Многогранники - Способина Наталья "Ledi Fiona"

— Рома, — вырвала его из размышлений Маша, — а как бы ты к самой новости отнесся?

— Честно? — спросил он.

Маша медленно кивнула.

— Исходя из того, сколько изменений это приносит в жизнь, я вряд ли прыгал бы от восторга.

— То есть ребенка ты не любил бы?

— Нет, подожди, — замотал головой Роман. — Одно с другим не связано. Не радоваться новости и не любить ребенка — это вообще разное.

— То есть любил бы?

— Я не знаю. Думаю, что да. Хотя я никогда не общался с детьми. В моем близком окружении их нет. Но это ведь ерунда, да?

— То есть ты сделал бы все, чтобы обеспечить ребенка, так? — не отрывая от него взгляда, спросила Маша.

— Ну да.

— А ты женился бы на своей девушке?

Маша, сама того не ведая, попала своим вопросом в больное место. Давным-давно русская бабушка как-то обмолвилась, что отец женился на матери по залету. Что такое «по залету», Роман тогда не понимал, но звучало это как что-то плохое. Спустя годы он понял эту фразу, и позже английская бабушка, которая была весьма прямолинейной дамой, подтвердила его подозрения. Его родители поженились спустя два месяца после знакомства, потому что мама была беременна им, Романом. Стоило ему подумать об этом, как становилось тошно. Выходило, что родители не хотели жениться, но он своим появлением их к этому вынудил.

— Не думаю, — наконец сказал он.

Маша выглядела разочарованной его ответом, но она же хотела правды, а Роман был сейчас достаточно зол для того, чтобы эту правду озвучить.

В наступившей тишине было слышно, как в ванной гудит машина, отжимая Машины вещи. Роман смотрел на отражение Маши на поверхности журнального столика и думал о том, что Маша странным образом заставляет его размышлять о таких вещах, о которых он предпочел бы не задумываться.

— Твой отец сегодня приходил к нам.

— Прости? — Роман поднял взгляд на Машу. — «К вам» — это куда?

— Ко мне домой.

Сердце Романа на миг замерло, а кровь прилила к лицу.

— Зачем? — шепотом спросил он, рисуя в воображении страшное.

Отец, если был в ярости, мог наговорить очень много неприятных вещей. Роман знал это не понаслышке. И теперь он гадал, сможет ли вообще вернуться в универ и посмотреть в глаза Ирине Петровне. И Маша, бедная Маша… Если бы Роман знал, что до этого дойдет, он бы обходил ее за милю.

— Ты знал, что у наших родителей был роман?

— Прости? — обалдел Роман. — У каких?

Он почему-то подумал о маме, потому что роман на стороне у принципиального папы просто быть не могло.

— Твой отец тоже не обрадовался новости много лет назад.

— Стоп!

Роман спрыгнул с подоконника и запустил руки в волосы. В его голове с астрономической скоростью защелкал калькулятор. Маше было восемнадцать. Она была старше его. Он знал о том, что отец переехал в Лондон со своими родителями, не доучившись. Очень скоро он встретил маму, и им пришлось пожениться.

Роман пошел на кухню, достал из холодильника минералку и залпом выпил полбутылки. Подумал, что стоит предложить что-нибудь Маше, но вместо этого с грохотом поставил бутылку на барную стойку и едва слышно спросил:

— Ты мне пытаешься сказать, что у нас с тобой общий отец?

Произнесенная вслух, эта мысль показалась настолько бредовой, что впору было расхохотаться, вот только смеяться почему-то не хотелось. Минералка в желудке превратилась в глыбу льда. Он представлял реакцию мамы, английского деда… Он готов был представлять что угодно, только бы не думать о том, что чувствует сам. Потому что от этого ему было физически больно. Маша не ответила. Роман сделал глубокий вдох, потом выдох и произнес:

— Маша, мы брат и сестра?

Почему-то ему даже в голову не пришло, что это может быть шуткой. Какой-то чертов бразильский сериал.

В голове всплыли наставления отца о девушках из неблагополучных семей, которые только и ждут того, чтобы залететь от обеспеченного парня. Ирина Петровна, строгая и красивая, однозначно не вписывалась в эту схему, но иначе ничем другим нельзя было объяснить ее неприязнь к Роману.

— Маша?! — повысил голос Роман, и та наконец помотала головой.

