Тигр, светло горящий - Трейси Шевалье

— Сказали, моя дорогая.

— Мистер Блейк, а почему они хотят прийти именно к вам? — спросил Джем.

Мистер Блейк чуть приподнял брови и, положив кисть, развернулся на своем стуле лицом к ним.

— Скажи мне, Джем, о чем, по-твоему, я пишу?

Джем задумался.

— О детях, — сказала Магги.

Мистер Блейк кивнул.

— Да, моя девочка, — о детях, о беззащитных, о бедных. О потерянных, замерзающих и голодных детях. А правительству не нравится, когда ему говорят, что оно плохо заботится о своем народе. Они думают, что я зову к революции, какая случилась во Франции.

— А вы не зовете? — спросил Джем.

Мистер Блейк покачал головой — это движение могло означать, как «да», так и «нет».

— Папа говорит, что французы взбесились — убивают столько ни в чем не повинных людей, — сказала Магги.

— Это неудивительно. Почитайте Библию — там вы найдете множество примеров. Почитайте Апокалипсис — кровь там течет по улицам. Но эта ассоциация, которая собирается навестить нас сегодня, хочет заткнуть рот всем, кто ставит под сомнение действия власти. Но неконтролируемая власть ведет к нравственной тирании.

Джем и Магги слушали молча, вдумываясь в его слова.

— Вот почему, дети мои, я должен продолжать писать свои песни и не убегать от тех, кто хочет, чтобы я замолчал. Именно это я и делаю.

Он снова повернулся на своем стуле лицом к столу и взялся за кисть.

— А над чем вы сейчас работаете? — поинтересовался Джем.

— Над еще одной песней, которая не понравится им? — уточнила Магги.

Мистер Блейк перевел взгляд с Магги на Джема и улыбнулся при виде их взволнованных лиц. Вновь отложив кисть, он откинулся на спинку стула и начал декламировать:

С гневом, Будущего дети,Прочитайте строки эти,Где поведано стихом,Как Любовь сочли Грехом!

В древней той странеНет конца весне —Там и жили ДвоеЖизнию святою,Не смущаясь вовсе наготою.

Как-то раз ОниВышли в Сад одни —И сердца забились,Светом озарились,Ибо тьмы завесы приоткрылись.

И Обоих пылНа траву склонил —В этот час рассветаВсе дремали где-то,И Она не вспомнила Запрета!

И познав Любовь,Сговорились вновьВыйти на свиданьеВ час, когда в молчаньеНа закате слышится рыданье.[70]

Магги почувствовала капельки пота на своем зардевшемся лице. Она не могла заставить себя взглянуть на Джема, а если бы и взглянула, то увидела бы, что он тоже не смотрит на нее.

— Вам, пожалуй, пора, мои дорогие, — вмешалась миссис Блейк, прежде чем ее муж успел продолжить. — Сейчас мистер Блейк занят, правда, мистер Блейк?

Он резко кивнул и снова повернулся к столу. Было видно, что она редко осмеливалась прерывать мужа, когда он читает стихи.

Магги и Джем направились к двери.

— Спасибо, мистер Блейк, — сказали они хором, хотя было не очень понятно, за что они его благодарят.

Мистер Блейк словно пришел в себя.

— Это мы должны вас благодарить, — сказал он. — Мы вам признательны за это предупреждение.

Выходя из кабинета, они услышали, как миссис Блейк вполголоса говорит:

— Ах, мистер Блейк, не стоило их смущать — прочел им совсем не то, над чем сейчас работаешь. Они к этому еще не готовы. Ты же видел, как они покраснели.

Его ответа они не слышали.

Глава третья

Пока мужчины семейства Келлавеев вместе с Диком Баттерфилдом были на лесопилке, женщины оставались дома. С наступлением зимы Анна Келлавей больше не работала в саду — она готовила, убирала, шила и искала способы защитить дом от холода. Поскольку Келлавей до этого времени не сталкивались с настоящим лондонским морозом, то они только теперь поняли, как плохо отапливается их ламбетский дом и насколько уютно было их дорсетширское жилище с его толстыми глинобитными стенами, маленькими окнами и большим очагом.

Кирпичные стены домов Геркулес-комплекса не имели и половины той толщины, камины в каждой комнате были маленькие и топились дорогим углем, а не дровами, которые они могли сами — бесплатно — нарубить и наколоть в Дорсетшире. Анна теперь прониклась ненавистью к большим ламбетским окнам, из которых так часто смотрела на улицу, пока было тепло. Она насовала в щели материю и солому, чтобы уменьшить сквозняки, повесила двойные занавески.

