЫЕ РЕПРЕССИИ, СТАЛИНСКИЙ КУЛЬТ…

Как уже не раз говорилось, первые послевоенные годы — едва ли не самый загадочный период нашей истории, что, в частности, как бы дает возможность тем или иным нынешним авторам сочинять любые небылицы об этом времени. Так, в популярном (увы!) детективе Э. Радзинского «Сталин» (1997) после сообщения о двух арестованных в 1946-м и 1947 году людях автор преподносит следующее «разъяснение»:

«Вся Москва с ужасом говорила об этих арестах: неужели снова начинается 1937 год? А он уже начался…» (с. 568. Выделено мною. — В.К.)

Итак, предлагается зловещая перекличка: 1937–1947… Однако ведь 26 марта того самого 1947 года был издан указ об отмене в победной стране смертной казни… И есть всецело достоверные документы, свидетельствующие, что в 1948–1949 годах в стране не было вынесено ни одного смертного приговора. Правда, 12 января 1950 года последовал указ, восстановивший смертную казнь, — по-видимому, в связи с готовившимся тогда процессом по так называемому Ленинградскому делу (о котором еще будет речь). И в течение 1950–1953 годов имели место 3894 смертных приговора[274]. Конечно же, цифра страшная — в среднем около тысячи приговоров за год… Но если сопоставить ее с соответствующей цифрой 1937–1938 годов, когда было вынесено 681 692 смертных приговора, то есть около 1000 за день (а не за год!), — утверждение Радзинского о начавшемся в 1947 году новом «1937-м» предстает как совершенно безответственная выдумка; в сопоставленных только что цифрах, если воспользоваться модной в свое время фразой, «количество переходит в качество». К сожалению, подобного рода выдумки внедряются в сознание людей уже более сорока лет, с 1956 года.

Нет сомнения, что в 1946–1953 годах было достаточно много всяческих жестокостей, несправедливостей, насилий. Но, как явствует из фактов, «политический климат» в стране стал значительно менее тяжким и жестоким, чем в предвоенное время, — не говоря уже о времени коллективизации и самой революции.

Правителей, которые начали во второй половине 1950-х годов внушать самые мрачные представления о последних годах жизни Сталина, еще можно при большом желании понять и «оправдать». Они стремились предстать в глазах людей в качестве спасителей страны от предшествующего — чудовищного по своим масштабам и беспощадности — сталинско-бериевского (как тогда говорилось) политического террора, который к тому же с течением времени якобы все более возрастал, и если бы, мол, Иосиф Виссарионович прожил еще хотя бы год-другой или если бы власть после его смерти захватил бы Лаврентий Павлович, террор этот привел бы к совсем уж тотальной гибели населения…

Наиболее тщательный и вместе с тем наиболее объективный — отнюдь не закрывающий глаза на произвол и жестокость — исследователь ГУЛАГа, В.Н. Земсков, отметил, что Н.С. Хрущев, «с целью помасштабнее представить собственную роль освободителя жертв сталинских репрессий, написал: „…Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн. человек“». В действительности же 1 января 1953 года в ГУЛАГе содержалось 2 468 524 заключенных[275]. И, сообщает В.Н. Земсков, сохранились «копии докладных записок руководства МВД СССР на имя Н.С. Хрущева с указанием точного числа заключенных, в том числе и на момент смерти И.В. Сталина. Следовательно, Н.С. Хрущев был прекрасно информирован о подлинной численности гулаговских заключенных и преувеличил ее в четыре раза преднамеренно»[276].

К этому суждению В.Н. Земскова необходимо добавить следующее. Хрущев, называя способную потрясти цифру «10 млн.», стремился к тому же внушить, что речь идет главным образом о политических заключенных. Правда, опасаясь, надо думать, совсем уж завраться, Никита Сергеевич вслед за цитированной фразой о «10 млн.» оговорил: «Там (то есть в десятимиллионном ГУЛАГе. — В.К.), конечно, были и уголовники[277]…»[278], но явно хотел, чтобы это «были» понималось в том смысле, что «уголовники» составляли скромное меньшинство заключенных. Между тем в действительности доля политических заключенных в начале 1953 года, как это непреложно явствует из исследования В.Н. Земскова, составляла в начале 1953 года 21 процент от общего числа заключенных (ИТЛ и ИТК), — то есть немногим более ⅕… И, значит, Хрущев, который, называя цифру 10 млн. заключенных ко времени смерти Сталина, конечно же, «подразумевал», что это, главным образом, жертвы сталинско-бериевского политического террора, преувеличивал не в четыре, а в двадцать раз!

