Личная жизнь Петра Великого. Петр и семья Монс - Елена Майорова

Петр, как только узнал о бегстве царевича, дал своему эмиссару Аврааму Веселовскому, находящемуся в Австрии, поручение тайно выведать «сына нашего пребывание». В течение двух месяцев Веселовский тщетно разыскивал следы беглого царевича; наконец, ему удалось узнать, что тот находится в тирольском замке Эренберг.

Царь тут же направил письмо Карлу VI с требованием отправить сына в Россию, «чтобы можно было наказать его по-отечески для его же блага».

Не моргнув глазом, император ответил, что ему неизвестно о пребывании кронпринца Алексея на территории его империи.

Петр не привык уступать. Он направил в Австрию своего бывшего денщика Румянцева, которого вскоре увидели вблизи крепости. Пошли слухи, что царевича собираются отбить силой. Карл, обеспокоенный бесцеремонным самоуправством русских на его землях, решил перевести царевича в Неаполь, недавно ставший по Утрехтскому договору собственностью императорского дома.

Перед отъездом Алексею было предписано рассчитать всех своих слуг из-за их беспрерывного пьянства. Однако он настоял на сохранении при нем Ефросиньи как любовницы, необходимой для здоровья. В Неаполе Ефросинья сыграла решающую и неприглядную роль в судьбе царевича.

До крайности раздраженный сопротивлением Карла, Петр направил в Вену опытного дипломата Петра Толстого, которому было велено заявить императору, что царю все известно, и разрешено исподволь пригрозить «цезарцам» вторжением. Имея в своем распоряжении армию, находившуюся в Польше, Россия казалась вполне способной осуществить угрозы, сквозившие в высокомерных речах ее агентов.

Надо признать, что Карл VI искренне старался спасти царевича. Он обратился к английскому королю Георгу, надеясь найти в нем сочувствие к преследуемому принцу. Пока же он разрешил русским дипломатам свидание с Алексеем.

Толстой привез царевичу письмо Петра, в котором тот горько сетовал на неблагодарность сына, но в то же время обещал ему свою милость, если он добровольно вернется в Россию. В противном случае он объявит войну императору и захватит сына как военнопленного. Алексей ответил решительным отказом. Он верил, что австрийский двор не отступится от своего покровительства, даже в случае начала военных действий.

Хитроумный Толстой превзошел себя. Он настаивал, грозил, уговаривал, показывал фальшивые письма о якобы готовящемся ударе русской армии на имперские земли. Алексей оставался непоколебимым.

Толстой решил прибегнуть к самому действенному средству, исключительно хорошо зарекомендовавшему себя в России: подкупу. Австрийские должностные лица оказались весьма восприимчивыми к «доводам» русского дипломата и «по секрету» намекнули царевичу, что император больше не склонен оказывать ему поддержку. Алексей в отчаянии решил бежать в Рим и отдаться под покровительство папы римского, но от этой затеи его отговорила Ефросинья. Большинство историков полагают, что девица тоже была подкуплена Толстым обещанием вольной, крупной суммы денег и благодарности царя. Она склоняла царевича возвратиться в Россию и просить у отца прощения.

Он ставил только два условия своего послушания: спокойная жизнь в своих поместьях и брак с Ефросиньей. Царь через Толстого обещал все, что угодно.

Ловушка сработала. Не мешкая, Алексея усадили в карету, и начался его стодневный путь к гибели.

Петр вовсе не собирался упускать такой замечательный шанс избавить от соперника своего Пиотрушку. Несмотря на данное Алексею слово простить его, он только и делал, что пытался обвинить сына в государственной измене и злоумышлении на собственную жизнь. Оба этих обвинения влекли за собою смертную казнь. Но не таков был Петр, чтобы удовлетвориться судом скорым, хоть и неправедным. Ему требовалось выискать и уничтожить крамолу, существование которой он всегда подозревал и которую панически боялся. Царь требовал от сына выдать всех своих единомышленников. Поскольку заговора не было, царевичу пришлось просто пересказывать о своем времяпрепровождении и разговорах. Все близкие и даже дальние знакомые царевича попали в сферу розыска.

А кто же был ближе к царевичу, чем собственная мать?

Расправа с Евдокией

Бегство царевича Алексея натолкнуло Петра на мысль, что существует разветвленный заговор, в котором участвует мать беглеца, бывшая жена царя, ныне монахиня суздальского монастыря Елена. Теперь он хотел окончательно сокрушить мать нелюбимого сына.

