Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

class="p1">Корнелия уткнулась лицом в ладони и всхлипнула. Восстание рабов в Капуе пугало ее, а боль от разлуки с Цезарем терзала пуще прежнего.

– Я придумала, как вернуть моего сына и твоего мужа, нашего дорогого Цезаря, – сказала Аврелия, положив руку на затылок невестки.

– Придумала? – спросила девушка, пытаясь сдержать слезы.

– Да. И не только учла, что в Италии бушует восстание рабов, но и решила им воспользоваться. Думаю, оно может послужить на благо Цезаря. Рим пострадает, но в конечном итоге это пойдет нам на благо. И вдобавок… причина его страданий – не мы.

Корнелия смотрела на нее с изумлением и восхищением. Спокойствие, с которым свекровь справлялась с любым ударом, умение Аврелии видеть положительную сторону даже в самых тяжелых обстоятельствах всегда удивляли ее.

– Объясни, пожалуйста, – взмолилась она. – По-твоему, я слишком глупа, чтобы понять, или слишком простодушна, чтобы держать твой замысел в тайне? – воскликнула она с неподдельной искренностью.

Девушка была готова к тому, что Аврелия не пожелает с ней делиться. Все эти годы, пока Цезарь был в Азии, в плену у пиратов или в войске, сражавшемся с Митридатом на краю света, Аврелия не переставала быть для нее прочной опорой: всегда исполненная надежды, она внушала уверенность в том, что Цезарь преодолеет любые препятствия. Если Аврелия решит не посвящать ее в свои тайны, Корнелия безропотно это примет, а если захочет поделиться – ей будет очень приятно.

– Я вовсе не считаю тебя глупой или простодушной, дитя мое. – Аврелия на мгновение взяла ее за руку, будто желала успокоить, и, видя, что невестка утерла слезы, вполголоса поведала ей свой замысел: – Мой брат Котта тяжело болен. Я очень за него переживаю. Я всегда высоко ценила его, даже в те времена, когда он выступал против Цезаря на суде над Долабеллой. А на днях, когда я его навещала, мне показалось, что его терзают угрызения совести из-за этого давнего противостояния. Котта защищал щедро платившего Долабеллу, зная, что тот виновен в мздоимстве и беззаконии. Но защитникам не всегда приходится отстаивать справедливость. В любом случае теперь он хочет сделать что-нибудь для Цезаря.

– А что он может, если ты сама говоришь, что он серьезно болен?

– Котта – жрец, а перед смертью жрец, по обычаю, передает священство кому-нибудь из членов семьи. Он предложил мне назначить своим преемником Цезаря. Это низшее жречество, не то что должность фламина Юпитера, которую Сулла отнял у Гая. Но, так или иначе, это сан, к которому все питают уважение. А главное, это может стать поводом для того, чтобы Сенат разрешил нашему дорогому Цезарю вернуться. Он вернется не для того, чтобы подавать иски или командовать войском, а чтобы занять издавна существующую религиозную должность. Поскольку Серторий далеко, Сенат чувствует себя гораздо увереннее. Популяры не слишком сильны в Риме, а их сопротивление в Испании, видимо, в скором времени будет сломлено. Даже Серторий, помощник Мария, не способен противостоять посланным против него легионам. Ради священства сенаторы-оптиматы могли бы отменить изгнание Цезаря. Таков мой замысел.

– А как в него вписываются восставшие рабы?

– Наилучшим образом, – ответила Аврелия. – По нескольким причинам. Прежде всего, сейчас внимание сенаторов сосредоточено на восстании, прочие дела отложены. До меня дошли слухи, что после разгрома легионов Глабра и городских ополченцев кое-кто предлагает отправить в Капую консульское войско, как уже случалось во время упомянутых тобой восстаний на Сицилии. Другие же считают это излишним. Я слышала, как некто называл имя претора Вариния, однако посмотрим, к чему все это приведет. Несомненно одно: им придется послать больше войск. Восстание гладиаторов в Капуе может перерасти во что-нибудь действительно серьезное, к нему могут примкнуть тысячи новых рабов. В таком случае твое беспокойство будет оправданно. Боишься не только ты, но и сенаторы, так что рано или поздно они решат набрать больше солдат и даже послать консульское войско. И однажды они могут подумать о том, чтобы призвать на помощь того, кого нет в Риме: пусть он подавит бунт. Возможно даже, это будет человек, объявленный вне закона, – например, Цезарь, который к тому времени подаст прошение о возвращении в Рим, чтобы занять должность священника, завещанную Коттой. Учитывая, что идет война с рабами, Сенат его прошение удовлетворит. Я в этом убеждена. Итак, раб, возглавляющий восстание… как его зовут?

– Спартак, – ответила Корнелия, которая слышала это имя на Бычьем форуме.

– Этот Спартак, возможно, окажет нам большую услугу. Наш мир, дорогая Корнелия, настолько безумен, что иногда у нас появляются самые неожиданные союзники. Когда сегодня мы будем возносить хвалу римским богам, не молись за победу наших солдат под началом претора Глабра: обратись к Юпитеру, и особенно к Венере и Марсу, с просьбой о победе Спартака. Каждый его успех приближает твоего мужа к Риму, к тебе, к нам.

Десятилетняя Юлия ворвалась в атриум и кинулась к матери и бабушке.

– Отец вернется из Азии? – спросила она, даже не думая скрывать, что снова подслушивала разговоры взрослых.

Корнелия собиралась ее упрекнуть, но тут ей вспомнилось, как они с Цезарем тайно следили за старшими в этом же доме, пока не обнаружилось, что те заключили договор об их браке. Корнелия молча обняла Юлию, а Аврелия ответила внучке:

– Да, малышка, быть может, отец твой вернется раньше, чем мы предполагали. Все зависит от гладиатора.

XXXVI

Отступление Помпея

К северу от Оски, 72 г. до н. э

Войско Помпея

Преторий на вершине холма

Помпей видел, как его войска стремительно отступают, оставляя равнину в руках мятежника Сертория.

Проконсул сплюнул.

– Надеюсь, это имеет хоть какой-то смысл, – пробормотал он.

– Конечно, проконсул, – неуверенно подтвердил Геминий. Это он вынудил начальника в самом начале битвы изобразить унизительное отступление. Он знал: Помпей забудет об этом, только если все завершится успешно.

– Мы сделали все так, как нам приказывали, – проговорил Афраний, поднявшись на холм.

Помпей кивнул.

По склону до самого претория донеслись победные крики врага – славословия, разрывавшие сердце гордого проконсула. Больше Помпей ничего не сказал. О чем говорить после позорного и унизительного отступления – которое, как он поклялся богам, должно было стать последним?

Нет, он ничего не сказал, но снова покосился на Геминия.

– Это сработает, проконсул… Обязательно сработает, – настаивал тот. Под пронзительным взглядом начальника он сглотнул, а на лбу у него выступили капли пота.

Войско популяров, середина долины

Серторий смотрел на далекий холм, где виднелись фигуры вражеских начальников, обсуждавших странную битву.

Странную потому, что помпеянцы почти не оказывали сопротивления.

Напор Сертория и кельтиберов был сокрушительным. Отчасти это объяснялось