Удар гильотины - Павел Амнуэль

– Видела, – отрезала госпожа Верден. – Послушайте, вы ведь не станете подсовывать мне бумажку, чтобы я ее подписала? Бумажку если подпишешь, то потом тебе ее всю жизнь под нос совать будут. А если на самом деле все окажется иначе? Кто я буду? Как называют тех, кто в суде говорит сегодня одно, а завтра другое?

– По-разному. Лжецы, фантазеры, лжесвидетели.

– Вот! Лжесвидетели, вспомнила. А за это дают срок. Зачем мне?

– Я не веду протокол, – внушительно произнес Манн. – Я не из полиции. Я не могу потребовать, чтобы вы выступили в суде. Я даже не имею права заставить вас со мной разговаривать.

– Я сама с вами разговариваю, – неожиданно рассмеялась госпожа Верден. – И скажу я вам так. Осталась я в тот вечер в швейной комнате, надо было закончить работу, утром должен был прийти клиент, я могла и уйти, в конце концов, кто я такая, не мне отвечать, но у меня совесть, так воспитана, это, конечно, недостаток, ну вот, сделала я все, как надо, домой уже поздно, даже метро не работает, не такси же вызывать, это уж слишком, а пешком через весь город, да еще ночью, в общем, осталась, лечь негде, одни столы, кресло есть в приемной, я там и попробовала устроиться, но сон не шел, подошла к окну, вижу, как из окна дома напротив выглядывает женщина, молодая, красивая, как раз передо мной, третий этаж, в комнате темно, а уличный фонарь ее хорошо освещал, она выглянула, убедилась, наверно, что улица пуста, закрыла окно, и все, больше ничего не видно, я тоже отошла от окна, и что вы думаете, села в кресло и заснула, как убитая, а утром все помнила – и женщину, и сон, который мне приснился, очень интересный сон, как я вхожу в этот дом, что напротив, а там колонны, колонны, как египетском музее, я иду, иду, выхожу на какую-то площадь…

– Сон не надо, – сказал Манн, не надеясь, впрочем, что его призыв будет услышан.

– Вы слушайте, вы же детектив, сами выводы и делайте, площадь большая, и женщина эта тоже там, и еще много людей, знакомые и незнакомые, я выхожу из-под колонн, и все на меня смотрят, и слышу голос: «Мария, побудь с нами, здесь нет времени, здесь ты все время будешь молодая…» И я проснулась, потому что внизу трезвонил телефон, было уже часов семь…

– То есть, вы все-таки видели… – начал Манн.

– Не знаю! – воскликнула госпожа Верден. – Сначала я помнила только сон. Потом пришла полиция и спрашивала. И я вспомнила женщину… Я все рассказала, а, когда полиция ушла, вспомнила, что видела ту женщину во сне на площади. Так, может, и тогда, ночью – это был сон? Может, ничего я на самом деле не…

– Человек, – внушительно произнес Манн, – легко разделяет виденное во сне от виденного наяву. Не могли же вы…

– Легко говорить! Сначала – да, видела. А потом… Такое ощущение, что все было или не было, я хотела спать и, может, уже засыпала. Я помню, что сначала все хорошо помнила, а потом начала забывать, сон я вспоминаю отчетливее, чем ее, понимаете? С вами такое бывало?

– Бывало, – вздохнул Манн. Действительно, бывало – не с ним, впрочем, а с клиентами. В состоянии полудремы, особенно во второй половине ночи, человек не всегда способен четко воспринимать окружающее.

– Здесь две женщины, – сказал Манн, вытягивая из бумажника фотографию трехлетней давности, которую он, выходя сегодня из дома, достал из толстого альбома – единственную фотографию Кристины, которая у него оказалась. Кристина была сфотографирована рядом с Эльзой в кафе на Дамраке, это было, когда он расследовал дело Ритвелда и только-только познакомился с молодой журналисткой. – Посмотрите, госпожа Верден, может, вы узнаете…

– Эту я знаю, – сказала госпожа Верден, уверенно показывая на Кристину. – Точно. Я бы даже сказала, что это она была в ту ночь… Да, сказала бы, если…

– Если… – напомнил о себе Манн, потому что госпожа Верден замолчала, глядя пристальным взглядом на фотографию, но думая о чем-то, возможно, никак с фотографией не связанном.

– Нет, – покачала головой госпожа Верден. – Я знаю эту женщину, видела ее на улице, даже как-то столкнулась с ней в лавке на первом этаже. И во сне видела ее – точно. Но была ли она… Скорее всего, это мне тоже приснилось. Так ярко, что я сначала приняла за реальность, знаете, бывает, что сон кажется реальнее жизни, но потом начинаешь вспоминать, и сон быстро становится будто туманным, ненастоящим, а жизнь должна остаться яркой, так вот, я вспоминала эту женщину в окне дома напротив, и все становилось будто в тумане, я помнила, в каком она была платье, а сейчас не помню, зато помню, в каком платье она была в моем сне, может, это было то самое платье, а может, другое, и почему я должна подписывать какие-то бумаги, если это мне, скорее всего, приснилось, так я могу подписаться и в том, что мой бедный Лео живой и ходит ко мне по ночам, и мы с ним, как в молодые годы… Ох, простите, детектив, я совсем…

– Ничего, – пробормотал Манн, введенный в ступор рекой слов, монотонных, как шелест листвы. – Значит, вы считаете, что видели эту женщину во сне.

Манн не спрашивал, он просто констатировал факт – так, как этот факт вытекал из долгого монолога. И потому вздрогнул, когда госпожа Верден неожиданно стукнула по столу крепким кулачком:

– Нет! – воскликнула она. – Вы тоже ничего не поняли. Ничего. Никто ничего не понимает.

– Простите, – удивился детектив. – Вы сказали, что… цитирую ваши слова: «Это мне, скорее всего, приснилось». Вы сказали это полминуты назад.

– Да. Если вы дадите мне подписать бумагу, что это был сон, я ее не подпишу, вот что.

– Иными словами, – резюмировал Манн, – вы не будете подписывать никаких бумаг – ни о том, что видели Кристину Ван дер Мей в третьем часу ночи, ни о том, что не видели ее, ни о том, что спали в это время, ни о том, что не спали…

– Да. То есть – нет, не буду я ничего подписывать.

– Я и не прошу вас ничего подписывать, дорогая госпожа Верден. Мы только разговариваем. Никаких обязательств.

– Да?.. А у вас в кармане диктофон или даже камера…

– Хотите меня обыскать?

– Вот еще! Чтобы мне пришили сексуальное домогательство? Я стану вас обыскивать, а камера запишет, и меня тогда точно позовут в суд и скажут: что вам приятнее – быть свидетельницей или обвиняемой? Выбирайте…

– Господи, – вздохнул Манн, – какие все стали подозрительные… Ну хорошо, закончим на этом. Извините, что побеспокоил.

– Вовсе вы меня не побеспокоили, – сказала госпожа Верден, удерживая руку детектива так, что он не мог встать. – И я еще не все сказала. Вы слышите? Допейте чай, если хотите, я налью еще. Вот что я вспомнила только что. В том окне… Там, на третьем этаже. Кто-то стоял там, прижав лицо к стеклу.

– Ну да, вы это уже говорили. Только окно было открыто. Теперь вы не знаете, приснилось вам или…