Пожароопасный период - Н. Денисов

– Резонно! Да-а. Для чего у нас народ спаивают? Чтоб он ни о чем «таком» не думал. Чтоб после работы сообразить на троих, потом – спать, утром мечтать опохмелиться. Вот и я говорю. Думал ли Горбачев, как справиться с этой «задумавшейся» массой людей? Гегемоном опять же стал не работяга. Вот пивная на окраине Ленинграда. Мужики взяли бутылку бормотухи. Где её распить? Идут к пивной. Там четыре «сектора», каждый обслуживает бабка со своими стаканами. Стаканы бесплатные, но зато пустую бутылку бабка берет себе. Сейчас в пивной пива дают по два литра. Мужик идет с работы, захотел выпить, а тут опять бабки с емкостями: двухлитровыми банками, которые продают по рублю штука. Опять «бабкин» бизнес! Вот я и говорю, – горячился электромех, – что гегемоном стала сфера так называемого обслуживания. И перетекают туда когда-то хорошие работники. Есть у меня знакомый инженер, работал в отделе, зав., получал свои 130 рэ. Бросил нынче это дело, завел машину, отец помог. Брусника на рынке четыре с полтиной за кг. Ездит в Кандалакшу, оптом по дешевке скупает бруснику, везет на базар, где отец у прилавка, между прочим, бывший капитан второго ранга. Тот быстро реализует. Пошла на Неве корюшка. Тоже едет, оптом скупает у рыбаков, везет на тот же базар. Вот смысл его деятельности. А работягу опять обложили со всех сторон. Вот и пускается на всякие хитрости. Понятно, сейчас с выпивкой на заводах стало строго. Так что делает? Делает канистру в форме книги – полтора литра! – на обложке и на корешке: «Сочинения. Избранные речи и статьи Л. И. Брежнева». Нынче можно, допустим: «М. С. Горбачев». Но у него пока тонкая книжка. Несет через проходную «том» генсека – в руке или под мышкой! – кто посмеет подумать плохое, проверить? А вы говорите борьба с алкоголизмом!

– Да ничего я такого не говорил.

Проснулся утром после нервозной ночной болтанки – с борта на борт! – а в «окно» яркое солнце и прямо перед взором громада острова Мадейра. (Не здесь ли готовят знаменитую Мадеру, которую так любил «откушать» Григорий Распутин – мой легендарный земляк, царедворец?).

Семь двадцать местного времени. Как и обещал прибыть в эту точку океана третий штурман Володя Кореньков, прибыли. Долго стоял с ним ночью на мостике, разговаривал о житье-бытье. Заметил в этом рейсе: народ на загрансудах стал раскованней, говорить открыто. Если раньше нынешние высказывания считались опасными, крамольными, боялись «сексотов», помполитов, то сейчас открыто обсуждают необходимость такой фигуры на судне, как первый помощник капитана – помполит. Да, парни правы – первый должен быть на голову выше остальных – по образованию, по интеллекту, ну человеком должен быть. Каких только «помп» не видело море, моряки! Раньше много было выдвиженцев из рядового состава, проявивших общественную и политическую активность. Криков как-то рассказывал мне за- нашим ставшим традиционным ночным чаепитием о таком кадре. Дело было в Арктике. Пошли они на мотоботе на берег. Три часа там провели, вернулись к пароходу, а капитана с помпой нет. Подождали. И вот заявляются они, помпа размахивает портфелем с бутылками и кричит-куражится: «А помполит такой же человек!» Потом на одном из судовых собраний, где разбирали выпивох, встал и без тени смущения говорит: «А меня вот хоть кто-нибудь видел пьяным?».

Ну дела!

Думаю о нашем первом помощнике, о Жданове. И ловлю себя на мысли, что хорошо о нем думаю. Человек много понимающий, сердечный, с университетским образованием, историк. Знает испанский язык. Вот пишу о нем в тетрадке добрые слова и тоже понимаю: у него обязанности, которые пока никто не отнимал у него – следить за моральным климатом в экипаже, проводить линию партии, организовывать культмассовую работу. Словом, своеобразный «массовик-затейник» в экипаже.

– Вы не скажите ему об этом, – заметил как-то Виктор Иванович, – обидится.

– То-то я гляжу, он все спрашивает: почему это у меня в стихах много помполитов? – отвечаю электромеху.

– Они теперь ревниво относятся ко всему, что касается помполитской деятельности. О сокращении идут разговоры в пароходстве.

Да, много уже было всего и на земле и на море: то сокращения, то укрупнения, то перестройки всех мастей. Привыкать ли нам!

Вот меня сейчас занимает качка. Ночь качало, день курдает.

– Качает что-то, – говорю пришвартовываясь к курильщикам в коридоре главной палубы.

