Азбука мести - Елена Муравьева

которую чувствовала она сквозь закрытые веки,

которой отзывалась обласканное ночью тело,

которой полнилась ожившая душа.

Мгновение истекло, истаяло кратким мигом. Нежность пронзила сердце насквозь. Кончилась свобода и независимость. Началось рабство.

Хватило сил на глупую эпатажную фразу:

— У меня давно не было мужчины, я голодная и похотливая.

— Значит, на моем месте мог быть любой другой? — испугался Круглов.

Испуг довершил дело.

— Конечно, — Лера улыбнулась счастливо, признавая полную безоговорочную капитуляцию, и обвила шею Круглова руками. — Любой другой в кого бы я влюбилась.

Круглов

— Лера, отстань, — взмолился Круглов. — Сколько можно меня мучить?

За окном ночь. Люди добрые спят. Или занимаются любовью. А его допрашивают. С пристрастием. И старанием.

— Посмотри на себя, лицо разбито, синяк на ноге, — в ласковом укоре звучит лязг стального капкана. Разговор продолжается второй час. Круглов держится из последних сил. Еще никогда ему не хотелось так сильно стать предателем.

Лера лежит у него на плече, нежно поглаживает волоски на груди, воркует:

— Ну, мой хороший; ну, мой, миленький; ну, пожалуйста, расскажи мне все…

От каждого «мой» Круглов замирает от счастья.

Лера сто раз сказала «мой» и сто раз у него от счастья оборвалось сердце.

— Если ты меня любишь, то не будешь скрывать правду…

Круглов тяжко вздыхает. Странная вещь — женская логика. Каким образом связаны любовь и чистосердечное признание?

— Я ведь от тебя ничего не таю…

Он трижды расспрашивал Леру про полковника. И трижды она повторила одно и тоже. Ни одной оговорки, ни грамма смущения. Что с того? Круглов все равно мучался ревностью. На месте нынешнего, липового полковника завтра мог оказаться настоящий инженер или менеджер. Бывшие уголовники мало кому нужны. Они — специфический товар. На любителя.

— Я устала тебя убеждать, — обращаясь к горбику кадыка, вела дальше Лера, — я не виновата, что влюбилась в тебя. Так получилось. Почему ты не хочешь мне верить?

— Я никогда никому не верил, — Круглов попытался, в который раз объясниться, — у меня привычки такой нет.

— Но ведь я тебе сразу поверила, — продолжается торг, — и ты мне поверь. Когда люди любят друг друга, они друг другу верят…

Когда люди любят друг друга, они друг другу верят! Жизнь, голосом любимой женщиной, диктовала новые правила.

— Неужели мужья всегда говорят женам правду о себе? — спросил Круглов.

— Конечно, говорят, — сообщила новость Лера. — В крайнем случае, врут. Но молчат и принципиально не пускают в свою жизнь только те, кто категорически не приемлет своих женщин.

— И жены откровенны с мужьями?

— Очень редко.

— Почему?

— По качану, — рассмеялась Лера.

Круглов прижался губами к русой макушке, задумался: сможет ли он когда-нибудь открыться Лере? Нет, все протестовало против этого.

— Ты боишься, что, узнав плохое, я разлюблю тебя?

— Возможно.

— А ты не бойся…

Удивительные существа женщины.

Спрашивают: «Ты боишься, что, узнав плохое, я разлюблю тебя?»

Отвечаешь: «Возможно» и ожидаешь уверений: нет, не разлюблю.

Ожидаешь клятв, обещаний, зароков. Получаешь указание: не бойся…

Круглов горько вздохнул. Мало женщинам властвовать над мужскими телами и умами, желаниями и волей. Они лезут в душу. Взламывают замки и запоры, забираются в щели и норы, утверждаются силой и хитростью. Зачем? Зачем им душа? Зачем Лере его правда? Неужели своей не хватает? Из чужой правды кафтан не сошьешь и суп не сваришь. К ране чужую правду не приложишь. Подружке до получки не одолжишь. Зачем тогда насиловать человека, выворачивать на изнанку, ломать устоявшееся представление о жизни?

— Ты хоть понимаешь, что мне надо привыкнуть к тебе? Я тебя боюсь, любви твоей боюсь, своей любви боюсь до ужаса, боюсь тебя потерять… — попробовал он обосновать свое молчание. И почувствовал, как от каждого «боюсь» Лера в его объятиях замирает от счастья.

— Спи, моя хорошая. Спи, моя милая… — сказал Круглов нежно, он готов был сто раз сказать «боюсь», чтобы сто раз почувствовать ее восторг.

«С каким презрением Круглов тогда на меня смотрел…» — Осин поджал губы и произнес сердито:

— Каждый должен заниматься своим делом. За глупость и самоуверенность приходится платить. Я потратил на самодеятельность полтысячи баксов, но так ничего и не выяснил.

