Англия, Англия - Барнс Джулиан Патрик

— Да, — упрямо ответила Марта.

— Ладно, ладно, как неофициальный Мыслелов Марты Кокрейн сим вношу в анналы ее мнение, что доктор Макс простодушный. Оформлено и сдано в архив.

Марта выдержала паузу.

— Ты по прежней работе скучаешь? — подразумевая: по прежнему начальнику, по своей жизни до того, как появилась я.

— Да, — просто ответил Пол.

Марта стала ждать. Она ждала нарочно. Теперь она почти подзуживала Пола, выжимала из него признания, после которых он падал в ее глазах. Банальное извращение пли скрытая тяга к саморазрушению? Почему два года с Полом иногда кажутся ей двумя десятилетиями?

Итак, некоторые фибры ее души даже обрадовались, когда он продолжил:

— Я все равно считаю, что сэр Джек великий человек.

— Отцеубийца раскаялся?

Пол поджал губы, опустил взгляд; в его голосе зазвенела стервозность педанта:

— Марта, ты иногда очень уж умничаешь, себе во вред. Сэр Джек — великий человек. Проект — его замысел от начала до конца, от корки до корки. Кто тебе зарплату платит, если подумать? Кто тебя одевает — он!

Очень уж умничаешь. Себе во вред. Марта вернулась назад в детство. Ты, случайно, не зарываешься? Не забывай, что цинизм — родной брат одиночества. Она взглянула на Пола, вспоминая, как он впервые на ее памяти поднял голову, как соломенное чучело обернулось человеком.

— Что ж, возможно, доктор Макс — не единственный простодушный человек на Острове.

— Не надо меня третировать, Марта.

— Ты неправильно понял. Простодушие мне нравится. В нашей среде с ним туго.

— И все равно ты меня третируешь.

— А сэр Джек все равно великий человек.

— Иди ты на хер, Марта.

— Давно там не бывала, кстати.

— Что ж, на мой сегодня не рассчитывай, большое спасибо за честь.

В другой ситуации ее бы тронули учтивые оговорки Пола. Такая уж у него привычка — говорить: «Я тебя, извини за выражение, ненавижу», «А ну тебя, к чертям собачьим, грязная ты, прости Господи, свинья». Но сегодня это было непростительно.

Позднее, в постели, прикидываясь спящим, Пол не мог удержаться от выводов, опровержения которым не находил. Ты заставила меня предать сэра Джека, а теперь предаешь меня сама. Ведь ты меня не любишь. Или любишь, но так, по маленькой. Я тебе не нравлюсь. Ты сделала для меня весь мир настоящим. Но, увы, ненадолго. А теперь все опять по-прежнему.

Марта тоже прикидывалась спящей. Она знала, что Пол не спит, но ее тело и душа отвернулись от него. Она лежала и думала о своей жизни. Думала в соответствии со своей стандартной методикой: перелистывательно, упрекающе, нежно, инспекционно. На работе, обдумывая проблему или решение, ее разум действовал ясно и последовательно, а при необходимости и цинично. Под покровом ночи эти его свойства словно испарялись. Почему ей легче разобраться с королем Англии, чем с самой собой?

И почему она так донимает Пола? Просто разочарование в самой себе — пли нечто посерьезнее? Теперь его пассивность словно бы провоцировала Марту. Так и подмывало огреть его хворостиной, чтоб выскочил из этого кокона пассивности. Нет, не из кокона бы выскочил, скорее — чтоб вышел из себя, будто (хотя реальность доказывает обратное) внутри Пола притаился кто-то совсем другой. Нет, чушь какая-то… Попробуй применить офисную логику, Марта. Что будет, если допечь пассивного человека? Был человек пассивный, стал рассерженным, а вскоре опять станет пассивным. А толку-то?

