Бог злости (ЛП) - Кент Рина

И самое ужасное, что Гарет не должен быть таким. Он не родился злым, но годы жизни с таким человеком, как Киллиан, должны были научить его кое-чему. А сейчас? Он использует слова, которые, как он знает, причинят его брату наибольшую боль.

Но в то же время, правильно ли использовать чью-то слабость против него? Как мы можем отличаться от манипуляторов и нарциссов, если ведем себя так же?

Верхняя губа Киллиана приподнимается в оскале, а затем на лице появляется жестокая ухмылка.

— Ну и что, если я — оболочка? Что такого грандиозного в ядре? Может, мне получить такое же, как у тебя? Легко ушибиться, сломаться и выбросить? Легко... забывается?

Все это время Гарет держал руки по бокам, но теперь он вцепился в футболку Киллиана с такой силой, что у него вздулись бицепсы.

— Это тебя легко забыть. В конце концов, твоя девушка предпочитает меня.

— Это неправда, — говорю я четким, удивительно ровным голосом. — Я не его девушка, и не предпочитаю никого из вас.

Оглядываясь назад, я не должна была вставать между братьями, даже если речь идет о Девлине. Есть много плохих примет, связанных с братьями.

— Ты уверена, Глин? — Гарет обращается ко мне, но все его внимание приковано к Киллиану. — Разве ты не говорила мне, что хочешь узнать, каковы на вкус мои губы?

Мои щеки пылают, но прежде чем я успеваю что-то сказать, Киллиан бьет Гарета по лицу с такой силой, что кровь брызгает на обои.

Я вскрикиваю, все еще не в силах пошевелиться, но ищу по обе стороны от себя прежних телохранителей. Никого из них не видно, или, может быть, они по опыту знают, что не стоит вмешиваться в их ссоры.

— Еще раз тронешь ее, и я убью тебя на хрен, Гарет. Я сделаю так, что это будет выглядеть как несчастный случай, и моя рука будет лежать на плече мамы, пока она будет плакать на твоих похоронах. Я даже стану золотым мальчиком отца и заставлю его забыть о твоем существовании. Через несколько лет никто больше не будет навещать твою могилу, и я стану единственным ребенком. Тебя сотрут так легко, что о тебе не останется ни единого воспоминания. Так что хорошенько подумай об этом мрачном финале, когда в следующий раз вздумаешь прикоснуться к тому, что, блядь, принадлежит мне.

Я хочу думать, что это пустая угроза, как те, которые Реми кидает все время, но в его тоне нет и намека на шутку.

Нет и намека на... сомнения.

Тот факт, что он, вероятно, имел в виду каждое свое слово, заставляет меня автоматически сделать шаг назад, затем еще один.

Я не смотрю на то, что находится позади меня, боясь, что одного лишь моргания будет достаточно, чтобы меня обезглавили.

Сделав несколько шагов, я разворачиваюсь и бегу.

Я понятия не имею, куда и как я бегу, но это не имеет значения, лишь бы убраться отсюда. Я бегу и бегу, наверное, выгляжу как сумасшедшая, но все равно не могу убежать достаточно быстро.

Или достаточно далеко.

Наверное, мне стоит убедиться, что с Гаретом все в порядке, но не похоже, что он действительно убьет его. Кроме того, он жил с Киллианом все эти годы, уверена, что и этот выживет.

Верно?

Мои ноги подкашиваются вскоре после того, как я огибаю угол. Я ни за что не вернусь туда, но, может быть, я смогу найти Джереми или Николая и сказать им, чтобы они разняли драку.

Я не успеваю сделать и шага, как безжалостная рука обхватывает мою шею и толкает меня назад с такой силой, что дыхание выбивается из легких.

Мой позвоночник ударяется о твердый край, дверь, прежде чем она откидывается назад, и я оказываюсь внутри спальни.

— Куда это ты собралась, мой маленький кролик?

Темно-синие глаза врезаются в мои со смертоносностью стихийного бедствия, крушения поезда и войны. Вместе взятых.

Нет другого слова, чтобы описать Киллиана, кроме как «интенсивный», и я нахожусь в самом центре его безумия. Глаз урагана.

Я впиваюсь ногтями в его запястье, хотя он не сжимает его. Я просто не хочу быть на его милости — или отсутствии таковой.