9 февраля 1718 года Петр отправил в Суздаль капитан-поручика Преображенского полка Григория Скорнякова-Писарева, известного своим сыскным азартом и преданностью царю. «Ехать тебе в Суздаль и там в кельях жены моей и ее фаворитов осмотреть письма, и ежели найдутся подозрительные, по тем письмам, у кого их вынут, взять за арест и привесть с собою, купно с письмами, оставя караул у ворот».

В Суздале же действительно наблюдался некоторый непорядок.

Архимандрит Суздальский Досифей был в числе тех, кто осуждал насильственное пострижение царицы. Жалея ее и стыдясь за царя, он закрывал глаза на передачу ей помощи от сочувствующих. Владыка не препятствовал организации в Суздале двора Евдокии — туда постепенно стекались все преданные ей люди. Царице нечем было привязать приближенных, она сама перебивалась доброхотными даяниями. Значит, она привлекала чем-то другим: не столько мирским и суетным, сколько внутренней силой и уверенностью в своей правоте. Нельзя списывать со счетов и мстительность Петра — приближенные опальной супруги вряд ли могли рассчитывать на процветание при его беспутном дворе.

Скорее, им грозило первыми стать жертвами жестоких шуток царя и его буйных любимцев.

Первое время, пока еще была не в себе, Евдокия провела в монашеском одеянии. Но жизнь идет; царица много передумала и решила: она не принимала постриг, все было сделано против ее воли. Значит, она не монахиня, а мирянка. Евдокия скинула клобук и рясу, ходила в мирском, красивом и богатом платье.

Досифей сумел разглядеть в этой женщине достоинство, уверенность в своей правоте и поделился с окружением предвидением: Евдокии еще предстоит занять престол. За Досифеем признавали дар пророчества, его слова передавали из уст в уста, они обсуждались, толковались. Пока Петр сокрушал ненавистную старину, вокруг Евдокии сплачивались ее приверженцы.

Напрасно царь так быстро скинул со счетов немилую жену: она могла стать его серьезным противником.

Могла, но не стала.

Царица жила уже в отдельном домике, принимала у себя суздальского архиерея и воеводу, развлекалась старинным рукодельем всех русских цариц — вышиванием жемчугом, ела что хотела. Сводная сестра Петра, царевна Марья Алексеевна, сообщала о здоровье и успехах в науках царевича Алексея. Жизнь бывшей царицы была даже приятная, спокойная, со сложившимися привычками и устоявшимся кругом близких людей. И как-то духовник Евдокии Федор Пустынный привел к ней старинного ее знакомца — офицера-преображенца Степана Глебова. Тот приехал в Суздаль набирать рекрутов и решил засвидетельствовать почтение бывшей Параше Лопухиной. Когда-то они жили соседями на Солянке в Москве, близ Ивановского монастыря. Служили вместе и дружили их родственники — Лопухины и Глебовы.

Он знал о ее горькой доле и был в числе тех, кто осуждал царя за неправое дело. Сам он уже шестнадцать лет был женат, детей не было — жена тяжело болела. Но Степан не помышлял покинуть ее — кого Господь соединил…

Евдокии и Степану было по сорок семь лет.

И что-то вспыхнуло в царице: до того она жила только воспоминаниями о прошлом и надеждами на будущее, а тут перед ней явилось настоящее. Она ведь была еще не старой женщиной, по-настоящему не изведавшей любви. Судьба отдала ее странному, чудному и недоброму мальчишке, который не захотел и не смог оценить полученное сокровище. А сейчас перед ней тот, кто и был ей предназначен, не сделай тогда Наталья Нарышкина свой роковой выбор. Человек богобоязненный, добрый, степенный, понятный — дождалась!

И тот огонь, что загорелся в царице, зажег на короткое время ответное неяркое пламя в Глебове.

Он задержался в Суздале. Она мерзла в своем домике — он прислал ей меха: две песцовые шкурки, две шкурки соболей и дорогой подарок, отрез парчовой ткани. Снова и снова Глебов заезжал в монастырь. Подолгу задерживался у Евдокии.

«Удивительное дело — об этом знали все монахини. Знали — и не судили, не доносили, молчали мертво. Очень жалели Евдокию? Или боялись грозы, которая неминуемо обрушится на обитель, если вскроются те дела, которые в ней творились? Или рассчитывали на милости, которыми пожалует их Евдокия, когда вновь окажется на престоле? Наверное, и то, и другое, и третье сыграло тут свою роль», — пишет Е. Арсеньева.

Шло время. Степан Глебов стал частым гостем в Суздале. Поначалу ему льстила любовь царицы, поднимала в собственных глазах. Потом ее страстность стала утомлять. Она еще мечтала о будущем, надеялась, что он переберется в Суздаль, будут они навсегда вместе, а он уже остыл.