Разведка — это пожизненно - Всеволод Радченко

Факторов, влияющих на прохождение службы в разведке, намного больше, чем в большинстве других профессий. Расскажу о судьбах двух моих близких друзей.

С Владимиром Беленко я подружился ещё в Институте внешней торговли, где он учился на один курс старше, чем я. Он был постоянно в лидерах нашей партийной организации, и к тому же два года подряд избирался секретарём бюро всего института. Он, как и многие мои однокашники, пришёл в институт после войны, прямо из армии. Владимир был лет на пять-шесть старше меня. О качествах его характера можно говорить только в положительном ключе — он довольно мягкий, но в то же время совершенно бескомпромиссный человек, одарённый природным умом и притягательностью. Он попал в разведку раньше меня на год. Я застал его в 101-й школе. После окончания школы Владимира оставили там в качестве освобождённого секретаря партийного бюро школы ещё на год. Далее он попал в ближневосточный отдел и уже вскоре отправился в Дамаск, получив как прикрытие должность в торгпредстве Сирии. В Сирии у Беленко возник конфликт с торгпредством. Он написал в Москву о злоупотреблениях торгпреда в финансовой сфере. Короче, о воровстве из средств бюджета торгпредства, предназначенных для нового строительства и ремонтных работ. Понятно, что наш Центр проинформировал Минвнешторг и, возможно, ЦК. Всё дошло и до самого торгпреда. Конфликт — это всегда плохо, а за рубежом особенно. Помню, что Беленко отозвали. Отозвали и торгпреда, так как в злоупотреблениях он был всё-таки уличён. Понятно, что служба не любит различных конфликтов за границей с участием наших работников, хотя в данном случае принципиальность нашего товарища понятна. Володя, спустя немного времени, был направлен в новую командировку в Афганистан (это было ещё до вхождения в страну наших войск). В этот период в Афганистане находилась большая группа наших советников. Беленко был там в качестве главного советника начальника Генерального штаба афганской армии. Он дружно работал с высшими начальниками армии и, в общем-то, делал своё дело, невзирая на немалое количество трудностей работы в этой стране. Но вот в 1979 году в страну были введены наши войска, уничтожен глава страны Амин, и пошла другая, совсем другая жизнь… Война. Наших советников отозвали, и Беленко вернулся в Москву.

Он зашёл ко мне после приезда. Расскажу о моих впечатлениях от встречи с ним. Володя был просто потрясён, как он утверждал, несправедливостью и ошибочностью нашего решения о вводе войск. Он рассказывал, что мы и наш советский аппарат полностью контролировал ситуацию в стране. Он сам имел доступ ко всем материалам Генштаба и к другим материалам в руководстве армии. С начальником Генштаба у него, по его словам, установились полностью доверительные и дружеские отношения. Он совершенно не понимал и не находил никаких логических объяснений решения ввода войск. Он решил писать. Куда же? Конечно, в ЦК. С его принципиальностью он уже остановиться не мог. Я помню, что говорил Володе, что «писать не надо», да и просто нельзя, что его аргументы в ЦК сейчас поняты быть не могут.

Больше он ко мне не заходил, но, видимо, обширное письмо в ЦК всё-таки направил. Реакции не было. Было решено направить его в наш разведывательный институт в роли руководителя то ли курса, то ли какого-то потока слушателей.

Года через полтора часть моих сокурсников по 101-й школе собрались отметить дату нашего выпуска. Пригласили и Беленко. Он пришёл. Очень изменился, даже как-то постарел. Разговора у меня с ним не получилось.

С Ильей Поваровским мы учились в Институте внешней торговли на валютно-финансовом факультете в одной группе и были друзьями, играли за факультет в баскетбол. После выпуска я попал в 101-ю школу КГБ, а Илья получил неожиданное место работы — Госстрах. Кстати, его по паспорту звали Ильлен, то есть Ильич Ленин, такими сложными именами нередко называли в двадцатые годы детей, в честь великого вождя. Наши пути разошлись, и мы лишь изредка перезванивались. Прошло где-то лет десять, и Илья появился в коридорах Первого главного управления. Он рассказал, что через несколько лет после окончания института его в Госстрахе нашли кадровики КГБ и сагитировали пойти на службу в разведку. После небольшой заочно-очной подготовки и присвоения воинского звания он был направлен по линии Госстраха в Египет. В Каире он возглавил представительство Госстраха. Прошло ещё несколько лет, и Илья вернулся в Москву «со щитом». Как мне стало известно, он был в закрытом порядке отмечен наградой высшей степени орденом Ленина, несомненно, за большой успех. Не знаю, в чём подвиг заключался, но знаю, что Илью возлюбил сам шеф разведки Александр Михайлович Сахаровский. Вскоре Илья получил назначение, через две ступени, сразу на должность заместителя начальника важного географического отдела. Освоение такого ответственного места, по словам самого Ильи, было для него непростым делом. Там, конечно, была сложившаяся каста «арабистов». Илья удержался. «Сахар» (А.М. Сахаровский) не упускал его из вида. Поваровский через какое-то время получил назначение на высокий пост за рубежом шефом в Иран. Страна всегда была на видном месте в сфере наших интересов. В Тегеране дела у Ильи, как говорили, шли хорошо. Но тут — гром среди ясного неба. В то время в Тегеране был советский госпиталь, а в нём трудилась советская гражданка на должности старшей медсестры. То ли она заметила советника посольства, то ли Илья её заметил, но известно, что любвеобильная медсестра имела ещё одного близкого знакомого из местных русских и, конечно, не могла не похвалиться своему товарищу своими связями в «высших кругах» посольства. Друг нашей дамы был контрабандистом, и вскоре был захвачен нашими пограничниками при переходе границы с контрабандой. Он вёл себя правильно — выложил пограничникам всё, что только мог. Илья фигурировал в его рассказах. Подробности были такими, что даже не требовали пояснений. Сообщение поступило в Москву на стол прямо председателю. Минимальная проверка подтвердила изложенные факты, и Илья был тихо отозван. По прибытии он попал в «резерв назначения», но никакого разбирательства, ни по служебной линии, ни по партийной, не было. «Сахар» по-прежнему любил Поваровского — нередко, когда у таких людей сложилось твёрдое мнение о человеке, они его не меняют. Отсидев, может быть, около года, в резерве, Илья получил назначение в благодатную страну (по природным и бытовым условиям), в Канаду, и опять резидентом. Совсем недавно я встретился на отдыхе с бывшим работником канадской резидентуры, который был прямым подчинённым Ильи в то время. Он вспоминал о своей работе под его началом, как о своём лучшем времени в службе. И от других сослуживцев были отзывы об Илье, как об умном, удачливом разведчике и интеллигентном начальнике. События в жизни человека имеют свойства повторяться. Если первый раз в виде трагедии, то второй раз они возникают, как правило, в виде фарса. Водевиль с большим привкусом фарса был разыгран Ильей и в Канаде.