— Ты хочешь драться? Я дам тебе повод для драки. — Его хватка крепнет, и он просовывает колено между моих ног, раздвигая их и упираясь бедром в мою сердцевину. — Я могу задушить тебя до смерти прямо сейчас, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Ты этого хочешь?

Я пытаюсь покачать головой, но не уверена, что она двигается. От недостатка кислорода у меня кружится голова. Хорошее. Такое, которое пульсирует в моем сердце и в его джинсах.

Черт.

Пожалуйста, не говорите мне, что это то, о чем я думаю.

Мои чувства обострены до такой степени, какой я никогда не испытывала раньше. Моя голова пульсирует в неровном ритме, заставляя мои глаза опускаться, но я чувствую его запах глубоко в своих костях. Лесной, янтарный аромат ничем не отличается от опьяняющего вещества. Как алкоголь.

Или наркотики.

Нет, наверное, хуже.

Мой живот вздрагивает, когда я вдыхаю каждую мучительную затяжку, все дальше и дальше, мой живот опускается, наполняется и опустошается в ритме, за которым я не успеваю.

Но самое худшее — это мои руки, которые хватаются за любую часть, до которой я могу дотянуться, но я больше не думаю, что это для того, чтобы оттолкнуть его от себя. Я просто хочу, чтобы подушечки моих пальцев были на его коже, мои тупые ногти оставляли на нем такие же следы, как и на мне.

— А может, тебе это нравится. — Он прижимает большой палец к моей точке пульса с жестокостью дикого животного. — Может быть, то, что тебя душат, заводит тебя так же, как меня.

Я должна быть потрясена этим предложением, должна попытаться выцарапать ему глаза, но что-то совершенно другое вылетает из моего рта.

Стон.

Я хочу найти оправдания, сказать, что это стон боли или дискомфорта, но я не могу мыслить здраво, не говоря уже о том, чтобы пытаться обмануть свой мозг.

Губы Киллиана растягиваются в жестокой ухмылке. Его это не радует, наоборот, в бурных голубых глазах медленно накапливается гнев.

Теперь они стали еще темнее.

Угольный, черный и все холодные оттенки, которые не видели солнца.

— Я знал, что ты нечто большее, чем можно предположить по твоей внешности. У тебя была такая чистая, невинная и очень красивая аура, но на самом деле ты не более чем грязная маленькая шлюха, не так ли? Все эти драки, беготня и гребаные махинации были лишь способом спровоцировать меня, чтобы я повалил тебя и трахал на четвереньках, как гребаное животное. Или, может быть, чтобы я прижал тебя головой к ближайшей поверхности, например, к этой стене, и наполнил тебя своей спермой.

Его свободная рука скользит по моим ноющим грудям, и он яростно сжимает одну из них.

— Скажи мне, ты думала обо мне, когда надевала это красное платье, или это было для Гарета?

Наслаждение начинается там, где он трогает мою грудь, и заканчивается в моем ядре, и все, что я могу сделать, это сосредоточиться на нем.

— Ответь на гребаный вопрос, Глиндон. Ты хотела, чтобы он пощупал эти милые маленькие сиськи и сделал эти бойкие соски твердыми? — Он щипает один, и я задыхаюсь. — Ты всегда хотела хорошего парня; жаль, что ты получила гребаного злодея.

— Это не для него… — задыхаюсь я.

— Еще раз, — он ослабляет хватку, чтобы я могла нормально дышать.

— Платье для... тебя, — признаюсь я на вдохе.

Мне кажется, это приведет его в восторг, но его лицо остается на грани.

— Это для меня, да? — Его рука скользит от моей груди к бедру, затем он задирает юбку моего платья до талии, обнажая мои бедра и нижнее белье. — Ты даже надела кружевные трусики и пришла готовая к тому, что тебя будут трахать. — Он теребит их пальцами, и я не могу притвориться, что закрываю глаза от ужаса. — Ты уверена, что это для меня? Или ты говоришь это, чтобы доставить мне удовольствие?

Я качаю головой.

— Мысль о том, что ты наряжаешься, чтобы соблазнить моего брата, сводит меня с ума. Мысль о том, что ты представляешь его гребаные пальцы на своей киске, заставляет меня злиться.