В это сумрачное время Анна часто подолгу не выходила из дома, а теперь, когда в большинстве лондонских домов постоянно топились печи на угле, смог досаждал ей еще больше. Конечно, в Пидл-Вэлли время от времени случались туманы, но не такие густые, не такие грязные, и не держались они по нескольку дней, как незваные гости. В туманные дни света было так мало, что Анна задергивала занавески и зажигала светильники, делая это еще и ради Мейси, которая иногда, глядя в серую хмарь, начинала волноваться.

Мейси вообще почти не выходила из дома. Даже в ясные солнечные дни не выходила. За два месяца, прошедших с того дня, когда она заблудилась в тумане (а именно это постарались внушить родителям Магги и Джем), она только два раза дошла до церкви. После всего случившегося Мейси сильно болела — холод и влага проникли ей в грудь, и она две недели провела в постели, прежде чем набралась сил, чтобы спуститься в туалет. Когда она все же наконец встала, то оказалось, что прежняя ее свежесть куда-то ушла — Мейси скорее напоминала выбеленную стену, начавшую желтеть, пусть еще яркую, но уже потерявшую свой блеск. Вдобавок она стала спокойнее и прекратила делать жизнерадостные замечания, которых, даже не отдавая себе в том отчета, так ждали все остальные Келлавеи.

Собрав в ныне пустующем огороде Астлея капусту и немного поздней морковки, Анна сходила к мяснику и сварила из принесенной косточки суп. Прибравшись, она вытерла руки о фартук и села напротив Мейси. Анна Келлавей чувствовала, что дочь ее как-то изменилась, и понимала, что это не из-за болезни. Но разговор с ней она откладывала вот уже несколько недель, ожидая, когда Мейси наберется сил и перестанет вздрагивать от каждого слова. Теперь Анна была исполнена решимости узнать, что произошло с дочерью.

Когда Мейси увидела, что мать села напротив, ее рука с иголкой остановилась над пуговицей, которую она делала для Бет Баттерфилд. Сама Бет на этом ничего не зарабатывала, просто, чувствуя свою вину, заказала дорсетские пирамидки, чтобы хоть как-то занять девушку.

— Сегодня хороший день, — начала Анна.

— Да, хороший, — согласилась Мейси, посмотрев из окна на яркую улицу внизу.

По дороге проехала телега с громадной свиньей, которая смачно втягивала пятачком ламбетский воздух. Мейси невольно улыбнулась.

— Да, это тебе не туман. Если бы я знала, что в Лондоне такие туманы, ни за что бы сюда не поехала.

— А почему ты тогда поехала, ма?

Одна из перемен, произошедших с Мейси, как заметила мать, состояла в том, что ее вопросы теперь стали резче и язвительнее.

Но Анна не стала осаживать дочь, а попыталась ответить честно.

— Когда умер Томми, я решила, что в Пидл-Вэлли жизни для нас не будет и, может, мы будем счастливее здесь.

Мейси сделала стежок на пуговице.

— И ты стала счастливее?

— Я просто рада, что ты теперь не такая бледная. — Пальцы матери принялись теребить узел на переднике. — А ты в тот день, когда был туман… сильно напугалась?

Мейси прекратила простегивать пуговицу.

— Я была вне себя от страха.

— Ты нам никогда не говорила, что с тобой случилось. Джем сказал, что ты потерялась и тебя нашел мистер Блейк.

Мейси в упор посмотрела на мать.

— Я была в амфитеатре и решила вернуться домой — хотела тебе помочь. Но никак не могла найти Джема, чтобы он меня проводил. Потом мне показалось, будто туман немного рассеялся, и я решила, что смогу дойти до дома сама. Вот я и пошла по дороге к Вестминстерскому мосту, и все было в порядке — там повсюду были люди и горели уличные фонари. Но вот когда я дошла до поворота к Геркулес-комплексу, то повернула не туда и оказалась в Бастильском квартале и «Таверна „Геркулес“» была от меня справа, а не слева.

Мейси намеренно упомянула «Таверну „Геркулес“», словно, назвав ее, можно было о ней забыть, а маме и в голову не придет, что она была в этом пабе. Только ее голос чуть дрогнул, когда она произнесла это название.

— Я вскоре поняла, что заблудилась и это не Геркулес-комплекс, а потому повернула назад, но туман был такой густой, да еще стало темнеть, и я совсем растерялась. А потом меня нашел мистер Блейк и привел к себе.

Мейси рассказывала свою историю как-то монотонно, вот только имя мистера Блейка она произнесла почтительно, словно говорила об ангеле.