– Это что! – откликается деревенского вида мужичок Геннадий Яковлев. Познакомился с ним в гамбургском увольнении. Он уморил тогда молодых мореманов своим видом. Молодежь та фасон давит: джинсы – не джинсы, кроссовки – не кроссовки, а этот при тяжеленном пиджаке с толстыми ватными плечами, да еще в такой серой «кепи», что любой армянин-торгаш с базара мог бы позавидовать этой «кепи». – Это что! Вот я на рыбаках ходил. Рыбаки – суденышки маленькие, в океане провалится между волн, одна мачта торчит. Три раза тонул. Первый раз в Балтике. Навалился ветер, а у нас снасть не выбрана. Начали выбирать. Капитан сделал неверный поворот на руле, намотало на винт. Семь суток нас таскало по воле ветра. Обледенели, все ракеты израсходовали. Разожгли ветошь на баке, надеемся на помощь. Кончилась питьевая вода, продукты. Ну, думаем, каюк. На седьмые сутки, глядим, бежит такой же рыбачок, запрашивает по радиотелефону: «Вы чьи будете?». А у нас флаг на корме – не флаг, а рваная портянка.

Как представил положение рыбачков, аж мурашки по спине, даже при теплой погоде. Мы только что с доктором (понятно, как самые не занятые в экипаже, самые привилегированные, что ли!) с порошком и хлоркой отмывали бассейн для купания на корме. Завтра наберем забортной воды, температура уже двадцать градусов, и пожалуйста, купайся, загорай. А пока, тут же, в курилке, байка доктора:

– Это что-о! – подхватывает он трагический рассказ Геннадия. У нас на одном пароходе буфетчицы любили купаться по ночам голые. Представьте – тропики, Южный Крест горит, луна сияет, а они в одиночестве пришли к бассейну, одна тут же скинула легкий халатик и бултых в бассейн. Сходу-то не заметила, что там что-то плавает, извивается. Это парни привязали за поручни несколько резиновых медицинских жгутов. Женщина приняла их за рыб-игл или еще чертовщина какая померещилась. В ужасе выскочила, голая побежала к людям, в свой «колбасный переулок». Только добежала и рухнула без сознания Бабе было тридцать лет.

– Га-га-га!

– О чем смех? Травлю даете?! – это проходил мимо Криков, вытирая промасленные руки ветошью и по всему все слышал, – У нас вот еще смешней было: получает начальник рации РД от жены: «Купи лифчик, размер спроси у радиста». В команде пошла поговорка с тех пор: «Не знаешь, спроси у радиста!» Начальника до того задолбили, пришлось списаться с судна. А дело было простое: жены были подруги, радист покупал лифчик своей жене, размер был тот же.

– Можно смеяться, Виктор Иванович?!

– А ну-у – полный вперед!

Прошли Канарские острова. Появились первые летающие рыбки и первые солнечные ожоги. Машинная команда «раскочегарила» кондиционеры и холод в каюте зверский. Собственно, ожоги от солнца и этот холод доминируют в разговорах. Пожаловался как-то, что у меня горят плечи сизым пламенем, а внутри знобит, спасенья нет. Заикнись тут только и – пошло: «А вот у нас, помню, было».

– Была у нас докторица – два двадцать ростом, плечи – во! – степенно начинает воспоминания дед-стармех Владимир Данилович Злобин.

– Может, все-таки не два двадцать? Петр Первый был два пять!

– Нет, два двадцать, говорю! – возражает мне дед.

– Наверно, баскетболисткой была! – вставляет реплику токарь Разводов.

Стармех на реплику токаря не реагирует:

– Ну вот поехали мы на шлюпках на дикий островок. Кораллы там ломали. Вьетнам, кажется, был. Так поверите ли, нет – обгорела одна докторица. А два двадцать ростом! Плечи – во! Накануне прочла нам лекцию, чтоб береглись солнечных ожогов. Ну приходит на другой день на завтрак, жалуется – не прилечь, не присесть, все горит.

– Надо в таких случаях сметаной тело смазать, – не терпит токарь, – Или под горячий душ, сколько душа вытерпит.

– Да подожди ты! – косится дед на подчиненного, – А вот еще работали на палубе, так у одного моториста плечо сгорело прямо до кости. Кожа и плечо стало, как попа у макаки. Видели в зоопарке макаку?

– И не в зоопарке видели.

– А у одной буфетчицы, – нагоняет страсти дед, – лицо напрочь сгорело, до черноты! Ребята подшучивают, она пытается тоже улыбнуться, а из глаз слезы.

А старпом Гунбин солидно так изрекает на мостике:

– Перевалим экватор, день-два и в куртках находимся! Зима там нас ждет.

Да хоть и зима! А пока я в каюте, заткнув «горло» кондишену огромной тряпицей, сделал сентябрьскую сибирскую погоду, когда в пору листопада натопишь печь и сидишь над чистым листом бумаги. Когда уж и огород прибран, а на грядках еще полыхают разноцветные астры и георгины. Что есть прекрасного в жизни, так вот и эти багряные рябиновые деньки с кружевом тихо падающей листвы тополей и берез.