«Я не желаю быть посмешищем, — думал Осин сердито. — Я не позволю всякой шушере издеваться над собой. Я достоин того, чтобы обо мне позаботился лучший в городе адвокат».

— Дай-ка, я еще разочек взгляну на портрет! — Глеб Михайлович потянулся к рисунку, на котором был изображен Дмитрий. Посмотрел внимательно. Сначала через очки, после — без них, отодвинув листок на расстояние вытянутой руки.

— Ты точно не знаешь его?

— Нет. Уверен в этом на сто процентов, — заметил Виктор.

— Тем ни менее он вас искренне ненавидит, — поддел Глеб.

— По мнению уголовника Круглова Дмитрий изображает ненависть. Он скрывает от причину мести, ничего не делает сам, скупо и вымерено платит за работу. Такой подход свойственен посреднику, а не человеку, одолеваемому страстями.

— Люди — разные. Но определенная логика в этом есть, — согласился Глеб Михайлович. — Твой уголовник — умный парень.

— Я тоже так думаю, — не промолчал Глеб.

— Мне кажется, и Круглов разделяет это мнение, что Дмитрий — еще один наемник. А вот наниматель его, уже действительно, близкий мне человек. Судя по прицельной меткости ударов, он либо член семьи, либо вхож в нее. В крайнем случае, очень хорошо знаком с кем-то из родных или друзей.

— Кого же мы включим в почетный список? — Глеб приготовился записывать.

— Галина, Роман, Игорь, Люда, Круль, Нина, — выдал давнюю заготовку Осин.

— А Вера Васильевна и я? — поинтересовался Глеб Михайлович. — Для полноты картины.

Осин пожал плечами:

— Бабушка не стала бы тратить на меня время и силы.

Старый Полищук невозмутимо напомнил:

— Но вы разочаровали бедную женщину.

— Нельзя разочаровать того, кто не был очарован, — сказал Виктор. — Бабка меня терпела и только. По большому счету мы с ней квиты. Она проиграла свою битву за отца. Я — за нее. Баш на баш. Не дружественная ничья.

Старый Полищук неохотно кивнул:

— Твоя проницательность делает тебе честь. Петр, единственный, не подчинился Вере. И совершенно напрасно. Мог прожить долгую и хорошую жизнь. Вера желала ему только добра.

— Добрыми намерениями вымощена дорога в ад.

Глеб Михайлович меряя Виктора осуждающим взглядом, уверил:

— К твоему аду Вера Васильевна отношения не имеет. Хотя бы потому, что не стала бы требовать денег. На том свете сто тысяч ей ни к чему. А на этом она дама обеспеченная.

— Я исключил кандидатуру бабушки. Она бы не снизошла до мести. Захоти она меня наказать — прогнала к чертовой матери и весь сказ.

— Следующая кандидатура — я! — Глеб Михайлович скромно опустил очи долу.

— У вас нет достойного мотива для мести, — сказал Виктор. — Вы меня, конечно, недолюбливаете. Но не до такой степени, чтобы тратить на меня свое дорогое время. К тому же, с вашим деятельным характером заводить двухлетнюю канитель…сомневаюсь. Вдобавок между нами нет личных отношений и, следовательно, нет повода для серьезного конфликта. Для столь изощренной мести мы недостаточно близки.

— Спорить не буду. В чем-то ты прав. Хорошо, а чем Круль — не наш мистер X?

— У Андрея есть повод и желание. Он бы с удовольствием подставил мне ножку. Однако он патологически нерешителен, не обладает даже десятой доли фантазии, которую проявил мой враг и пожалел бы деньги, необходимые для организации процесса.

— Нина Круль?

— О, Нинель — дама буйного темперамента, редкая выдумщица и известная интриганка. Но она вечно сидит без денег. Круль даже продукты покупает сам. При всем желании Нина не потратила бы на меня тысячи долларов. Для нее это нереальная сумма.

— Роман Алеексев?

— Этот с радостью бы уничтожил меня, при условии, что Галя ничего не узнает. В противном случае: если он окажется подлецом, я — страдальцем, только Богу известно, что сотворит Галина. Бросится спасать меня или воспользуется возможностью и расквитается.

Глеб Полищук кивнул согласно и спросил.

— Как вы оцениваете кандидатуру самой Галины Леонидовны?

Осин отрицательно покачал головой. Его пальцы нервно теребили край свитера.

— Ни как. Галка многое от меня вытерпела, и все же я уверен: она меня любит, и вредить исподтишка не станет.

— Игорь и Людмила Осины вас тоже любят?

— Нет. Я им как бельмо на глазу. Паршивая овца в элитном стаде. Но зачем усугублять положение и делать из разгильдяя и бабника параноика и психопата? Нам ведь придется жить в одном доме. Делить кров. Терпеть друг друга. Игорь и Люда реально заинтересованы в моем адекватном поведении.