А еще Марта знала, что та же самая кротость, то же самое отсутствие себялюбия — ныне переименованное ею в пассивность — и привлекла ее когда-то в Поле вместе с рядом других черт. Она подумала… что, собственно, она подумала? Она думала (сейчас), что подумала (тогда), что вот нашелся человек, который не будет ей себя навязывать (так в принципе и оказалось), который позволит ей быть самой собой. Она действительно так подумала или теперь задним умом домысливает? В любом случае туфта это все. Говоря «быть собой», люди имеют в виду совсем другое. Они подразумевают — это она, Марта, подразумевает — совсем другой глагол: «стать». Стать «собой»: а что значит «собой» — загадка, и как этого добиться — тоже. Правда вот в чем, Марта — ну признай же! — ты рассчитывала, что уже само присутствие Пола подействует на твое сердце как гормон роста. Присядь вот здесь на диване, Пол, и просто свети мне огнем своей любви; тогда-то я стану зрелым, взрослым человеком, как всегда хотела. Вот он, верх эгоизма — и верх наивности. И, раз уж на то пошло, верх

пассивности. И вообще, кто сказал, что люди созревают? Наверно, они просто стареют.

Ее мысли, как все чаще случалось в эти дни, вновь перескочили на детство. Мама показала ей, как зреют помидоры. Точнее, как заставить помидоры созреть. Лето выдалось холодное и дождливое, и, когда листья свернулись, как старые обои, а по радио начали предсказывать заморозки, помидоры на грядках были еще зеленые. Мать собрала их и разложила по двум тазикам. В один положила только помидоры, чтоб вызревали естественным путем в своем кругу. В другой тазик добавила банан. Спустя несколько дней помидоры из второго тазика стали вполне съедобны, а те, что из первого, по-прежнему годились лишь на чатни. Марта попросила объяснить секрет фокуса.

— Так уж оно заведено, — ответила мать.

Да, Марта, вот только Пол — не банан, да и ты — не фунт помидоров.

Может, виноват Проект? Как там выразился доктор Макс, «огрубляющее упрощение всего» — может, оно разъедает душу? Нет, Марта, сваливать вину на работу — все равно что на родителей. Не разрешено тем, кто старше двадцати пяти лет.

Может, загвоздка в том, что в постели у них не все идеально? Пол — человек предупредительный; он гладит ее локтевую ямку (и еще кое-что), доводя ее до визга; он выучил слова, которые ей приятно слышать в постели. Но, употребляя ее личный шифр, это не Каркассон. Ну и что, тоже мне сюрприз! Каркассон бывает раз в жизни — иначе это был бы уже не Каркассон. Не станешь же ездить туда вновь и вновь в надежде получить еще одного божественного любовника и еще одну эль-грековскую грозу. До такого даже старина Эмиль не докатился. Значит, все-таки не в постели дело?

Вот что, Марта: всегда можно свалить вину на судьбу. Родителей винить нельзя, сэра Джека с его Проектом — тем паче, нельзя винить Пола или кого-то из его предшественников, нельзя винить английскую историю. И что же остается, Марта? Ты и судьба. Оставь себя на сегодня в покое, Марта. Вини судьбу. Не родилась ты помидором. Не повезло. Иначе все было бы намного проще. Один банан — и готово.

В одну ненастную ночь, когда весты гнали по морю громадные водяные валы, когда звезды скрылись за тучами, когда лил неистовый дождь, несколько мастеров-корабельщиков из одной деревушки в районе утесов Ниддлз были пойманы с поличным: стоя у самой воды, они светили фонарями грузовым судам, которые снабжали Остров всем необходимым. Один из теплоходов изменил курс, сочтя фонари огнями причала.

Спустя еще несколько дней экипаж транспортного самолета доложил, что при заходе на посадку в «Теннисоне-2» в полумиле по правому борту была замечена неровная цепочка подложных взлетно-посадочных прожекторов.

Взяв все подробности на заметку, Марта дала Теду Уэгстаффу «добро» на расследование дела. Но он почему-то не уходил.

— Да, Тед? Что-то еще?

— Мэм…

— Из какой области: служба безопасности или обратная связь с Гостями?

— Есть кой-чего по части связи с Гостями, мисс Кокрейн, вот решил вам сказать. Мало ли, вдруг важно. Это другой коленкор — не как с королевой Денизой и ее инструктором по шейпингу, вы тогда сказали, что это не мое дело.

— Нет, Тед, я так не говорила. Я сказала, что это не государственная измена. Самое большее, нарушение контракта.

— Понял.

— И кто же это на сей раз?

— Да этот, доктор Джонсон. Который с Гостями в «Чеширском сыре» обедает. Здоровенный такой детина, косорукий, в парике набекрень. Неряха, извините уж за выражение.

— Да, Тед, я знаю, кто такой доктор Джонсон.