Затмевая могущественных (Викториум-2) - Борис Владимирович Сапожников

– Пускай для начала ваш арабский друг уберет оружие!

– Али, – обратился Лоуренс к стоящему надо мной вождю харишей, – спрячь саблю. И помоги мне унести нашего друга Руди.

Шериф Али с яростью кинул свою кривую саблю в ножны. Он бросил на меня злобный взгляд, но ничего говорить не стал.

Вместе с подошедшим Лоуренсом он подхватил под мышки стонущего от боли Эберхардта. На его черный бурнус, с которым он и тут не расставался, и форму Лоуренса обильно полилась кровь из ран на лице немца. Вместе они потащили Эберхардта к открытому кэбу.

Через пару минут после этого меня подхватили сильные руки сержанта Торлоу. От него несло перегаром и каким-то местным дешевым пойлом. Сержант без особых церемоний взвалил меня на плечо, будто мешок с зерном.

– Вы меня уж простите, мистер, – сказал он, – но иначе вас нести несподручно будет.

В левую руку он взял мою саблю и потащил таким вот не самым комфортным образом к ждущему меня кэбу.

Хотя, надо сказать, в тот момент мне было на все наплевать. Я буквально растворялся в боли, раздирающей лицо, и усталости, сковывающей все тело. Еще до того, как меня опустили в кэб, я потерял сознание.

Что-то часто это со мной стало происходить в последние дни.

Глава 6

Рудольф Эберхардт стоял перед зеркалом. Что он мог видеть в нем – непонятно. Все лицо его покрывали бинты. Руди не раз пытался сорвать их, чтобы увидеть свое лицо. Однако стоило доктору, следившему за ним, пригрозить, что после следующей попытки лейтенанта попросту привяжут к койке, пока раны не заживут, и Руди стал как-то спокойнее. Однако тут же попросил, чтобы майор Лоуренс принес ему зеркало. Ни одну из медсестер ему на это уговорить не удалось. То ли природный магнетизм плохо работал из-за повязок, то ли строгий запрет врача перебарывал его.

– Ну хоть бы и осколок, Лоуренс, – просил друга хриплым голосом Руди. – Я должен поглядеть на себя сейчас.

– На что глядеть, Руди? – удивлялся тот. – Ты же в бинтах весь.

– Да вот боюсь, – признался тогда немец, – без бинтов буду выглядеть так, что глядеть не захочется вовсе.

Лоуренс внял мольбам человека, которого называл своим другом, и принес тому небольшое зеркальце. Оно легко поместилось в карман мундира.

– Оставить не смогу, – сразу же предупредил майор. – Мне с врачом тут проблемы не нужны.

– Вот интересное дело, – не обратив никакого внимания на его слова, произнес Руди, – дамам вполне можно хвастаться шрамами на теле. – Он распахнул больничный халат, демонстрируя Лоуренсу внушительную коллекцию, украшающую его торс. – Они даже будут трогательно просить прикоснуться к ним. Говорить, что шрамы украшают мужчину. Но стоит только появиться парочке на твоем лице – и ты становишься для них форменным парией.

– Ну не для всех, – протянул Лоуренс. Однако Руди явно не слушал его. Он говорил сам с собой.

– Почему все-таки шрамы на лице, выходит, вовсе мужчину не украшают, – задумчиво произнес он, вглядываясь до рези в глазах в небольшое зеркальце. Как будто старался рассмотреть свое новое лицо под повязками. – Я всегда считал, что лицо надо беречь как зеницу ока. Хоть я и не артист, а солдат, но не желаю довольствоваться продажными женщинами. Я хочу, чтобы меня любили!

Он обернулся к Лоуренсу. Лицо его под бинтами было перекошено от дикой злобы.

– Нагляделся? – решил слегка охладить его пыл майор. – Тогда возвращай зеркало. А то, не ровен час явится доктор – и мне тут не бывать больше.

– Невелика потеря, – отмахнулся Руди, бросая ему зеркальце. – Из-за тебя я стал таким, как сейчас.

Лоуренс никогда не считал себя особенно сентиментальным. Однако в тот момент сердце его буквально екнуло от неблагодарности Эберхардта. Лоуренс его своим другом никогда не считал. Даже шериф Али был для него скорее верным псом – и последнего эта роль вполне устраивала. И все же что-то шевельнулось в душе майора Лоуренса. Видимо, многовато выпили они вместе с Руди недорогого вина.

– Ну раз так, – протянул Лоуренс, – тогда пойду я. Выздоравливай.

В тот день, когда с лица Руди снимали повязки Лоуренс и близко к больнице не подошел. Как и пообещал себе тогда – парой недель раньше.

Нас с Эберхардтом держали не просто в разных палатах. Даже в разных крыльях большого офицерского госпиталя. Более того, за мной постоянно присматривал теперь Пит Торлоу. Гиганту наказал следить за мной денно и нощно лейтенант Бромхэд. Но я подозревал, что тут не обошлось без полковника Дарнфорда. Про него говорили, что у него хоть и одна рука, но ей он достанет дальше, чем многие двумя.

Торлоу легко прижился в госпитале. Перешел с араки на медицинский спирт. Его им снабжали санитары из отделения для буйнопомешанных. Тех оказалось из-за жары и дрянной выпивки достаточно много, попадались и офицеры. Торлоу помогал санитарам справиться с буйнопомешанными, взамен его как раз и снабжали медицинским спиртом. Правда, в весьма малых дозах. Ведь справиться с помешавшимся Торлоу вряд ли смог бы хоть кто-нибудь во всем госпитале. Разве что все санитары разом.

Навещать меня никто особенно не навещал. Собственно, в основном Торлоу был моим компаньоном долгими днями. Гигант сидел рядом с моей постелью, когда его не забирали, чтобы скрутить очередного буйствующего солдата или офицера. Я просил его рассказывать мне истории из жизни моряков. Самому мне говорить было еще больно – вражеский клинок глубоко разрезал лицевые мышцы. Поэтому рассказы и множество забавных историй спасали меня от госпитальной скуки.

Надо сказать, Торлоу знал уйму историй и баек. Он рассказывал их, не повторяясь ни разу, все те дни, что я провел в госпитале. Хотя уверен, половину – если не больше – он выдумывал тут же, как говорится, на ходу. А значит, не такой уж он и тупой верзила, как думает о нем большинство. Питер на самом деле обладает быстрым и пытливым умом, да и в воображении ему не откажешь.

В первые дни моего пребывания в госпитале ко мне заглядывали лейтенант Чард и лейтенант Бромхэд. Но с ними мы перекинулись лишь парой слов. Я узнал от Чарда, что в ближайшее время армия лорда Челмсворда перейдет Буйволиную реку.