Облегчение было настолько сильным, что Роману захотелось заорать в голос, однако Маша добавила: «Моя мама сделала аборт», и орать перехотелось.

Роман вцепился в край барной стойки, в голове у него снова заработал калькулятор, отсчитывая возрасты и даты, но все это однозначно не срасталось.

Маша же, то ли наконец сжалившись над ним, то ли просто собравшись с духом, начала рассказывать.

Пока она пересказывала услышанное ею сегодня, Роман перекатывался с носка на пятку, по-прежнему не выпуская края столешницы из рук. Перекаты всегда его успокаивали и помогали настроиться перед теннисными партиями. Сейчас они, наверное, выглядели тупо, но остановиться он уже, пожалуй, не смог бы. Когда Маша дошла до истории своего появления на свет, перекатившийся на носки Роман застыл, потому что Машина история могла заткнуть за пояс тысячи других. Это уже был даже не бразильский сериал. Это был какой-то хоррор.

Маша захлебнулась воздухом и опять разрыдалась. Метнувшийся к ней Роман снес барный стул и едва не снес стойку. Он понятия не имел, что сказать в такой ситуации, в чем честно признался Маше. Та заплакала еще сильнее.

Роман опустился на колени у дивана с чувством дежавю. Только в этот раз он все же вытащил из-под пледа Машину руку и сжал ее ледяные пальцы. Свободной рукой он коснулся Машиной щеки и провел по ней тыльной стороной ладони. Ее щека была горячей и мокрой. Выдернув ворох салфеток из упаковки на журнальном столике, он протянул их Маше, но та никак не отреагировала. Тогда Роман принялся осторожно вытирать ее щеки, подбородок, шею. Он полностью сосредоточился на этих нехитрых действиях, потому что слушать Машин плач было невыносимо. Спустя некоторое время Маша отвела его руку от своего лица и, впившись ледяными пальцами в его запястье, прошептала:

— И как мне теперь?

Роман осторожно сел рядом с ней. Машина рука соскользнула с его запястья и оказалась в его ладони. После секундных раздумий он легонько сжал ее пальцы и прошептал:

— Я не знаю.

Маша едва слышно всхлипнула и спросила:

— Рома, а вдруг она права? Я ведь даже не замечала, что живу взаперти. А что, если бы у меня было больше свободы? Вдруг я бы… — Маша икнула и продолжила невпопад: — В школе я все зубрила, зубрила… Лишь бы родителей радовать. В институте — тоже. Я же ни с кем и не общалась толком. У меня друзей не было никогда. Только Димка…

— А он не из школы? — зачем-то спросил Роман, хотя, если бы включил мозги, смог бы сам себе ответить.

— Ром, ну ты как с Луны свалился, — устало произнесла Маша и, не выпуская ладонь Романа, потянулась вперед и выдернула свободной рукой сухую салфетку из упаковки. Вытерев слезы, Маша закончила: — Волков учился в частной британской школе. Я — в обычной, за домом.

— Оу. Но как же вы тогда познакомились? — спросил Роман и тут же прикусил язык, потому что Маша ведь обозначила, что ей неприятны его вечные переводы темы на Волкова. Ожидал, что она опять рассердится, но она спокойно произнесла:

— На меня в овраге у моего дома стая собак напала три года назад. Футляр со скрипкой вырвали. Я тогда музыкой занималась. Рядом оказался Волков. Он мне маньяком показался: джинсы все в земле, толстовка — тоже. Как у меня сегодня, — усмехнулась Маша, — так что зря я на него тогда плохо подумала. Он собак прогнал.

Романа кольнула зависть. Он-то был ни разу не героем, в отличие от Волкова.

— А как он их прогнал? Покусал всех? — негромко произнес Роман, одновременно радуясь тому, что Волков смог защитить Машу, и злясь оттого, что это был именно он.

Маша прыснула и, промокнув уже, кажется, сухие глаза, ответила:

— Он музыку на своем телефоне врубил. Там такая музыка была, что я бы вместе с собаками убежала, но скрипку бросить не могла.

Роман улыбнулся. Маша же вдруг погрустнела:

— Он — мой единственный друг, а мама сегодня предложила мне с ним глупости творить, чтобы себе будущее обеспечить. Представляешь? Видимо, уверена, что я только на глупости и способна.