К вечности - Елена Асеева

В голубых небесах, прикрытых размашистыми кронами лиственных деревьев подступивших впритык к конусным темно-зеленым елям, сквозное белое одеяло облаков, протянувшись по всей его поверхности, едва двигалось. Оно на доли дамахей, похоже, также как и мальчик, недвижно замерло. И токмо трели птиц, наполняющие планету и лес изнутри, гутарили мне о постоянном течение самой сути бытия. И в это летнее утро вступающий в права горячий газовый шар, Солнце (так когда-то названный моим старшим братом Дажбой), заполонил своими желто — блеклыми лучами ту часть Земли, что повернулась к нему своим боком. Наблюдаемые мной рассеянные, сквозные лучи данной, не самой крупной во Всевышнем, звезды обогнули все преграды пред собой: леса, горы, деревья, камни, растения. Они проскользнули сквозь листья, разрозненно торчащие хвоинки и заиграли росинками, поместившимися на острых травинках, ползущих по оземи.

Нежданно хруст веток и далекий скрежет прокатился по лесу. А миг спустя справа на ветку ели опустилась сорока и голосисто застрекотав, наполнила им гай.

«Погоня!» — промелькнуло в мозгу отрока, и торопливо развернувшись, он вновь принялся бежать.

«Нет! не погоня, — разочарованно на страх плоти отозвался я. — И вовсе не нужно было так перекликаться, «- добавил я для сороки.

Точнее будет сказать для марухи, создания Мора. Уникальных по своим способностям существ, умеющих не только мгновенно преодолевать значимые расстояния, но и принимать образ людей, птиц, животных. Марух уже давно приглядывающих за Яробором и также давно примеченных мной.

Явственно мои негодующие мысли не уловили марухи, будучи занятые бегущим отроком, также как и не восприняты объятым волнением мозгом. Бешенный стук сердца мальчика отзывался эхом во мне, отчего я рывком выбросив сияние, той же силой воздействовал на мозг, подчиняя себе и заставляя остановиться. Мощь вырвавшегося из меня сияния, вероятно, застлала очи Яробора, посему потерявшись в пространстве, он зацепился ногами за корневище и, кубарем, полетел вниз в овраг, вельми резко выскочивший узкой ложбинкой поперед него. Благо, одначе, что при падении правая нога вклинилась в прореху пучащегося корня, однозначно тем сдержав полет Яробора. Мальчик прибольно треснулся лицом об откосную стену ложбины и повис вниз головой, малость погодя разглядев довольно-таки далекое глинисто-каменное дно оврага, по которому пролегало русло речушки. И вовсе узенькой, подпираемое с двух сторон небольшими, корявыми, иссеченными каменьями, местами прикрытыми плетущимися стеблями брусники с кожистыми, блестящими листочками.

Внезапно предательски дрогнул носок сапога, дотоль удерживающего Яробора, и, выскользнув из корневища, словно подтолкнул вниз его тело. Отрок срыву дернувшись, громко закричал. А сиг спустя, вторя крику мальчика, и я подал зов, распространяя его теперь не просто на Млечный Путь и Отческие недра, но и на все Галактики входящие во Вселенную. Сообщая в нем, что плоть в беде, я напуган и единожды негодую. А тело Яробора меж тем порывчато сотряслась и окаменело. Туловище прогнулось покатой дугой в позвоночнике, веки разом сомкнулись и сердце единождым махом перестало биться.

Глава девятнадцатая

Мальчик очнулся погодя, а вместе с ним я снова смог воспринимать происходящее округ меня. И посему сразу понял, что Яробора спасли, очевидно, марухи, ибо он лежал в овраге, с отвесными стенами, из которых выглядывали остроконусные пики камней и вылезали, похожие на громадных изгибающих тела змей, коренья, расположившись на травяном участке, сухом и безопасном. Мальчик был сух и чист, а приспущенная на талии покромка, опоясывающая носимую навыпуск рубаху, свидетельствовала, что тот, кто ее развязывал, не сумел правильно подвязать. Впрочем, тугой болью отозвалась в отроке правая нога, каковой он уцепился за корень, падая в овраг, болел и припухший нос, вроде прибывшие помочь, не смогли тех повреждений разглядеть. К расстройству Яробора оказалось, что его лук оказался сломанным. Кое-как поднявшись на ноги, и придерживаясь за стену, корни оврага отрок, покачиваясь, доковылял до места падения, и присев на выпуклый валун, принялся стенать по поводу лука.

Те самые стенания мальчика были лишь следствием моей досады. Когда я начинал негодовать на что-либо (вот как сейчас на тех, кто вновь был подле) то выпускал в мозг все свое огорчение. И тогда почасту мальчик плакал, али, как сейчас, принялся мешать эмоции, действия со словами. И посему вначале, вскочив на ноги, он шибанул лук о камни, пнул больной ногой колчан, а после, упав и зарыдав, уже принялся выплескивать, что я посылал на мозг (считая оный таковым) и иноредь приправляя их своими словами:

— Выродок! Выродок! Тощий выродок! — сие выплескивал я.

— Почему? Почему все ребята, как ребята? Все умеют держать меч в руках, любят бегать, охотиться, а я… Я какой-то урод… ущербный урод. Тощий, сухобитный выродок. Плаваю дрянно, бегаю еще хуже. Меча боюсь, охоту не люблю… Почему? Почему такой? Зачем живу? Позор своего рода, батюшки и матушки, — вторил, отзываясь мне, Яробор.

Нежданно он гулко вскрикнул, сжал правую руку в кулак и принялся колотить себя в грудь, стараясь определенно пробить там дырку. Он принялся охаживать ударами только дланью уже не собственную грудь, коя от ударов тяжко стонала, а землю… И шибанув по ней раз, другой, нежданно напоролся на камень, мгновенно распоровший средний палец от его костяшки, вплоть до средней фаланги. И тогда я выбросил мощное сияние, окутавшее мозг, погодя просочившееся сквозь черепную коробку, стараясь им умиротворить. Ибо гневался и успокаивался я также порывисто. Мальчик зараз утих, и, сомкнув очи, прерывисто задышал, тем выравнивая свое дыхание. Еще немного и прекратились удары его о грудь, значимо посветлела объятая красными пежинами кожа лица, степенно спало и само сияние, и он много ровнее сказал, озвученное мною несколько раньше:

— Черный, как смерть. Черный, худой замухрышка. Выродок, — губы отрока свело нежданно тугой корчей, он весь изогнулся дугой, и, подкатив очи, туго выдохнул, теперь вже говорил я, — тот, кто имеет природные особенности, отличающие его от живущих подле него однотипных существ. Вот кто такой выродок.

Нет, я не считал мальчика выродком. Просто порой это ощущал в отношении себя, особенно когда мои сродники пытались сокрыть от меня очевидно происходящее. Тем не менее, сейчас успокоив мальчика, и, как мог себя, я повелел ему подниматься и вылезать из оврага, в надежде, что те, кто не довыполнил свои обязанности и не излечил плоть, придет на помощь.

И оказался правым.