Машина-Орфей - Рэй Олдридж

Потом он взглянул вниз, на мутную воду, которая омывала потоками основание небоскреба, и подумал о том, насколько глубоко эта игла вонзалась в воду и уходила на дно океана. Он вспомнил ту работу, которую выполнил по заданию Публия, создателя чудовищ, как он ворвался в небоскреб-крепость Юбере у самых ее корней, как страшно было чувствовать безликое давление глубины, такое безжалостное.

В воспоминаниях его убийство Юбере теперь казалось легким и непритязательным приключением, если сравнить его с теми страшными событиями, которые ему с той поры довелось пережить.

Может быть, эти воспоминания теперь окрашивались в такие розовые и теплые тона потому, что тогда он был уверен, что может быть спокоен, что Низа ждет его возвращения. Теперь перед ним не стояла такая награда, он не мог надеяться, что найдет ее… ничто не привлекало его, кроме просто выживания, а это не давало ему сейчас достаточных побуждений к действию. Просто не так уж и хотелось жить.

Он стал искать в себе прежнюю волю. Почему он теперь должен отправляться в самые дебри Моревейника? Какие мотивы заставляли его так поступать?

Сперва ничего значительного не приходило ему в голову. Он дал сомнительное полуобещание призраку в электронной машине. Ну и что? Он еще надеялся причинить тем самым вред Родериго, но, увы, месть перестала привлекать его с прежней силой и утратила вкус.

Потом он вспомнил, что вселенная была полна мужчин и женщин, которые жили и любили наверняка столь же страстно, как Руиз и Низа, которые надеялись прожить свою жизнь без жестокости и насилия, прожить ее вместе долго и счастливо. Мог ли он выступать от их имени?

– Это лучше, чем ничего, – прошептал он.

Почувствовал ли он себя сильнее от этого? Может быть.

Он встряхнулся. Не время теперь было бесплодно и академически рассуждать. Теперь настало время осторожности, составления планов, внимательного наблюдения и быстрого действия.

Он снова посмотрел на иглу небоскреба. Что изменилось с тех пор, как он проплывал тут в последний раз, пассажиром на барже «Лоракка»?

Тогда террасы и подоконники зеленели буйной растительностью, разливая в воздухе запах цветов и фруктов нового урожая, наполняя весь пейзаж буйными красками. Теперь крутые стены небоскреба были черны и мертвы, не видно было фермеров, которые в своем вечном поклоне пробирались бы среди гидропонных полей.

Тогда с высоких этажей Моревейника лилась музыка, слабая, но веселая и задорная. Теперь тишина была такой глубокой, что у Руиза волосы на затылке встали дыбом.

Он проехал арку, которая открывала въезд во внутренние причалы. Металлические ворота наполовину были оплавлены, словно стекли со своих петель, а туннель был блокирован сбитой воздушной лодкой, которая почти затонула.

Он увидел тогда первый труп в этом городе – безногую женщину с таким раздутым лицом, что она больше даже не казалось человеческим. В старом Моревейнике трупы никогда не плавали так долго, чтобы полностью разложиться, – их пожирали маргары, утаскивая на дно. Неужели маргары так обожрались, что больше не могли выполнять свою функцию санитаров города?

Руиз Ав скорчился в кокпите и старался держаться в тени, пока проезжал дальше по каналам-улицам Моревейника.

Он пропутешествовал среди шпилей небоскребов примерно час, и за это время никого не увидел, но услышал зато один взрыв в отдалении. Через несколько минут после этого глубокого зловещего звука его лодка вздрогнула, когда под ней прошла мятущаяся волна от взрыва.

Куда подевались сампаны, бронированные баржи, грузовые корабли, которые в свое время заполоняли каналы города? Город не был совершенно мертв, в этом он был уверен. Руиз почувствовал себя нагим и страшно уязвимым. Он был уверен, что скрытые от глаз толпы следят за ним и взвешивают, какие у него могут быть намерения. Почему они тогда на него не нападают? Его паранойя совсем разбушевалась, так что к тому моменту, когда он наконец добрался до своего места назначения, на лице у него застыла напряженная гримаса, а мускулы шеи и плеч подергивались от напряжения.

Ворота в лагуну Глубокого Сердца все еще были открыты, увидел он с огромным облегчением, хотя один фаллический столб-опора был разбит, а остальные покосились, словно от усталости и истощения.

Он медленно проехал вовнутрь, пытаясь сразу следить за всеми возможными ловушками со всех сторон. Насколько он помнил, лагуна была замечательным местом для любой засады.

