Зверь-из-Ущелья - Соня Марей

хотела использовать врата, чтобы попасть сразу в свою комнату, и решила немного прогуляться. Лёгкий приятный хмель кружил голову, телу было лениво и сладко, зато в груди тоскливо щемило. И глядя с балкона, под которым простирался мерцающий призрачными огнями город, я мечтала вновь увидеть своего лестрийца. Хоть одним глазком, хоть издали – мне и этого будет достаточно.

Да кому я вру! Вряд ли я смогу отпустить его, если встречу. Если он опять надумает меня поцеловать как в тот – первый и последний раз. И если я всё-таки найду в себе силы безропотно принять долг жрицы, эти прекрасные воспоминания останутся со мной до конца дней.

***

Утром в главном святилище Антрима было многолюдно. Свадьбы всегда собирали много гостей, и сейчас свет, попадающий в круглое окно в потолке, скользил по сотням радостных лиц. Женщины и девушки украсили головы венками из розовых армерий, мужчины отмылись от каменной пыли и привели в порядок волосы и длинные бороды.

В самом центре высился алтарь из кровавого камня – сейчас он спал. Стены украшали светильники из полированных хрустальных сфер, в чашах плескалась ароматная вода с лепестками горных цветов. Своды украшала мозаика со сценами, изображающими великие моменты из жизни нашего народа, а во главе всего этого – светлое лицо богини с глазами-изумрудами. В какой бы точке святилища я не находилась, казалось, они наблюдают за мной.

Мы, Каменные жрицы, собрались полукругом за алтарём, а возле него новобрачных поджидала матушка Этера. Полная внутреннего достоинства, собранная и непреклонная, как скала.

Сердце колотилось в предвкушении. И вот, когда стихли голоса, под своды храма вступили Тира и Стьен – рука об руку. Они скользили по дорожке из рыжей яшмы, и с каждым их шагом камни вспыхивали десятками ярких искр. Моя подруга казалась тростиночкой по сравнению с широкоплечим бородатым женихом.

Поравнявшись с алтарным камнем, они остановились. Матушка Этера завела торжественную речь – Верховная жрица была той, кто уже много лет соединял сердца от лица Матери Гор.

– Поклянитесь перед ликом светлейшей богини, что будете хранить друг другу верность, поддерживать на жизненном пути, что бы не случилось, и растить своих детей в строгости, почтении к традициям и предкам, пока горы не заберут себе ваши тела, – закончила Матушка.

Стьен и Тира, обменявшись сияющими взглядами, подтвердили клятву. А следом переплели пальцы и опустили руки на алтарь. В тот же миг мы затянули песнь – у каждого ритуала она своя. Эта была мелодичной, как журчание ручья, и нежной, как цветок эдельвейса. Камень, тихий и спящий, начал наливаться багрянцем – по поверхности поползли сверкающие жилы. Одна из них, похожая на расплавленный свет, опутала запястья невесты и жениха, полыхнула и медленно растаяла. Она оставила на коже брачные метки – браслеты. У каждой пары рисунок особый, он не исчезал даже после смерти одного из супругов.

Стьен рассматривал свой с лёгким изумлением, Тира – с нескрываемым восторгом в глазах.

– Теперь все желающие могут одарить молодожёнов! – торжественно объявила матушка Этера, и от толпы стали отделяться новые и новые люди. Они несли дары, обнимали счастливую пару, желали долгих лет и милости богини.

Наконец, когда пришёл мой черед выйти из круга жриц, я выше вскинула голову и медленно прошествовала к новобрачным. Жреческое платье давало мало свободы, впивалось воротником в горло, сдавливало грудь. Я знала – все взгляды прикованы ко мне. Следят за каждым жестом, каждым шагом, и нет права на слабость.

– Тира… – голос дрогнул.

Подруга улыбнулась так легко и светло, что воздух собрался в груди горячим комком. Онемевшими руками я протянула обитую серебром шкатулку, где на алой подушечке лежал подарок. Я хорошо помнила ту ночь, когда, захлёбываясь слезами, трудилась над женским амулетом. Тира и сама умела заговаривать камни, но её сил бы не хватило на такую вещь.

– О, Рамона! – в глазах невесты вспыхнули довольные искры. – Это же… это…

Подбородок её дрожал, как и пальцы. Ни слова не говоря, я застегнула на шее Тиры подарок и обняла – крепко-крепко.

– Пусть Матерь Гор подарит вам со Стьеном много детей. Будь счастлива. Я лишь этого желаю.

Она разрыдалась у меня на плече. Хлюпала носом так, что будто хотела затопить весь Антрим. Конечно, она догадалась, зачем этот подарок.

– Он обязательно поможет, – успокоившись, взглянула на меня так, будто за что-то извинялась.

За то, что я, в отличие от неё, даже не имею ни малейшего шанса подержать на руках своё родное дитя? Или тень сочувствия в карих глазах мне только мерещится?

– Твой Дар бесценен, жрица, – Стьен положил ладонь на плечо теперь уже жены, показывая всех и каждому – это его женщина. Отныне и навсегда.

А я не к месту представила, что могла бы тоже стоять вот так, в окружении шумной толпы, в свете сияющих сфер – рука об руку с наречённым. Мысленно надавав себе пощёчин и приказав собраться, я произнесла:

– Береги её, Стьен, – и отошла на полшага, не давая повода заметить мою боль.

Этой ночью я снова не усну. Радость вперемешку с печалью, вино с нотками горечи – мой напиток сегодня.

Глава 24.

Шахта была одной из самых старых и глубоких, изумруды и бериллы добывали в ней задолго до моего рождения. Каменные жилы слышали самые одарённые искатели, по большей части жрицы и старейшины. Отец часто хвалился, что эту он смог обнаружить до своего совершеннолетия, когда даже не вступил в полную силу. И первым нашёл уникальный по чистоте и красоте изумруд размером с голову взрослого человека.

Внизу пахло сыростью – под ногами хлюпала вода из подземной реки, которая отводилась наверх по специальным трубам. Дядюшка Льерр пригласил меня помочь определить направление, в котором двигаться дальше – эту работу я всегда любила. Голоса камней дарили умиротворение и наполняли душу светлой радостью. Мужчины дробили породу и переправляли наверх, а женщины и дети занимались сортировкой. Дальше работы были более тонкими – камни шли в руки мастеров. Их резали, гранили и обрамляли в золото и серебро, часть так и оставалась обычными украшениями, а другая, меньшая, получала магическую силу.

Мастера за моей спиной притихли и сбились в кучку – молчаливые угрюмые мужчины, в одежду и руки которых навсегда въелась каменная пыль. Мои же руки никогда не знали кайла и кровавых мозолей. На их фоне я выглядела легкомысленной бабочкой – в алой, расшитой золотом тунике до