Господин следователь 3 - Евгений Васильевич Шалашов

через два месяца, но не успел Какие уж у него возникли сложности, мне неизвестно, я как раз сдавала выпускные экзамены, а тут, как на грех, нагрянула ревизия. Возможно, кто-то из недоброжелателей отца проведал о его поступке и сообщил вышестоящим властям. Естественно, недостача была обнаружена, отцу дали срок в две недели, чтобы ее покрыть. Такую сумму за две недели не собрать, а дать взаймы полковнику, который никогда не шел на сделку с совестью, никто не хотел. Напротив — все злорадствовали. Далее, аудитор объявил, что передает материалы ревизии в суд, полковника Зуева скоро арестуют. А там приговор, лишение мундира и прочее. Такого позора отец снести не смог.Поэтому, мой отец, полковник Зуев Кирилл Иванович заперся у себя в комнате и застрелился. А дальше… Пенсию, разумеется, матушке не назначили, из дома нас выгнали — он казенный. После похорон переехали в Кириллов — там у нас родственники, приютили на первых порах. Сбережения имелись, но небольшие. Продали все, что можно было продать. Слава богу, что удалось купить дом, нанять кухарку.

Мать всего за один год из красивой женщины превратилась в старуху. Я нашла место гувернантки в Кирилловском уезде, служила у двух хозяев пять лет, рекомендации были отличными. Потом переехала в Череповец, к Сомову. Господин Сомов платил хорошие деньги — двадцать пять рублей в месяц, а еще крыша и стол. Я могла отправлять пятнадцать рублей матери, чтобы та содержала дом и прислугу.

Забавно. Дочка трудится гувернанткой, чтобы у матушки была кухарка. Но кухарка в провинции не только стряпает, но и делает все хозяйственные дела по дому.

Безобразие. Вон, у меня, целого титулярного советника, прислуги нет, а у вдовы полковника, живущей без пенсии, есть.

— А друг отца не объявлялся? — поинтересовался я, в полной уверенности, что друг куда-то скрылся. На десять тысяч рублей можно неплохо прожить хоть у нас, а хоть за границей лет пять. А если скромно, то дольше. Десять тысяч рублей — почти тридцать тысяч франков. Читал как-то, что во Франции ферму можно купить за двадцать тысяч.

К своему удивлению услышал.

— Как не объявлялся? Приехал спустя полгода после смерти отца, отыскал нас, пытался вернуть деньги. Стоял на коленях, вымаливал прощения. Говорил, что ничего не знал, пребывал за границей, а когда вернулся, то было уже поздно. Матушка наотрез отказалась от этих денег, заявив, что принять не может, потребовала, чтобы десять тысяч были возвращены в военное ведомство. Матушке хотелось восстановить доброе имя отца.

— И что дальше? — полюбопытствовал я.

— Уехал, но что он сделал с деньгами — не знаю.

Конечно, она не знает. Я тоже не представляю себе — как можно было вернуть деньги, некогда украденные Зуевым? Дескать — возвращаю, полковник из Пошехонья ни в чем не виновен? Принести в кабинет военного министра? Прислать по почте? Время прошло, украденные деньги давным-давно списаны. Разумеется, с тех пор в военном министерстве украдено гораздо больше, нежели десять тысяч, но что это меняет?

Полковник Зуев чем-то напомнил мне собственного отца. Тоже — честный до жути. Но не думаю, чтобы мой отец истратил казенные деньги ради лучшего друга. Вот взять кредит в банке на свое имя, чтобы помочь, это он мог. Но здесь эпоха другая.

А Любовь Кирилловна Зуева… Понимаю, почему она до сих пор не замужем. Дело здесь не во внешности — не такая она и страшная. И не в ее бедности. Кто свяжется с женщиной, у которой такие требования?

Еще очень странно — хранить, как реликвию, оружие, из которого застрелился родной человек? Ну и ну.

— А как вы управились с пистолетом?

— В оружейном ящичке имеется все необходимо. Пороховница, пули, даже пулелейка. Но если понадобится — сумею отлить пулю и без нее, с помощью хлебного мякиша, — фыркнул Любовь Кирилловна.

Дальше можно не спрашивать — офицерская дочь. Если пулю отольет с помощью хлебного мякиша, так и пистолет зарядит. Я тоже в классе пятом-шестом умел произвести полную разборку-сборку ПМ.

— Значит, мотивом для совершения убийства стала оскорбленная честь? — решил уточнить я.

— Совершенно верно, — подтвердила барышня. — Если госпожа Засулич вступилась за честь незнакомого ей человека, отчего мне не постоять за свою собственную честь?

Вот те раз. Уж лучше бы она Засулич не поминала. Череповецкие присяжные могут и не понять, если влезет политика. А вот дворянская честь — это может и прокатить. Но давать барышне рекомендации — о чем говорить, о чем нет, не моя задача. Денег на дорогого адвоката у барышни нет, но даже тот, кого даст Окружной суд, вполне компетентен, чтобы посоветовать — о чем промолчать, а на что делать упор.

— Значит, заношу в протокол — оскорбленная честь, — невозмутимо отозвался я.

Записал, что к Сомову она приехала на извозчике, прошла через кухню, поднялась на второй этаж, объявила бывшему нанимателю, что тот подлец и заслуживает смерти. Выстрелила в лоб, как советовал когда-то отец. Вначале хотела остаться на месте, потом решила, что лучше ехать в полицию.

— Пожалуй, на сегодня все, — решил я. — Вижу, что вы устали. — Пододвинув протокол допроса к подследственной, попросил: — Прочтите и распишитесь. Если с чем-то не согласны — скажите. Или запишите своей рукой.

Барышня подписала не глядя. Зря. Но ее право.

— Сейчас распоряжусь, чтобы вас перевели в тюрьму. Сходите в баню, выспитесь. Думаю, подруга передаст все необходимое. Городовой отнесет ей записку. Но нам с вами еще предстоит встретиться.

Предстоит. Возможно, что не один раз. У меня еще много вопросов к госпоже Зуевой. И к подруге, и ко всем прочим. А еще — к Сомову-младшему. Надо узнать — приедет ли поручик на похороны отца? Думаю, телеграмму он уже получил, сколько понадобится времени, чтобы получить отпуск от командира, доехать? Дня два или три? Возможно, что и успеет.

— Иван Александрович, зачем вам меня снова допрашивать? — спросила мадмуазель Зуева. — Признание вы получили, пистолет у вас, что вам еще нужно? Я не слишком-то сведуща в судейских делах, но вам остаются только формальности. Чем быстрее все кончится,