Когда Руиз в последний раз видел лагуну, она была освещена приглушенным красным светом, но теперь она была темна, как пещера, и он вообще ничего не видел.

Он включил прожектор лодки. Медленно провел лучом по периметру лагуны.

Огромная физиономия уставилась на него с противоположной стороны – статуя на носу баржи Глубокого Сердца. Она стояла вдоль причала, наполовину погруженная в воду, а черная вода доплескивала до подбородка статуи. Тяжелые веки, столь полные чувственной истомы, казались столь не на месте в подобных обстоятельствах, и несоответствие было столь трагично, что диковатый смех вырвался из горла Руиза.

Звук эхом разнесся по пустой лагуне. Неужели Глубокое Сердце было оставлено совсем? Если так, его планы надо было срочно менять.

Он услышал гудение включившегося мегафона за секунду до того, как над лагуной прогремел голос.

– Дельтанец! Подними вверх пустые руки и не делай резких движений. На тебя нацелены орудия, от которых тебе не будет спасения! Что ты делаешь в Глубоком Сердце?

Руиз снова рассмеялся, на сей раз от облегчения. Он встал и содрал с себя дельтанский шлем. Он поднял руки повыше и прокричал:

– Это Руиз Ав! Впустите меня!

Руиз оставил свою реактивную лодочку пришвартованной к причалу, спрятав ее за полузатопленной баржей, где ее не сразу будет видно, если неприятели ворвутся в лагуну.

Его встретила возле толстых дверей хрупкая молодая женщина в потрепанной и покрытой заплатами сервоброне. Он ее не узнал, но она открыла лицо, приподняв забрало шлема, и сказала шепотом:

– Это Руиз Ав. Как я счастлива видеть тебя снова.

– Снова?

– Это же я, Гемерте. Твой друг, которого ты встречал и раньше.

В первый раз, когда Руиз увидел Гемерте, это был высокий зеленоглазый мужчина.

– А-а-а, – сказал Руиз, – Гемерте. Как поживаешь?

– Лично я – вполне хорошо, – сказала она, и на ее узком лице появились ямочки от улыбки. – Моревейник стал опасным местом – как ты наверняка уже заметил. Ты встретился с какими-нибудь препятствиями, пока до нас добирался?

– Город очень тихий, – ответил он.

– Иногда так оно и бывает. Сперва война была постоянной и кровавой. Теперь она вспыхивает огромными спазмами, которые заполняют каналы трупами и разбитыми боевыми машинами. Между этими вспышками все затаиваются и планируют следующую оргию убийств. Они уже устали, но их ярость никак не погаснет. Никто этого не понимает.

– Да, – сказал он, – мне бы хотелось поговорить с Объединенным Советом. Насчет как раз того, что происходит в Моревейнике.

– Хорошо, – сказала она. – Мы тут все гадали, вернешься ты к нам или нет. Пойдем.

Только они вошли в тяжелые двери противовзрывного шлюза, как им пришлось миновать группу женщин и мужчин, одетых в броню и притаившихся за щитом тяжелого огнемета. Они посмотрели на Руиза через мутноватые стекла своих шлемов, и на их лицах было написано страдальческое недоумение.

Руиз шел вслед за Гемерте, вниз по спиральному коридору в Глубокое Сердце, вспоминая свое первое посещение этого места. Он и Низа с Дольмаэро, Мольнехом и предательским фокусником Фломелем шли по тому же самому пути, с испугом и надеждой.

Его образ мыслей тогда, по сравнению с теперешним, показался ему невероятно невинным и наивным, таким далеким и навеки потерянным, как детство, как детская невинность. Они убежали от работорговки Кореаны и пережили путешествие по бурным землям Суука. Руиз и Низа нашли глубокую близость в их отношениях – никогда за всю свою жизнь он не был так бесхитростно и глубоко счастлив, как той ночью на барже Глубокого Сердца.

Теперь он шел следом за Гемерте, и его рот скривился в печальной и горькой усмешке.

Гемерте заговорила, полуобернувшись через плечо:

– Мы собрали Объединенный Совет, чтобы послушать, что ты хочешь нам сказать. Не удивляйся тому, что ты можешь увидеть.

Они достигли пересечения двух коридоров, повернули влево и наконец подошли к прекрасно отделанным медным дверям, покрытым рельефным узором. Множество нагих, улыбающихся людей искусно совокуплялись в самых оригинальных позах. Такие веселые и непристойные изображения постоянно встречались в Глубоком Сердце.

Гемерте толкнула двери, и они открылись. Она откинула половинки дверей подальше и подняла руки в приветствии. Руиз слегка улыбнулся. Здесь, в Глубоком Сердце, любили театральность.