Братья и сестры - Билл Китсон

действовали незаметно, и истинное число их жертв так впоследствии и не сосчитали. Контузия и ее последствия провоцировали в людях странное поведение. Солдаты намеренно калечили себя, чтобы их отправили домой; самопал, так это называлось. Солдат выбирал место, где ранение не оказалось бы смертельным, но тем не менее наносило серьезную травму. Некоторые высовывали руки из окопов, надеясь, что вражеский снайпер сделает за них всю грязную работу. Контуженые нередко бродили по ничьей земле под градом пуль противника с совершенно спокойным и безразличным видом. Случались психические срывы — солдаты просто не могли больше выносить ад окопных боев; солдат не умирал, но становился непригодным к службе и нормальной жизни. Кто-то терял память и речь, кто-то переставал контролировать движения конечностей или эмоции или заражался парализующим страхом. Услышав звук падения металлического предмета на каменную плитку — например, кухонного ножа, — солдат в панике бросался на пол, ища укрытия от артиллерийского огня. Эти приступы не прекращались и с окончанием войны, а некоторых преследовали до конца жизни.

Люди начали терять надежду — основу основ человеческого существования. Это было видно по их глазам, лишившимся всякого выражения и чувства, как у их товарищей, лежавших мертвыми на ничьей земле. С уходом надежды пришло безразличие. Поначалу солдаты стали забывать о простых вещах — поесть, помыться, одеться. Затем — а это было уже опаснее — стали забывать о страхе. В этот момент они начинали представлять опасность для себя и окружающих. В конце концов солдат становился безразличным ко всему. Это предвещало скорый конец.

Отряду Сонни приказали вернуться на линию фронта и присоединиться к объединенному подразделению британских и австралийских войск, которых отправили назад в окопы, к Амьену и Сомме.

* * *

На Рождество семнадцатого года горе пришло в дом на мысе Полумесяц. Альберт и Ханна страшились любых известий из Франции, зная, что те наверняка будут связаны с Сонни. Поэтому письмо с сообщением о гибели Ады стало для них великим потрясением. К счастью, о подробностях смерти дочери в письме умалчивалось.

Что удивительно, смерть Ады сгладила противоречия в семье. Конни и Майкл приехали из Брэдфорда поддержать Альберта и Ханну в надежде, что смогут облегчить груз скорби. Хотя поначалу атмосфера была натянутой и неловкой, к моменту возвращения Хэйгов в Западный райдинг слезы по Аде растворили большинство прежних обид.

Горе сблизило и самих Альберта и Ханну. Война принесла столь ужасающие потери, что они прониклись странным чувством общности. Все их соседи были в трауре. Война не пощадила ни один дом. И вот в начале января восемнадцатого года с благословения Альберта Ханна написала Элеоноре Роудз, поделившись с возлюбленной Ады известиями об их общем горе. В конце она пригласила Элеонору погостить в доме на мысе Полумесяц, коль скоро та изъявит такое желание.

* * *

Днями и ночами Кларенс Баркер трусливо отсиживался в окопе, не в силах пошевелиться и выбраться из своего жалкого укрытия. Впрочем, он и не хотел оттуда выбираться. Если с ним кто-то заговаривал, он отмалчивался и сам ни с кем не говорил. Сильные судороги порой пронзали его конечности, а лицо начинало дергаться от страшного тика.

В марте восемнадцатого года германская армия начала атаку по пяти направлениям в попытке покончить с затяжным затишьем на Западном фронте. Наступлению предшествовал самый жестокий артиллерийский обстрел за всю войну. Особенно пострадал участок, где стоял полк Кларенса. Снаряды проносились над головой без передышки часами и днями напролет; британцы отвечали с той же силой. В столь отчаянных обстоятельствах человека интересует одно — выживание, а выживание на войне зависит от удачи. В начале апреля Кларенс решил, что удача его покинула. При помощи разведки немецкие артиллеристы наконец обнаружили британские позиции и принялись обстреливать окопы.

У окопа, где сидел Кларенс, один за другим взорвались пять снарядов. Когда дым рассеялся, Кларенс — живой мертвец — пошатываясь, вышел из руин разрушенного укрытия. Он то шел, то полз на четвереньках, отдаляясь от окопов и своего полка, уничтоженного за пять минут. Волосы на голове обгорели, лицо и тело покрылось сетью кровоточащих шрамов от тысяч крошечных осколков шрапнели; от военной формы остались свисавшие клочья. От взрыва он наполовину ослеп и полностью оглох.

* * *

В середине апреля германское наступление перешло в последнюю фазу и обрушилось на полк Сонни и его австралийских товарищей. Сонни назначили посредником между британским и австралийским подразделением, и вышло так, что он больше времени проводил с частями АНЗАК[33], чем со своими подчиненными. Он встретил австралийцев и новозеландцев, когда они прибыли на позиции, помог окопаться, дал пару советов, исходя из своего опыта. Его открытость, прямота, чувство юмора и полное отсутствие высокомерия завоевали ему огромную популярность у солдат. Австралийцы всегда уважали людей за их слова, убеждения и поступки, а не за нашивки на форме. Сонни, бывалому ветерану, некоторые ребята из колониальных войск казались сущими мальчишками, юными и беспомощными. И чем лучше он их узнавал, тем больше они ему нравились. Их простота и отсутствие претензий откликались в его душе.

Один молодой солдат шепнул что-то товарищу, когда Сонни к нему обратился. Сонни взглянул на солдата — тот был совсем мальчишкой.

— Не хочешь со всеми поделиться, что ему только что сказал? — тихо спросил он.

Юноша покраснел.

— Да вот заметил, что вы говорите точь-в-точь как мой отец.

Солдаты рассмеялись, но позже, когда все разошлись, юноша обратился к Сонни.

— Я не шутил, сэр, — сказал он британскому командиру. — Вы и впрямь говорите точь-в-точь как мой старик, да и похожи на него, прямо скажем.

К огромному облегчению юного австралийца, Сонни широко улыбнулся.

— А откуда родом твой старик? — спросил он.

Австралиец почесал в затылке.

— Признаться, я толком не знаю. Они с мамой из Старого Света, это ж слышно по акценту. Правда, об Англии они никогда ничего не рассказывают, но, должно быть, они ваши земляки, потому что вы говорите точно как они.

— Ну знаешь, — рассмеялся Сонни. — Вот вы, австралийцы, для меня все говорите одинаково; может, и для вас любой британский говор звучит похоже.

— Ну нет, сэр, — возразил юноша. — Так, как вы, никто не говорит, ни один англичанин из всех, кого я встречал. Другие тянут «а», а вы — нет, вы проглатываете, почти как мы в Австралии.

— Я родом с севера, из Йоркшира, если это тебе о чем-то скажет, — ответил Сонни. — А как тебя зовут?

— Фишер, сэр. Рядовой Сол Фишер. — Австралиец вытянулся и отдал честь.

— Что ж, Сол, теперь мы знакомы. — Сонни кивнул, приказывая товарищу идти.

Тот ушел, а у Сонни возникло смутное ощущение, что он его знает; что-то в