Но о политических репрессиях 1946–1953 годов мы еще будем говорить. Прежде целесообразно обратить внимание на своего рода иронию истории. Дело в том, что инициатором обличения послевоенного сталинского террора и практической ликвидации его последствий был не кто иной, как Л.П. Берия, которого затем объявили главным исполнителем злодейской воли Сталина, а во многом даже и «вдохновителем» этой воли.

После смерти Сталина Лаврентий Павлович занял второе (первое — Г.М. Маленков) место в правящей иерархии, а также возглавил новое Министерство внутренних дел, в котором соединились два ранее (с 1943 года) самостоятельных ведомства — государственной безопасности (НКГБ-МГБ) и внутренних дел (НКВД-МВД).

В наше время был опубликован ряд исследований (и, надо сказать, самых различных авторов), в которых на основе непреложных фактов показано, что именно Берия был наиболее решительным и последовательным сторонником «разоблачения культа» Сталина, для чего у него, в частности, имелись личные мотивы: в 1951–1952 годах развертывалось следствие по так называемому мегрельскому (мегрелы, или, иначе, мингрелы, — одно из грузинских племен) делу, которое представляло грозную опасность для самого Берии[279]. И именно он первым публично констатировал, что в стране нарушаются «права граждан», упомянув об этом в своей речи, произнесенной непосредственно над гробом Сталина 9 марта 1953 года!

Берия был официально утвержден на посту министра ВД 15 марта, но уже через десять дней, 26 марта, этот, без сомнения, энергичнейший деятель представил в Президиум ЦК проект амнистии, согласно которому подлежало немедленному освобождению около половины людей, находившихся тогда в заключении. 27 марта проект был утвержден Президиумом ЦК и, в общем, реализован уже к 10 августа 1953 года[280].

Стоит сразу же сказать, что государственные амнистии отнюдь не обязательно обусловлены «гуманными» соображениями; это практикуемый с древнейших времен способ привлечения симпатий населения на сторону власти[281]. И, конечно же, Лаврентий Павлович ни в коей мере не являл собой «гуманиста». К тому же многие люди, в чье сознание внедрена предложенная в 1956 году картина последних лет правления Сталина, скажут, по всей вероятности, что Берия в 1953 году лицемерно освобождал тех, кого он сам же и посадил ранее…

Однако версия, согласно которой именно Берия руководил политическими репрессиями послевоенного периода или, по крайней мере, играл в них очень большую роль, совершенно не соответствует действительности, — хотя до сего дня эта версия преподносится во множестве сочинений, в том числе и в детективе Радзинского, изданном в 1997 году, когда, казалось бы, не так уж трудно было убедиться в ее вымышленности.

Имевшие место в 1953 году арест и казнь Берии, который являлся вторым лицом в государственной власти, нуждались в «оправдании», а кроме того, крайне выгодно было превратить его в козла отпущения, — отсюда и объявление Берии своего рода сверхпалачом, который, мол, не только выполнял, но и намного перевыполнял сталинские указания по части политических репрессий.

Дабы яснее представить себе суть дела, следует вспомнить, что после Октября 1917 года были созданы два различных ведомства — Наркомат внутренних дел (НКВД) и Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК), превращенная в 1922 году в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ). НКВД в сущности не занимался политическими репрессиями; характерно, что имена наркомов внутренних дел конца 1910 — начала 1930-х годов — А.И. Рыков, Г.И. Петровский, В.Н. Толмачев — не несут в себе ничего «пугающего»; правда, ныне вызывает негативную реакцию имя наркома в 1923–1927 годах А.Г. Белобородова, но это обусловлено не его деятельностью на посту главы НКВД, а тем, что ранее, в 1918 году, он играл одну из ведущих ролей в уничтожении царской семьи.